— Не знаю почему, — начал Данила, покосившись на Бер-Росса, — но все изображения животных, к которым я подходил, оживали ни с того ни с сего. Я, признаться, с детства хотел иметь какую-нибудь зверюшку. Но не в таких же количествах!

«А вы заметили, что и цветы на потолке стали настоящими? — Пэр выделывал замысловатые кульбиты под сводами зала. — А воздух! Вы бы знали, какой свободный тут воздух!» — И вода удивительно ласковая, — подхватила Юлька, которая целый час перед завтраком провела в озере. — Смотрите, она помогла мне даже переделать одежду!

На девушке сейчас красовался аккуратный голубенький комбинезон, вместо серого неуклюжего летного костюма.

— А мы обернулись драконом совсем без усилий! — похвастались близнецы. — И птицы над парком нас даже не испугались.

— Я рад, что вам хорошо в Белом Мире, — сказал Оливул.

«Твой Мир полон доброты и объят жизнью!» — воскликнул Пэр.

— Теперь этот Мир принадлежит всем нам. Открою маленький секрет: птиц тут не было вовсе, и их появление — заслуга Данилы. Озеро я всегда считал самым холодным местом в парке, а воздух был надменным и несговорчивым. Воистину, Стихии находят избранников, как и предрекал герцог Ортский. И нам пришла пора прикоснуться к творению его мысли, друзья мои.

Они молча шли через парк. Гомон птиц растаял в пугающей тени деревьев, и опустившуюся вдруг тишину нарушал лишь приглушенный звук шагов да частое дыхание собак, бежавших по обе стороны от Данилы. Дорожка неторопливо вела вперед…

— Вроде бы уже близко, — обронил Оливул, когда Юлька собралась спросить, где же конец тропы.

— Ты никогда не ходил туда? — насторожились Грег и Гор.

— Никогда. Ортский не оставил дороги, но сказал, что для тех, кого Семь Стихий изберут плотью и кровью своей, путь будет открыт. И мы идем этим путем.

Тень расступилась, и перед друзьями возникла белая крытая ротонда, украшенная многочисленными барельефами и позолотой. Тропа оборвалась.

«И ни намека на дверь», — мысленным шепотом изрек Пэр.

Серафима приблизилась к стене, из которой выступал блестящий диск с изображениями символов Семи Стихий. Скала и чаша озера, горящий факел и закрученная лента воздушного вихря, стальной клинок и тонкая ветвь дерева воссоединялись в круге, обозначенном кометой. Помедлив, женщина-Посредник опустила руку на застывшую в каменном покое композицию. Раздался мелодичный звук, похожий на далекий колокольный звон, поверхность стены замерцала и растворилась, раскрыв внемиренцам неширокий вход. Каляда первой шагнула в темный круглый зал под величественным куполом, изображавшим вселенную. В бездонной пучине, озарив просторный павильон, зажглись сотни огоньков близких и далеких звезд.

— Тебя приветствует твоя Стихия, — тихо сказал Оливул. — Космос.

«А я — Воздух! — сообщил Пэр, растекшийся о всему залу. — Я знал и раньше, но теперь я чувствую его, я принадлежу ему и могу его направлять!» Юлька присела возле родничка, тонкая струйка которого вытекала из-под стены. Вода восторженно брызнула ввысь, окропив избранницу жемчужным дождем, и притихла в углублениях гранитного пола.

— Так вот оно что! Вода моя Стихия! — обрадовалась девушка и бережно прижала к лицу мокрые ладони. — Я тебя всегда, всегда любила!

«На твоих руках отображение, так сказать — физическое воплощение! — пояснил призрак, скользнув над подругой. — А как грандиозна Вода в Мироздании!» Под сводами арки похожей на грот Грег и Гор осторожно разравнивали тлеющие угли. Вдруг огонь взметнулся, объяв обоих языками буйного пламени, но, будто одумавшись, поник и послушно затаился возле ног Гай-князя.

— Ты — Огонь, Грег-Гор, — Оливул любовался юношами. — Могучий в своем потенциале, непредсказуемый, изобретательный и отважный. Он будет твоим мечом и щитом. Крепче держи его, брат.

«Данька! Вот это да! Вы только посмотрите на него!» — восхищенно воскликнул Пэр.

Данила стоял возле могучего дерева, выросшего в считанные секунды посреди зала. Стройный ствол его тянулся вверх, а крона норовила коснуться незримого купола и звезд, рассеянных в бездне.

