До этого момента Саре не хотелось признаваться себе, что Дэвид разочаровывает ее. Но в это утро, соединяя его мысленно с Элизабет, она вдруг увидела это яснее, чем раньше. Ей стало казаться, что он приобрел манеры лондонского денди, для которого складки на шейном платке важнее того, что происходит на ферме Приста или Дейнов. Где же его честолюбие, на которое она так рассчитывала? Казалось, он вполне доволен принять мир как он есть, вместо того чтобы попытаться переделать его по своему усмотрению, как это стремился сделать его отец. Если таково влияние денег на детей, подумала Сара с горечью, лучше бы им вообще не выбиваться из той бедности, в которой они жили в Кинтайре.

Но в то же время в этой его отстраненности была какая-то сила. Стоит ему только объявить, что он намерен возвратиться в колонию, — и Дункан, а возможно, и Элизабет тут же последуют за ним. Это было единственным решением, для которого Дункан еще не созрел и которого он не мог принять самостоятельно. Именно Дэвид мог бы все изменить, но шли недели, а он не говорил и не предпринимал ничего.

— Ты поедешь сегодня кататься? — лениво спросила ее Элизабет.

— Я, наверное, съезжу на Фицрой-сквер и спрошу, как дела у капитана Флиндерса…

Дэвид выпрямился и посмотрел на нее.

— Флиндерс?.. Это ты о Мэтью Флиндерсе, мама?

— Да. Я наконец-то его отыскала… Они так часто переезжали, что за ними пришлось охотиться, как за зайцами.

— А что с ним? Он болен?

— Он при смерти, Дэвид. Он умирает от болезни, которая называется «камни». У него все время страшные боли, и он почти без сознания уже несколько недель. Да и денег у них почти нет… Он держится за жизнь в надежде, что вот-вот выйдет из печати его книга, но я начинаю сомневаться, что он увидит ее изданной.

На лице Элизабет появились морщинки озабоченности.

— Ой… как это печально! А он женат?

Дэвид вдруг вмешался:

— Да… я вспомнил. Он женат. Он, бывало, говорил о ней, об Энн, так ее зовут, и они были женаты всего три месяца до того, как он отплыл на «Исследователе». Боже! Сколько же лет прошло? Я тогда был ребенком.

— Это было, наверное, лет тринадцать назад, — сказала Сара задумчиво. — Бедняга Флиндерс!..

Как сказал Дэвид, он отбыл из Англии, едва женившись на Энн, и они не виделись около десяти лет. Все это время он провел за составлением карты берегов Нового Южного Уэльса, из них шесть с половиной лет — пленником во Франции.

— Это книга о его путешествии… — спросил Дэвид. — Ты говоришь, она закончена?

Сара кивнула.

— Два тома и атлас. Но они и тут умудрились испортить ему удовольствие. Он назвал ее "Путешествие в Австралию", а они настояли на изменении названия на "Путешествие в австралийские земли". Если кто и заслужил честь присвоить имя какой-нибудь земле, так это Флиндерс, но, кажется, и это право у него отберут.

— Австралия… — произнесла Элизабет. — Как мягко это звучит…

— Кто эти люди, что преследуют его? — взволнованно спросил Дэвид. — Кто ему мешает?

Сара пожала плечами.

— Адмиралтейство, Королевское общество… Сэр Джозеф Бэнкс возражает, а его слово, кажется, для них закон в том, что касается книги Флиндерса.

Дэвид нахмурился.

— Так значит, Великая Южная Земля принадлежит Адмиралтейству, да? А человек, нанесший ее на карту, ни при чем? Он отдал жизнь, чтобы изобразить на карте их чертов континент, но ему не разрешают дать этой земле имя…

Он вскочил и зашагал к окну, крепко стиснув руки за спиной.

— Это та же дурацкая канцелярская волокита, которая рушит все в Новом Южном Уэльсе. Министерство по делам колоний на десять… на пятнадцать лет отстает от передовых поселенцев, но все равно кипы запретов выходят из стен правительственной резиденции. Все и всех нужно держать под контролем… все должно быть крепко зажато в их руках. Посмотрите на проблему с овцами. Колония могла бы направлять в Англию всю, до последнего фунта, шерсть мериносов, которая здесь нужна, если бы только фермерам дали нужные пастбища.

