Итак, на протяжении всей зимы Сара и Элисон продолжали выставлять напоказ свою дружбу: жены офицеров колонии начали кланяться и кивать миссис Маклей, когда их каретам случалось проезжать мимо по грязным улицам Сиднея. Постепенно среди сплетниц возникло мнение, что «Сара Маклей, конечно, сильно отличается от других ссыльных». Один-два мужа высказали мысль, что их жены могли бы пригласить Сару на чаепитие. Было прекрасно известно, что она имеет сильное влияние на собственного мужа, а в колонии было немало людей, которые по той или иной причине хотели сохранить благосклонность Эндрю Маклея.

Пока все это происходило, зима уступила место теплой весне. Ричард продолжал время от времени посещать Гленбарр, чтобы рассказать Саре о своих планах, выслушать, кивал, ее одобрение и пренебречь ее советами. Если Эндрю был дома, Ричард оставался очень недолго, если же они были одни, он засиживался перед камином, беспрерывно разговаривая, пока не устанавливалась снова та давняя атмосфера близости во время прогулок по низине Ромни. И всегда, уезжая из Гленбарра, он пускался в бешеную скачку, и по его лицу было видно, что с его души снят огромный груз. Иногда он отправлялся не прямо домой или в казармы, а по боковой дороге скакал к Саут Хеду.

Однажды лодочник Тэд О'Молли видел его на этой дороге после посещения Гленбарра. Он сказал об этом Энни, а та тут же передала Саре, что капитан Барвелл скакал по дороге, распевая во все горло солдатскую песню со странным, диким выражением на лице.

Сара издала громкий вздох облегчения, когда в конце дороги показались широко разбросанные дома деревушки Касл Хилл. Теперь уже недалеко, успокаивала она себя. Три мили за этим маленьким поселком впереди, по колее, ведущей влево, и дугой ярдов в двести, подходящей к обшарпанному зданию фермы, известной в этих местах по имени владельца Приста. Джозеф Прист умер четыре месяца назад, а в течение последних шести недель Маклеи стали владельцами этого истощенного, заброшенного хозяйства. «Скоро здесь все будет процветать, — подумала Сара. — Эндрю никогда не успокоится, его честолюбие безмерно».

Они с Джереми вдвоем жили на ферме в убогой хатенке с протекающей крышей, совсем одни, если не считать хилого работника из бывших ссыльных — единственного оставшегося от почти дюжины батраков, трудившихся на ферме. Груды бочонков из-под рома, наваленные в углу двора, были красноречивым свидетельством того, от чего ферма пришла в упадок. Но дело не казалось безнадежным. После нескольких недель совместного усиленного труда Джереми должен был остаться, а Эндрю вернуться в Сидней. Именно Джереми предстояло провести ферму Приста через самые трудные годы возрождения, в то время как нетерпеливая натура Эндрю будет искать сотню других занятий.

Обо всем этом Эндрю написал Саре в своих двух наспех составленных письмах. Она представила себе ферму такой, как он ее описал, но даже ее ужасающий упадок был скрашен и смягчен буйством весенних цветов. Сара отбросила письмо и, поддавшись порыву, сложила в дорожную корзину свои самые старые платья, приказала уложить в тарантас побольше еды и кухонную утварь. Она оставила лавку на молодого Клепмера, Гленбарр — на Беннета, а детей — на Энни.

Сара пообещала себе превратить свое пребывание на ферме в полное подобие первых недель на Хоксбери. Там будут лишь она, Эндрю и Джереми. Они будут работать, заниматься насущными проблемами этой истощенной земли. Она будет для них готовить и в течение двух недель будет чувствовать нерушимое товарищество этих двух мужчин, которые и составляли ее мир. Сара сознавала, что пытается совершить побег в прошлое, и понимала, что все это может закончиться печальным провалом. Она испытывала беспокойство и ощущение неудовлетворенности, которое приходит с весной, — и бегство туда было попыткой удовлетворить эту тягу, поддаться весеннему волнению. В нем было и признание ее неосознанного стремления вернуться к простоте тех первых лет — простоте, которая — Сара все чаще сознавала это — никогда не вернется. Успех этой авантюры зависит от Эндрю и Джереми. Если они воспримут ее приезд так же естественно, как она на него решилась, то будет ясно, что дух приключения и товарищества выстоял перед возросшим богатством Эндрю, и Сара будет довольна и счастлива.