— Это — Жизнь, Данила, — улыбнулась Каляда. — У нее нет своей формы, зато она всюду! И Воздух всегда готов сопровождать ее в Мирах.

Юлька робко приблизилась к Бер-Россу.

— Остались Смерть и Твердь, — сказала она. — Оливул, какая же из них выбрала тебя?

Белый князь неуверенно посмотрел вокруг.

— Очевидно… — начал он.

Но тут каменный пол загудел, как будто в недрах земли зарождалась буря. Пэр мгновенно очутился в воздухе над головой Гаюнара. Друзья затаили дыхание, а Оливул опустился на одно колено и коснулся ладонью холодной твердыни.

— Я не смел мечтать о такой чести, — проговорил он. — Клянусь, я не подведу тебя, Твердь.

Юлька с откровенным облегчением вздохнула. Пэр, как ни в чем не бывало уселся на нижней ветке дерева.

«Значит среди нас нет Смерти, — подытожил он. — Ну и отлично!»

— Но разве без Смерти имеет смысл Жизнь? — насторожился Данила.

— Нет, так устроена наша Судьба, — откликнулась Каляда и бережно сняла со стены огромный двуручный меч с черным витым эфесом. — Смерть и Жизнь самые молодые Стихии. Нет ничего более противоречивого, чем они, но нет ничего и более близкого. Они начинают и замыкаю круг природы. Бессмертный не живет, безжизненный не умирает. И Смерть присоединится к нам. Этот меч — образ Стихии. Мы возьмем его с собой, чтобы передать тому, кто призван стать его Витязем.

— Почему образ? Ведь Стихии не подчинены Экзистедеру, — удивился Гаюнар.

— У Смерти, как и у Жизни, нет своей формы. Воплощением ее служит сталь клинка.

— Я, наверное, могла бы попросить Воду разлиться в реку, — заговорила Юлька, — позвать дождь и даже ливень. А что в таком случае сотворит Смерть?

— Да уж! — поддержали близнецы. — Если она достанется сумасброду вроде Доная — жди беды.

— Смерть изберет достойного, — ответил Оливул задумчиво и еле слышно добавил. — Знать бы — кто он?

— Всему свое время, — подытожила Каляда. — Павильон Ортского исполнил свою роль, мы открыли часть себя.

Вшестером они вышли наружу. Собаки, дожидавшиеся людей возле входа, вскочили и дружно завиляли хвостами. Данила потрепал их по холкам и вслед за всеми пошел вглубь парка. Псы потрусили рядом с ним, но через несколько шагов остановились и ощетинившись зарычали. Внемиренцы оглянулись: белой ротонды более не существовало. На ровном лугу не осталось ни следа какого-либо строения.

— Узнаю почерк Ортского, — усмехнулся Оливул. — Его реквизиты никогда не переходят из действия в действие.

Волею творящей Мысли пустота раздвинулась, и зародилась Судьба. Единый в вечном противоречии истока и завершения Первый Мир ступил на Путь под неусыпным оком Творцов. Шесть Стихий были допущены в юную Судьбу. Твердь и Огонь, Воздух и Вода приняли ипостаси, врученные Великой Игрой; Жизнь примкнула к Воздуху, Смерть облачилась в образы Тверди. Шесть Стихий определили основу Сущего.

Игра набирала мощь. Из Истока к Завершению в Судьбу шагнул второй Мир, следом другой, третий, четвертый… И вот несметные караваны заполнили пространство. Миры текли, пересекались, рушились и восставали из праха. Цепочки их дальше и дальше отодвигались от стержня; охваченные бунтарским духом закручивались в спирали и, не достигнув цели, гибли. Остальные же неслись по Судьбе навстречу Завершению.

Завершение принимало под свою покойную сень отыгравшие роли образы, а Исток выводил в Структуру новые и новые. Как две бойца спиной к спине, два полюса Судьбы стояли на рубежах Мироздания…

Игра завершена.

Великие взирали на Судьбу, где Добро спорило со Злом, не ведая, что, подобно Первому Миру, является оборотной стороной своего антипода, где шутила над логикой Удача, где страдало Одиночество — нежданное дитя Великой Игры, где умы мирян трудились в поисках несуществующего Идеала.

Последняя оценка. Последний взгляд на Творение. И вот Зеркало Судьбы раскрывает перед ними врата.