— Блестящая победа, герцог! Все получилось в точности, как вы предвидели. Мосты разрушены у самого основания, и лазутчики Великих не скоро решаться вновь заговорить в нашей Структуре. Первый Экзистедер вне опасности. Но, прошу вас, откройте свой секрет, почему вы ни на мгновение не усомнились в поражении Диербрука?

— Информация и логика, мой мальчик. Идея сотворить Счастье была слишком неестественная для Судьбы, где правит дух Семи Стихий — основа основ.

— А каким образом вы безошибочно заранее определили источник потока, метод переноса Сил Созидания? Вы даже…

«Как присуще всем им, отдаваясь чувствам, усложнять события. И ничто не изменишь — такими мы создали их, и Космос, консолидированный с Жизнью, не остудил рассудок даже внемиренцев. Они не понимают, что победа была слишком легкой. Но следующий шаг будет серьезным. Куда более серьезным, чем они способны вообразить. Надеюсь, у меня еще есть время выстроить защиту…»

— Вы чем-то озабочены, герцог?

«Во внимательности ему не откажешь. Когда огонь юности угаснет и уступит место жару зрелости, из него получится хороший помощник».

— Отчасти. Я подумал о тех Мостах, которые наши друзья заметили в недрах Судьбы. Впрочем, об этом рано беспокоиться.

«Проблема на сегодняшний момент не конкретна. Однако, голоса из-за границ Судьбы научили Несуществующих помнить — то доподлинный факт. Пустота, дыра, чужак, Кочевник — здесь им дали имя, а имя есть образ, и образ существует. Мне следовало бы элиминировать их у самого истока. А теперь они помнят, а значит — эволюционируют».

— Старглайдер приземлился.

— Спасибо, мой мальчик, я слышал. Любопытство твое давно терзает определенный вопрос, не так ли? Задай его, не стесняйся.

— От вас ничто не скроется! — юноша звонко рассмеялся. — Я вот что не могу объяснить: почему Волк принял именно этих внемиренцев? Серафима Каляда, Оливул Бер-Росс и Грег-Гор Гай-Росс, Иолория Аз-Брук — наследная княжна нашего Лучезарного Мира-Спутника, Данила Гаюнар — вы ведь не очень привечали его отца, и, наконец, призрак Пэр. Почему именно они?

— Так пожелали Стихии.

— Не понимаю. Твердь, Вода, Огонь, Воздух, Космос, Жизнь и Смерть — это абстракция. Как абстракция может чего-либо желать?

— Не старайся понять, молодой человек. Прими, и логика сама найдет отображение в твоем рассудке.

«Увы, иногда приходится скрывать правду за правдой. Да, Стихии пожелали. И все же в первую очередь они доверились моему Разуму, указавшему на избранников. Никто не знает эту Судьбу лучше меня».

— Герцог, а как быть с седьмым? Кого изберет Седьмая Стихия?

— Терпение, мой друг, немного терпения. Смерть не спешит сказать свое слово.

По террасе застучали тяжелые шаги. Прибывший быстро раскланялся и без предисловий заговорил:

— Все подтвердилось, милорд Ортский. Мосты заняли Кочевники.

Впереди показались огромные белые врата, опутанные замысловатым узором. По мере того, как Крылатый Волк приближался, они отворялись, являя удивленным взорам широкую дорогу, устеленную искрящимися звездами.

— Основу этому Миру заложил герцог Ортский, — сказал Оливул, — а я достраивал его на протяжении многих лет. Надеюсь, вам понравится здесь, и Белый Мир станет нашим домом.

Волк окунулся в белизну. Шасси распрямились и сами нашли опору. Двигатели смолкли, и звездолет застыл в наступившей облачной тишине. Внемиренцы поднялись на открытую палубу.

— Какой густой туман! — воскликнула Юлька.

— Это занавес, — улыбнулся Оливул и взмахнул рукой.

Клубы тумана стали плавно утекать прочь, и величественные деревья с серебристой кроной поднялись ровной аллеей, уводящей вглубь парка. Проявился горизонт, где нежно-голубое небо встречалось с землей на живописных холмах, покрытых блестящей накидкой снега. Слева из-за деревьев весело подмигнуло озеро, чью зеркальную гладь разбудил налетевший бриз.