В Гленбарре Дэвид и Дункан все еще вели борьбу за то, чтобы завладеть расположением их нового учителя — огромного неряшливого ирландца, обладавшего недюжинными познаниями, которого Сара наняла через переписку полтора года назад; Себастьян начал уже самостоятельно вставать в кроватке на своих пухлых сильных ножках. Глен-барр под управлением Беннета не нуждался в присутствии хозяйки, и, за исключением неожиданного прибытия судна с грузом, ничто в лавке не требовало ее внимания в ближайшие две недели.

Тарантас неожиданно тряхнуло на колдобине, и Сара ударилась о спинку сиденья. Приближались унылые беленые здания. Сбоку от первого из них стояла вся в цвету одинокая мимоза — на фоне резкой голубизны неба цветы ее казались вызывающе желтыми.

Сара рассеянно отряхнула пыль с юбки и поправила шляпку, признав в душе, что она, возможно, поступила очень мудро, не оставшись слишком надолго в Сиднее без Эндрю. Ричард должен был вернуться после двухнедельного пребывания в Парраматте по делам службы, а она прекрасно помнила два его последних посещения в отсутствие Эндрю. Отсутствие Эндрю как бы давало Ричарду право посещать Гленбарр, когда заблагорассудится, и он без колебания пользовался им. Сара вздохнула и провела рукой по глазам. У дверей домика, в жалком пожухшем саду которого цвела мимоза, остановилась женщина, чтобы посмотреть на возок. Маленький ребенок, держась за ее юбку, робко помахал ручонкой. Сара нагнулась, улыбаясь, и помахала в ответ. Внезапно она поняла, что ей надоело постоянно думать о Ричарде. Ей хотелось снова быть с Эндрю и Джереми в той обстановке, где главной проблемой будет непокорная печка или вопрос, сколько голов скота могут выдержать запущенные пастбища фермы Приста в первый год.

Они уже проезжали между беспорядочно разбросанными домами, которые образовывали поселение Касл Хилл. Сильные весенние дожди превратили дорогу между крытыми соломой зданиями в грязь, а лошади и повозки выбили в ней глубокие рытвины. Эти рытвины высохли на жарком солнце, светившем всю предыдущую неделю, и повсюду уже лежал слой пыли. Стая гусей спокойно пересекла дорогу прямо перед возком, двигаясь в направлении мелководного ручья, бегущего вдоль дороги. Трое мужчин и двое солдат в увольнении болтались у домика Нелл Финниган. Нелл была крупной красивой женщиной, бывшей ссыльной, которая превратила дом мужа в своего рода таверну, хотя было широко известно, что она жила на доход от торговли ромом. Глядя на сверкающий чистотой домик, Сара невольно задумалась о том, кто из сиднейских джентльменов снабжает ее этим зельем.

Тарантас качнулся и стал перед кузней. Сара тут же высунулась, поджидая, когда слезет с козел Эдвардс, уродливый седовласый кучер Эндрю.

— Почему мы стоим? — поинтересовалась она.

Он сдвинул назад шапку:

— Господь с вами, мэм! Я-то думал, вы уж давно заметили. Голди-то охромела. Хозяин небось ругаться станет, если я дальше ее погоню в этаком-то виде. Карсон, здешний кузнец, может, нам другую лошадку даст, а мы свою здесь оставим.

Она кивнула.

— Спроси его, да поживее.

— Да, мэм. — Он приложил руку к шапке и направился своей сиволапой походкой к кузне.

Через несколько минут он появился на пороге с тщедушным седым человеком в кожаном фартуке. Они немного поговорили друг с другом. Карсон наконец крикнул что-то через плечо молодому человеку, который вышел из кузни, и оба направились к грубо сколоченной конюшне.

Эдвардс подошел к Саре с улыбкой, которая озарила его морщинистое лицо.

— Все в порядке, мэм. У Карсона есть лошадка взамен нашей. Скоро поедем.

Он слегка прокашлялся, озабоченно глядя на Сару. Она и раньше замечала, что, когда он везет ее одну, он всегда проявляет серьезную заботу о ее удобстве и обычно высказывается без обиняков.