Подстриженных акаций изгородки,
И мостики над зеркалом прудов,
А на прудах – и лебеди, и лодки,
И в сумраке задумчивых кустов
Печальный лик склонившейся красотки.
Она грустит над звонкою струей,
Разбив кувшин, кувшин заветный свой.
Она грустит безмолвно много лет.
Из черепка звенит родник смиренный,
И скорбь ее воспел давно поэт,
И скрылся он, наш гений вдохновенный,
Другим певцам оставив бренный свет.
А из кувшина струйка влаги пенной
По-прежнему бежит не торопясь,
Храня с былым таинственную связь.
О, время, время! Вечность родила
Тебя из мглы бесчувственного лона.
Ты вдаль летишь, как легкая стрела,
И все разишь: чужда тебе препона!
Давно ли здесь кипела и цвела
Иная жизнь? У женственного трона
Писатели, министры и князья
Теснилися, как важная семья.
То был рассвет и вкуса, и ума.
От Запада текло к нам просвещение,
Императрица, мудрая сама,
Устав от дел, искала вдохновенья:
И роскошь мод, как сладкая чума,
Объяла всех восторгом увлеченья,
И жизнь текла, как шумный карнавал,
И при дворе блистал за балом бал.
И снится мне, что ожил старый сад,
Помолодели статуи в нем даже.
У входов стройно вытянулись в ряд
Затейливых фасонов экипажи;
В аллеях томных вкрадчиво шумят…
Мелькают фижмы, локоны, плюмажи,
И каламбур французский заключен
В медлительный и вежливый поклон.
Огни сверкают факелов ночных,
Дрожащий свет скользит в кустарник тощий,
Меж гордых жен в нарядах дорогих,
Украсивших искусственные рощи,
Подобного рою бабочек цветных,-
Одна скромней, приветней всех и проще,
И белое, высокое чело
Ее, как день безоблачный, светло.
Года прошли… Погибли все давно
Под легкою секирою Сатурна.
Всем поровну забвение дано,
Но не у всех промчалася жизнь бурно,
Не каждым все земное свершено,
Не каждого оплакивалась урна,
И люди вновь родились, чтоб опять
Злословить, петь, влюбляться и страдать.
Да, жизнь – вечна, хоть бродит смерть кругом!
Не знает мир, состарившись, утраты…
На рубище природы роковом
Мы – новые, непрочные заплаты.
В нас даже пятница, старые притом:
Из лоскутков отброшенных мы взяты.
Ах, экономна мудрость бытия:
Всё новое в ней шьется из старья!
И снится сон другой душе моей:
Mнe чудится – во мгле аллей старинных,
На радостном рассвете юных дней
Один, весной, при кликах лебединых,
Мечтатель бродит… Блеск его очей
Из-под бровей, густых и соболиных,
Загар лица, курчавый пух ланит…
Всё в нем луше так много говорит!
Рассеянно к скамье подходит он,
С улыбкою он книгу раскрывает,
Задумчивостью краткой омрачен,
Недолго он внимательно читает…
Из рук упал раскрытый Цицерон…
Поэт поник, и что-то напевает.
И вот, смеясь, набросил на листе
Послушный станс невинной красоте.
Святая тень великого певца!
Простишь ли мне обманчивые грезы?
Уж ты погиб, до горького конца
Сокрыв в груди отчаянье и слезы.
Но – вечен луч нетленного венца
Во тьме глухой житейских дум и прозы,
И славные могилы на земле,
Как звезды в небе, светят нам во мгле.
Счастливые! Их сон невозмутим!
Они ушли от суетного мира,
И слава их, как мимолетный дым,
Еще пьянит гостей земного пира.
И зависть зло вослед смеемся им,
И льстивый гимн бренчит небрежно лира.
Но клевета и лесть, как жизнь сама,
Не тронут им ни сердца, ни ума!