— Почему тут всё стало белое и серебряное? — удивились Грег и Гор в один голос.

— У каждого свой доминирующий цвет. И когда человек попадает во власть одиночества, его цвет заполняет всё. Аллею я сделал не так давно, но в доме и в парке остались цветные острова — память моей юности. А теперь каждый из вас может материализовать здесь свою палитру.

Друзья пошли за Оливулом по мощеной дорожке. Кроны деревьев расступились, и прекрасный белокаменный терем приветствовал внемиренцев радужными переливами витражей на многочисленных окнах. Два рослых пса, казавшиеся издали каменными, вдруг соскочили с пьедесталов и трусцой побежали навстречу гостям. Юлька на всякий случай придвинулась к Оливулу. Не то чтобы она боялась собак, но внушительный рост этих двух заставлял подумать об осторожности.

— В этом Мире ничто не может причинить нам вред, — шепнул ей Бер-Росс.

— Ты уверен? — с сомнением переспросил Данила, поскольку животные целенаправленно двигались именно к нему. — Фу, псина! Фу!

Но успокоить псов оказалось не так просто. Они посчитали своим долгом окружить Гаюнара повышенным вниманием, чуть не сбив при этом с ног, а один, встав на задние лапы, беззастенчиво лизнул его в лицо. Опомнившись, парень оттолкнул зверя и удержал за холку второго, намеревавшегося последовать примеру собрата.

— Ты излучаешь энергию, которая дает им силы, — сказала Каляда. — Пожалуй, они признали тебя своим хозяином.

— Замечательно, — Данила вытер рукавом подбородок. — Оливул, они настоящие или экзорные?

— Насколько я помню, я создавал статуи собак. Наверное, ты их оживил. И, кстати, раньше они никогда не убегали.

— Ты… Ты… И ты спокойно мне такое сообщаешь?!

Оливул пожал плечами, а остальные рассмеялись.

Миновав сумрачные сени, от стен которых пахло смолой и свежим деревом, внемиренцы вошли в передний зал. Он был невелик, но многократно отражаясь в зеркалах, красующихся в узких промежутках между окнами, казался необъятным, как целый мир. Но и это не было венцом творения экзистора. Подчиняясь Белому князю, медленно раскрылись двустворчатые двери, и перед друзьями предстал главный зал. Мозаика рассыпалась по гладкому полу многоликой картиной, и каждый, ступая на нее, чувствовал, как окунается в море теплых грез. Грациозные колонны, обвитые сложным орнаментом, подпирали высокий потолок, где цветы и ветви чудных деревьев, нарисованные рукой таинственного мастера, представлялись живыми: бутоны готовы были распуститься и наполнить воздух нежным ароматом своих лепестков. Каждый предмет мебели занимал строго определенное место. Весь интерьер воспринимался настолько гармонично, что никому не пришло бы в голову сдвинуть даже подсвечник на огромном деревянном столе.

Монументальные кресла и канделябры, великолепные гобелены и посеребренные рамы зеркал наполняли зал духом романтики. И лишь очень внимательный взгляд мог отыскать ту путеводную ниточку, по которой пробрался в терем вездесущий рационализм: между двумя резными лавками в нише притулился компьютерный терминал, одно из зеркал в полутемном углу уступило место аккуратному экрану, рядом с бронзовой люстрой с сотней восковых свечей дежурил неоновый осветитель, под маской сервировочного столика, остановившегося за портьерой, прятался робот-официант.

Оливул не без гордости наблюдал, как друзья любуются его детищем.

— Здесь нечто вроде приемного зала, — пояснил он. — Есть также библиотека, музыкальный салон, несколько уютных террас, и много свободных комнат. Я покажу вам, где можно устроиться, а после обеда мы все вместе пойдем к павильону Семи Стихий.

«Куда, куда?» — удивился Пэр.

— Ортский называл это свое творение храмом Стихий. Оно, по сути, явилось началом Белого Мира. Внутри его, как я думаю, герцог оставил ответы на многие наши вопросы.

За столом царило всеобщее оживление. О проблемах постарались временно забыть, и основной темой разговоров стал Мир Оливула.

— Это похоже на место, где сбываются мечты, — сказала Серафима. — И где, как во сне, мы можем сотворить себя по-своему.