— А каким должен быть человек, чтобы «остаться собой» и принять тебя?

«Уже не знаю».

Пэр ожидал продолжения, но пространство молчало. Будучи неспособным видеть пустоту, как это умел Данила, он сделал несколько шагов наугад, надеясь почувствовать присутствие несуществующего незнакомца.

«Не каждому дано найти себя, — неожиданно возобновил разговор Кочевник. — И мы будем скитаться меж Миров до конца времен. Ведь на беду мы вечны!.. Я не хочу, чтобы наша трагедия повторилась. Остановите новую Игру, пока она не началась, иначе и вы станете пустым местом на руинах Судьбы».

Зашуршал песок. Пэр перевел взгляд на камень, вернее на то, что от него осталось — кучку серого пепла, унесенного в следующий миг морской волной. Он еще несколько минут подождал, не объявится ли Кочевник вновь, заполнив свою пустоту клоком выброшенных на берег водорослей или жизнью горластой чайки. Но ничто больше не нарушало порядок, выстроенный долготерпимой природой.

Пэр вздохнул и побрел вдоль берега по мокрому песку. С каждым шагом он отчетливее и отчетливее чувствовал, как ноги касаются земли, как волна поднимает над ним веер мелких брызг, как ветер треплет длинные волосы, а солнечные лучи согревают тело. Заветная мечта робко покинула мир грез, оживая действительностью. Опасаясь, что влага, тепло и твердь земли вновь пришли к нему в несбыточном сне, призрак потряс головой и оглянулся вокруг. В глаза бросились отчетливые следы, оставленные на песке. Его собственные следы!

Первые секунды заполнило недоумение. Но очевидное упорно взывало к пониманию и, наконец, оглушительной радостью сбывшейся надежды ворвалось в рассудок. Пэр рассмеялся. Рассмеялся громко, открыто, и ветер тотчас подхватил его смех и эхом разбросал по всему берегу. Перепуганные чайки взмыли в небо. А он, продолжая хохотать, побежал в море. Волна, будто удивившись, поднялась над призраком, когда он отважно нырнул в неспокойную пучину.

Он плыл, рассекая руками воду, ощущая ее сопротивление и бодрящий холодок. Косяки рыб шарахались от странного пловца, обрывки водорослей, принесенные прибоем, цеплялись за тело, обжигая колючими усиками. Наткнувшись на прозрачный студень мертвой медузы, Пэр отшатнулся от неожиданности и с головой ушел под воду. Одним рывком всплыв на поверхность, он взял погибшее животное в руку и отбросил далеко в море.

— С ним теперь твоя Стихия, Донай, — сказал он вслух. — Я знаю ее, и знаю Жизнь, Данила!

Он лег на спину и долго с наслаждением качался на ласковых волнах, пока солнце, рьяно принявшиеся за свою работу, не начало слепить глаза.

— Свет, Огонь. Грег-Гор, я ощущаю его!

Пэр зажмурился, и алый абрис замерцал под тенью сомкнутых век. Проводив последние черно-красные круги, промелькнувшие перед глазами, он нырнул, в несколько взмахов достиг берега и выбрался на песок.

— Юленька, нет ничего прекраснее и добрее твоей Стихии!

Под ладонь попал гладкий камешек.

— Я учусь прикасаться к Тверди, Оливул, — Гаюнар поднялся на ноги. — Я стою на земле! Серафима, Космос! Семь Стихий! Я знаю — вы во мне! Я клянусь служить вам до скончанья Путей!

Мир ответил внемиренцу ласковым свистом ветра, шелестом прибрежных сосен, плеском морского прибоя да скрипом береговой гальки. Но не было рядом людей, кто разделил бы с ним радость главной его победы — осознания собственного места в бесконечном течении Судьбы.

В сердце впилось жало дурного предчувствия. Пэр посмотрел по сторонам. Ночь давно уползла за край земли, а ей на смену шествовал знойный летний день. «О, мой бог! Так меня, верно, уже разыскивают!» — спохватился призрак. От следующей мысли его бросило в жар: он понял, что совершенно не представляет, где остался особняк отца.

Из-за камней вырвался ветер, разметал песчаную пыль и мигом разогнал ужас, едва не охвативший рассудок. У Пэра создалось впечатление, будто сам Воздух прислал ему в помощь неутомимого скакуна. Пэр решительно оттолкнулся от земли и взмыл в небо, чтобы рассеяться в воздушных потоках. Однако расстаться с человеческой формой оказалось не так просто, как раньше. Приложив максимум усилий, он все же принял вид густой туманной стрелы и, доверившись ветру, полетел на запад, туда, где за каменистой равниной виднелся краешек огромного лесного океана.

