Но будет ли Франция в состоянии тотчас же после политического разрыва, вслед за которым прекратится ввоз Англии, заменить ее произведения нашими и сделаться наследницею ее монополии? Савари не думает об этом. Советуя предпринять это дело, он не скрывает, что средства к достижению этого, как то: ввоз избранных товаров, французские фактории, торговые дома могут создаться только постепенно и в течение долгого времени. Экономическое завоевание империи должно быть делом времени, рынок не захватывается, как военная крепость. Итак, Франция не может надеяться на немедленное заполнение громадной пустоты, которая произойдет в России, благодаря прекращению торговых сношений с Англией, и не будет в состоянии избавить ее от временных затруднений. Переходное время явится острым испытанием для союза. Тогда-то на почве материальных интересов вспыхнет против нас возмущение и разразятся яростные нападки недовольных. В это время от Александра потребуется исключительная энергия, которую необходимо будет внушить ему. Только один император Наполеон, благодаря своим непосредственным отношениям с русским государем и влиянию, которое он на него имеет, сможет внушить ему необходимую твердость и силу, чтобы устоять против всякого рода давления, сможет заставить его принять необходимые строгие меры и, таким образом, косвенно сломить оппозицию торгового мира, изгнать интригу при дворе и окончательно создать торжество Франции в России. Обращение к императору, призыв к его всемогуществу, надежда на чудодейственную силу его гения, – таково заключение, к которому приходит Савари, как по этому, так и по другим вопросам. Это лучше всего доказывает, как мало верил он во все человеческие и рациональные средства.

В донесениях генерала Наполеон почерпнул необходимую точку опоры для нескольких решений. Его крайне заботил выбор посланника для Петербурга. Сознавая необходимость придать своему представительству в этой столице исключительный характер, он сперва остановился на следующем решении: крайне искусный дипломат, владеющий в совершенстве опытом и умением управлять делами, де Ла Форе, бывший посланник в Берлине, будет аккредитован в качестве посла; но, кроме него, император будет всегда держать в Петербурге одного из своих флигель-адъютантов, которому было назначено состоять при особе самого царя и заменить Савари в дружеских отношениях с монархом. Это решение приобрело уже огласку, когда Наполеон признал, что крайне необходимо влиять не только на императора, но и на высшее общество. Это заставило его отказаться от первоначального плана и придать представительству своего посланника исключительный блеск. С этой минуты назначение только посла и выбор для этой цели другого, чем думал сперва Наполеон, лица сделались необходимыми.

Наполеон имел в своем распоряжении человека, имя и семейные традиции которого связывали его с прежней Францией, но который в то же время дал новому правительству доказательства безусловной преданности; это был его обер-шталмейстер, дивизионный генерал Коленкур. Человек выдающегося ума, с прямой и великодушной душой. Коленкур питал к императору рыцарскую привязанность и доблестно служил ему при выполнении многих его поручений. Благодаря одному из них он был уже в России. Позднее, в дни испытаний, он возвысился еще более, сохранив верность и в несчастье, – удел только истинно благородных душ. В то же время этот благородный человек не забывал о своем происхождении и любил напомнить о нем своей манерой говорить и держать себя. Его от природы художественно развитой вкус заставлял его стремиться к изящному и роскоши; он искал придворной атмосферы, и никакая слава не могла более льстить его самолюбию, как слава – примирить императорскую Францию с аристократией одного из государств Европы. Наполеон нашел, что никто из состоящих при его дворе и в его свите не был более способен занять не только с достоинством, но и с блеском первый пост во французской дипломатии. “Я окончательно решил послать Коленкура”.[201] В таких выражениях объявил он 1 ноября 1807 г. Савари о своем выборе. Несколько дней спустя Коленкур, несмотря на горячее сопротивление, был снабжен полномочиями и должен был отправиться в Петербург в звании чрезвычайного посла, с содержанием в 800000 франков, 250000 франков на расходы по помещению и с избранным персоналом секретарей и чиновников. Ему приказано было во всем поступать широко, превзойти всех в роскоши и заняться делом завоевания светской России.

