– Выводите полки в степь. Жалованье Государево надо отрабатывать, так?

– Так, батько, – по старой привычке отвечали седоусые полковники. – Зараз похмелимся – да на коней, геть!…

– Только не слишком долго. Я пока сербами займусь, вам же на подмогу.

Верно, не больше недели похмелялись служивые, реестровые то есть, козаченьки, стали отбывать в степь, на границу с Диким Полем. А гетман, как и говорил, ушел в сербские дела.

Об этом неслыханном деле он еще в Петербурге наслышался. Тоже дикость несуразная, да еще с австрийским душком. Известию, и там стало женское правление. На трон взошла Мария-Терезия и может в перекор Елизавете Петровне кой-что отцовское стала на свой лад кроить. Хотя знала: без российской подмоги им против пруссаков не выстоять. Тем более что пруссаки подкупами и уговорами поляков и турок стали опять на Россию науськивать. Императрице Марии-Терезии следовало бы вместе быть с Императрицей Елизаветой Петровной, так нет: фанаберия[6] заела! Мол, и сами оборонимся.

И той фанаберии ради сербские полки, которые прикрывали австрийскую империю с турецкой стороны, решили частью расформировать, а частью под венгерское управление отдать. Венгры же, хоть и подвластные Австрии, свой старый зуб на сербов держали. Мадьяры, что с них возьмешь! Сербы оказались зажатыми между турками и венграми. Стали пробиваться к России, прося у самодержицы поселиться на пустующих украинских землях. Разрешение такое было дано, и даже места определены по низовью Днепра: от устья реки Каварлык прямой линией до верховий реки Туры, до устья Каменки, от ее же устья на верховье Березовки, по Амельнику до самого низа днепровского, отойдя от польской границы на двадцать верст. Сербы обещали на свои деньги сформировать два гусарских полка и пехотный пандурский, по четыре тысячи человек каждый. Сила-то какая вставала на границе Дикого Поля! Новой Сербией прозвали, со своей столицей-крепостью, в честь российской самодержицы названной крепостью Св. Елизаветы.

Кое-что об этом слышал гетман еще в Петербурге, но более уразумел, когда к нему явился предводитель переселенцев, сербский полковник Хорват.

– Ясновельможный пан гетман! – гремя саблей, отдал он низкий поклон. – Препятствия нашим сербам чинят венгерцы, чинят австрияки, да и в Петербурге не все ладно, что-то зловредное нашептывают Государыне…

– Добре, поговорим, – ответил гетман.

Он знал 6 визите сербского полковника и был в полном Измайловском мундире, с гетманской булавой за алым кушаком. Не во шлафроке же посла встречать!

Когда изрядно закусили и не менее изрядно наговорились, гетман пожелал сербскому полковнику Хорвату доброй дороги, а такоже передать свой личный поклон Государыне. В довершение всего снабдил и письмом к канцлеру Бестужеву, чтоб дела вершил без промедления.

Свита у полковника Хорвата была невелика, отбыли с похвальным спехом.

А гетман разослал в сербские, разбросанные по украю Дикого Поля становища своих доверенных соглядатаев. Казаки ведь и раньше то мирились, то воевали с мадьярами, среди которых было немало и сербов, так что язык пришельцев маленько понимали.

Дело доброе. Если в ряд с казаками встанут еще сербские полки, за Днестровско-Бугский край Украины можно было не беспокоиться.

Но что-то после отъезда полковника Хорвата взяло беспокойство. Слава богу, колебаниями и припадками не был заражен. Живи как живется, других не обижая, но больше помня о себе. Ан нет! Где-то полковники строили боевую линию в урез берегов Днепра, где-то беглые сербы свое построение там же вытягивали, где-то на дорогах к Петербургу пылил хваткий Хорват, а гетман думал:

«Гетманство?.. Да не отжило ли оно? Держава Российская все под себя подбирает-подминает… какой малороссийский царь-государь второй после самодержицы?! Поездил по лоскутной Германии, понасмотрелся на тамошние княжества, вроде бы самостийные, а корку обеденную со стола Фридриха высматривающие… Конечно, Украина не столь нищая, а не все ли едино? Может ли гетман пальцем шевельнуть, чтобы не потревожить дворцовую пыль?..»

Может, полковник Хорват на такие мысли навел? Ведь простое дело – поселить славянских беженцев на пустующих малороссийских землях – еще не весть чем обернется. Так, где замешаны австрияки, пруссаки, поляки да и петербургские чинуши, простое малороссийское дельце неизвестно как предстанет. Ого, сколько пересудов пойдет! Чего доброго, договорятся и до того, что под себя гетман лишних поместных людишек подгребает…

Пожалуй, не один день казнился бы несообразной мыслью, да тут опять двое киевских епископов, привеченных при первой встрече, с каким-то непонятным торжеством нагрянули. С пергаментными листами, исписанными старославянской вязью. Опять приказывай столы парадные накрывать, питье и еду зазывай вкушать, а самое забавное – забавные же и речи выслушивай.

Один начинал:

– Киевская Академия, освященная именем преславного Феофана Прокоповича, да и гетману ясновельможному усердствуя, составила для него гербовник на трех языцех: латинском, польском и славянском, в коем гербовнике открылась великая тайна рода…

Другому тоже не терпелось свое слово вставить:

– Да, ясновельможный пан гетман! – потрясал он пыльными пергаментными свитками. – Здесь чернилом древним прописано:

– Похвально, что был, славно, что мстил, – перебил было гетман второго, слишком велеречивого епископа. – У меня голова кругом идет от сербских беженцев, от татар проклятых… от горилки… – потряс хрустальным петербургским бокалом о стол. – Здесь вина, венгерского иль какого, считай, и не пьют, а, владыки добрые?

– Не пьют, – в один голос. – От вина прекислого в животе тягота и у нас-то, грешных, а как воителю казацкому с тягомотным животом в седле скакать?..

Оставалось только смеяться да снова бокалы наполнять. Но все ж:

– Рожинский-то с какой нам стати?..

Тут первый епископ уже нонешний лист достал, с подклеенными к нему старыми листами:

– Родословную Рожинских мы с XVI века проследили, все заново прочертили, сличая позднее с позднейшим, а потом и с новейшим начертанием, вплоть до гетмана Апостола Даниила. Давно ль он умре-то? О!…

Многозначительно поднятый палец долго пикой казацкой в потолок торчал.

– Вышло совсем правильно и праведно: отец ваш, гетман ясновельможный, воевавший вместе с Апостолом, был не кто иной, как потомок Богдана Рожинского, стало быть, вы, ясновельможный…

Так было торжественно, что и договаривать не хотелось.- Стало быть, Розумы-Разумовские – суть Гедиминовичи-Рожинские! – один епископ перекрестился.

– Ясновельможного гетмана нам сам Господь от Богдана Рожинского прислал! – другой еще истовее крест в свою бородой сокрытую грудь вколотил.

Кирилл Разумовский, гетман Малороссийский, не знал, что и отвечать. Обижать старцев за труды архивные не стоило, но как все это всерьез воспринимать?

– Нет, – постучал он хрустальным бокалом о стол, – без вина сие дело не растолковать!

– Без горилки, – один архивный муж стук поддержал.

– Никак не можно, – другой еще увереннее и праведнее. Рассуждения о Рожинских-Разумовских затянулись далеко за полночь…

– рукой такого же дерзновенно грамотного монаха чертила «История руссов»,