По небу разливалась лазурь, и брызги утренней росы искрились под первыми лучами солнца всеми цветами радуги. Данила безрадостно взглянул на блистающее зарево. Пэра он не нашел, и тревога, смешавшаяся с тоской и болью, прокралась в самую глубину сердца, заставляя его сжиматься, стоило только задеть воспоминания. Жесткие слова отца, произнесенные на прощание, его насмешка над жизнью, цинизм, с которым излагалась история эксперимента — все вызывало у Данилы приступы отчаяния.

Волк брел по высокой траве, опустив массивную голову, и гроздья росы, сорванные ветром со стеблей, оседали на покрытой грубой шерстью морде. Собаки плелись позади, усталые и понурые, поглядывая на хозяина страдальческими черными глазами.

Миновали неглубокий овраг. Данила потрепал своего «коня» по ушам, неизменно поднятым торчком, и оглянулся на Аполлона и Артемиду.

— Умотались?

Собаки вяло завиляли хвостами. Гаюнар вздохнул. Он и сам чувствовал, что силы тают с каждой минутой.

— Эй, Волк, что там говорит твой встроенный штурман? Долго еще?

Рожденное Стихиями существо слегка повернуло голову к наезднику. Гаюнар не рассчитывал услышать от него какой-либо ответ, и вздрогнул от неожиданности, когда в сознании всплыл четко сформулированный навигационный масштаб.

— Пэр?

Данила приподнялся, озираясь.

«Жизнь», — подсказало то же нечто внутри.

Остудив волнение, Гаюнар различил уже испытанные однажды ощущения. Точно так же он чувствовал жизнь мышонка, с которым общался вчера на крыльце усадьбы. На этот раз вместилищем Стихии был Крылатый Волк, облаченный в форму серого хищника.

После короткого отдыха компания тронулась дальше. Ветер изменился, и вскоре к свежести расцветающего утра примешался какой-то неприятный запах. Данила, вероятно, не скоро обратил бы на него внимание, но Волк остановился, напрягся, как перед броском, и вдруг по полю раскатился низкий грудной вой. Собаки шарахнулись в разные стороны.

— Ты что? Что с тобой? — растерялся пилот.

Далеко над лесом мелькнула черная тень.

— Что там стряслось? — Данила дернул Волка за холку. — Это был Грег-Гор? Ты, форма существования, ответишь ты что-нибудь, наконец?!

Конкретного образа он не добился, но пришествие беды было очевидно. Не дожидаясь команды, Волк помчался во весь опор. Не прошло и пяти минут, как лощина, казавшаяся бесконечно далекой, возникла из-за холма. Первое, что бросилось в глаза Гаюнару, был дым, вившийся над отцовским домом. Запах гари кружился в воздухе, медленно распространяясь по всей округе. На некогда пустынном дворе скучились оседланные кони, у крыльца мелькали силуэты людей.

— Какого дьявола! — воскликнул пилот. — Вперед! Вперед!

Он хлопнул зверя по спине. Тот подчинился, но если бы Данила не был так возбужден, он «услышал» бы голос Жизни, призывающий к осторожности.

Волк ворвался в ворота. Лошади с очумелым ржанием взвились на дыбы, затрещала дряхлая деревянная коновязь, и объятые ужасом животные понеслись в поле. Раздались испуганные крики людей. Гаюнар соскочил на землю и бросился на крыльцо, на бегу доставая пистолет. Он совсем забыл, что техника и оружие без Игры мертвы в этом Мире.

— Серафима! Оливул!

Дорогу преградили короткие стальные клинки. Вид вооруженных ратников в легких кольчугах и кожаных латах заставил Данилу опомниться. С непростительным опозданием он обнаружил значительный численный перевес противников. Пять рослых мужчин с мечами наголо впереди, еще столько же сзади, и группа лучников возле распахнутых ворот конюшни. Короткая команда взорвала секундное замешательство обеих сторон, не оставив времени на раздумья. Гаюнар чудом избежал удара палицы и, перепрыгнув через шесть ступенек, оказался на земле. Над ним пронеслась тяжелая тень. Вопли ужаса потонули в волчьем рыке, и к пилоту под руку откатилась оторванная голова.