Наполеон позаботился расчистить путь своему посланнику и старался лично понравиться в России. Он ничего не щадил, ни малых, ни великих средств. Чтобы ослабить застой в торговле, Наполеон вызвался купить в России мачтовый лес и выстроить на русских верфях три французских корабля. Он обещал для армии царя пятьдесят тысяч ружей нового образца и открыл наши гавани кадетам, желающим усовершенствоваться в морском образовании. В то же время, он, видимо, был расположен оказать содействие петербургским увеселениям. Так как Савари уведомил его, что открытие французского театра доставит удовольствие, он ответил: “Талейран вышлет актеров и актрис”.[202]

Он желал также, чтобы сношения с обоими русскими дворами, сделались правильными и утонченно вежливыми. Хотя для снискания расположения обеих императриц он гнушался употребить грубые приемы, о которых писал ему Савари, тем не менее, он настоял, чтобы его брат Жером и новая невестка, королева Екатерина Вестфальская, родственница Марии Феодоровны, уведомили ее в почтительных выражениях о своем бракосочетании. Самому себе он предоставил влиять на Александра силой личного обаяния. Между обоими императорами установился уже обмен любезностями. Александр послал императору шубы ценностью в восемьдесят тысяч рублей каждая и принял на себя звание его поставщика мехов. Наполеон ответил подарками из севрского фарфора, выбранными по вкусу царя на основании указаний Савари. Кроме того, он стал часто переписываться с самим Александром в надежде, что, уверив его в своей преданности и доверии и овладев, таким образом, его сердцем, он вернее найдет доступ к его уму и будет управлять им. В своих письмах он тактично вводил в беседу о политике и делах уверения в преданности, высказывал в сдержанных, убедительных и трогательных выражениях, не злоупотребляя чрезмерными излияниями, свое желание, чтобы между Александром и им упрочилась истинная дружба, мужская, простая и солидная и чтобы, таким образом, на расстоянии поддерживалась тильзитская близость.[203]

Несмотря на надежду, которую он возлагал на эти отношения и на другие, избранные им способы влияния, Наполеон обладал чересчур практическим умом для того, чтобы придавать им существенное значение. То, что установил Савари, было мало утешительным, и поддерживало в уме Наполеона сомнения, которые он не переставал чувствовать относительно прочности русского союза. Твердо решившись следовать плану, намеченному им в Тильзите, он решил, что ему ясно было указано на неблагоразумие отдаваться беззаветно этому плану. Он мало верил в покушение на царя. Среди вождей оппозиции он не видел ни одного, чья отвага соответствовала подобному злодеянию. Он даже приказал Савари прекратить предостережения, считая их скорее опасными, чем полезными; но, тем не менее, он усматривал серьезную опасность в настроении русского общества: он опасался его вредного влияния на ум Александра, в котором, несмотря на все происшедшее между ними, замечал следы непостоянства и недоверия. Словом, Россия была завоевана только наполовину. Без сомнения, главная, высшая точка позиции, т. е. император, был наш. Но, находясь среди враждебных масс, которые засели в сильно укрепленных окопах, хорошо защищались и только с трудом позволяли добраться до них, он был в наших руках рискованным владением, оставался, говоря языком военных операций, без прикрытия и всегда мог подвергнуться враждебным посягательствам. Возврат России к заблуждениям прошлого все более казался Наполеону возможностью, которую следует иметь в виду как существенный элемент, который должен войти в его расчеты. Это убеждение, которому наблюдения Савари давали прочную опору, должно было заметно повлиять на его политику. Мы увидим, что его сношениями с Петербургом будет руководить двоякая мысль: с одной стороны сохранить союз с Россией; заставить его действовать и приносить все плоды, но в то же время быть постоянно начеку против новой измены России.