— Но их все время расширяют, Дэвид, — сказала Сара.

— Расширяют!.. — повторил он. — Добавляют по крохотному кусочку! Министерство не собирается тратить деньги, поэтому все обречены загнивать на корню, а овцы и скот должны подъедать последнюю травинку на пастбище. Ну, скажу я вам, это черт знает что!

Если бы Сара посмела, она улыбнулась бы от радости, что слышит от него подобные речи. Ни разу за эти месяцы ничто его так не задевало, а о колонии они, наверное, уже несколько недель даже не упоминали. Ей вдруг показалось, что именно из-за этого у него пропал к ней интерес: он утратил надежду на будущее колонии. Он получил землю, которая была уже расчищена и приносила высокий доход, и ему этого было мало: спокойные, ухоженные скучные фермы не требовали от него никакой затраты творческой энергии. За исключением фермы Дейнов, все они были в надежных руках и приносили хороший доход уже в то время, когда он был еще ребенком. Она не знала, верит ли он в ту картину будущего, которую нарисовал: население и поголовье скота растут и занимают всю прибрежную полоску земли, пока на ней не останется места.

— А горы, Дэвид… Ты забыл, что наконец-то найден путь через них? — сказала она тихо. — Не может быть, чтобы ты забыл о письмах, которые мы получили и в которых рассказывается, как Блакслэнд, Лоусон и сын Вентворта нашли этот путь.

— Конечно, не забыл, — сказал он раздраженно и повернул к ней сердитое лицо. — Я с тех пор все жду новых известий, а их нет. Ну ладно… я знаю, что Чарльз Вентворт нашел путь через горы, но ведь это сведения января прошлого года, и с тех пор — ни слова. Прямо чудеса! И что в связи с этим предпринимает правительство? Абсолютно ничего. Чарли Вентворт сообщает, что они видели прекрасную землю за горами. И что? Министерство по делам колоний поручает построить дорогу, чтобы начать заселение? Да ни за что! Это бы означало, что какая-то незначительная часть населения колонии окажется вне зоны их контроля, а это недопустимо! Процитировать тебе, мама, "Сидней Газетт" по поводу открытий господ Блакслэнда, Лоусона и Вентворта? Она называет их предприятие "походом в глубь страны, не оставившим следов" и описывает увиденную ими землю как "способную со временем стать значительной и полезной". Вот тебе и весь энтузиазм правительства! Вот почему людям, подобным Флиндерсу, приходится разбивать сердца и тела из-за чиновничьей тупости. — Он нахмурился. — Говорю тебе, меня тошнит при одной мысли об этом.

Он вдруг заметил изумленно-испуганное выражение ее лица, и черты его смягчились.

— Прости, мама. Я нечаянно так разгорячился. Думаю, нужно проветриться, чтобы избавиться от этого дурного настроения.

Он взглянул на Элизабет.

— Раз на тебе все равно шляпка, можешь пройтись со мной. Тебе это пойдет на пользу. А то, я смотрю, ты не очень любишь пешие прогулки последнее время.

Она с радостью вскочила.

— Да, конечно, я пойду!

Сара с тревогой заметила, как засияло ее лицо.

Экипаж Ричарда Барвелла остановился у дома номер 14 по Лондон-стрит, Фицрой-сквер. Июньское послеполуденное солнце не красило жалкую улочку с ее рядами обшарпанных коричневых домишек. В конце улицы переезжала семья: их свернутые в тюки матрасы и жалкие пожитки были выставлены на всеобщее обозрение. Дети, которые превращали улицу в ад своим шумом, сгрудились у тележки и устроили возню вокруг убогой мебели, выставленной на тротуар. Но прибытие шикарного экипажа с ливрейным кучером и лакеем на козлах мгновенно привлекло их внимание, и они с восторженными криками налетели на него, чтобы посмотреть, как будет выходить пассажир.

Лихая девчушка лет десяти в засаленной шапчонке подошла к самой двери и заглянула внутрь.

— Ну… — объявила она своей компании, — это не иначе как российский царь.

В ответ послышался визгливый хохот, но детишки смущенно стояли в сторонке и даже отодвинулись, когда слуга спустился с козел и дернул за древний дверной колокольчик. Через некоторое время в дверях показалась аккуратная усталая женщина. Ричард открыл дверцу кареты и вышел. Женщина прошла к нему по тротуару.