А сколько лиц без славы в глубь могил
Ушло с тех пор, как этот парк унылый
Гостеприимно сень свою раскрыл!
Здесь мальчиком когда-то брат мой милый
Гулял со мной… Расцвел – и опочил!
Он, нежный друг, согретый юной силой,
Желавший жить для дружбы и добра,
Он смертью взят от кисти и пера…
Прости, прощай, товарищ детских лет!
Под бурями мучительного рока
Слабею я, в глазах темнеет свет:
Я чувствую, что срок мой недалеко!
Когда в душе предсмертный вспыхнет бред,
Увидит ли тебя больное око?
Придешь ли ты, чтоб в мир теней вести
Усталого на жизненном пути?!
1889
Царское Село
РЕВНИВЫЙ МУЖ
Народная былина
Не заря с зарей сходилася,
Синим морем заглядясь;
На красавице боярышнике
Молодой женился князь.
Да недолго с нею нажился,
В очи ясные глядел;
Променял он ложе брачное
На колчаны вражьих стрел.
Подступила к стогнам киевским
Печенежская орда,
И поехал князь на ворога
Тратить силы и года.
Бьется долго ли, коротко ли,
Возвращается домой.
Растерял дружину верную,
В мыле конь его лихой.
Повстречалися две странницы,
Молвят: “Здравствуй, славный князь!
Ты к княгине-бесприданнице
Поезжай не торопясь.
Там не много встретишь радости,
Мы из терема сейчас.
В честь твоей ли, княже, младости
Меды пили там не раз?
Ты оставил много золота,
Mного всякого добра…
Да в недобрый час случилося
Ехать князю со двора!
Из подвалов клады ценные,
Из конюшен кони все
Утекли куда – неведомо,
Словно грезы по росе.
Свет-княгиня платья красные
Износила без тебя,
Жарче солнца разгоралася,
Друга нового любя!”
Князь нахмурил брови черные,
Шлем надвинул на глаза.
То не волны расшумелися -
В сердце вспыхнула гроза.
Он быстрее ветра буйного
В терем княжеский идет
И затворы самодельные
Размыкает у ворот.
Спят покои сном таинственным,
Только грустная луна
Смотрит в окна, как преступница
Уличенная, бледна.
Входит князь во дверь дубовую,
По царьградскому ковру -
В спальню, к пологу желанному,
К заповедному одру.
Крепко спит княгиня юная,
В грезах дышит горячо.
Точно змеи, косы черные
Упадают на плечо.
Славный князь глядит, нахмурился,
В сердце холод и тоска,
И взялась за меч воинственный
Задрожавшая рука.
Он глядит и думу думает,
Злобу темную тая:
“Ты ждала ль меня, изменница,
Подколодная змея?
Наложу печать я мертвую
На горячие уста,
Побледнеешь ты, румяная,
Как венчальная фата”.
И на шею лебединую
Тяжко рухнул княжий меч.
И, не белая жемчужина -
Голова упала с плеч!
А красавица княгинюшка
Честь, как схимница, блюла,
Всё ждала супруга милого,
Всё до нитки сберегла.
В кладовых лежит нетронутым
Все хозяйское добро:
В бочках пиво, меды крепкие,
Жемчуга и серебро.
Красны платья не изношены,
Утварь звонкая цела,
И шелками скатерть вышита
Для дубового стола.
Спят покои сном таинственным,
Только тихая луна
Светит в окна, как покойница
Неподвижная, бледна.
Грустно князю одинокому,
Ретивое жжет укор.
Он коня седлает быстрого,
Выезжает на простор.
Выезжает в поле чистое,
Пышет жизнью вольный конь.
А у князя взор туманится,
Душу высушил огонь.
То не призраки холодные,
Не туманы от земли -
Две наветчицы, две странницы
Показалися вдали.
“Стойте, лютые разлучницы!
Здесь устанете вы навек!”-
Молвил князь и вещим странницам
Гневно головы отсек!
Март 1892
