– Не судьба, Кирилл Григорьевич, попировать нам где-нибудь на ярославском бивуаке. Но вы идите. Для вас это – поход в Малороссию. Разведку боем я сделал – штурмуйте крепость. А я помогу. И не я, Потемкин, буду, если не закреплю победу!

С этой мыслью и вышагивал фельдмаршал, своим-то видом тоже не походивший на богомольца, по знакомой Ярославке. Который уж день. С ума сойти можно!

Но с ума никто не сходил, не сошел и он. Ибо с умом великим была сама Екатерина. Она не пылила столь бесшабашно по Ярославке, как Елизавета Петровна. Довольно и того, что на выходе из Москвы. На подходе к очередному подорожному храму. На отворотке к знакомому Раево. Там уже стояли шатры. Дымились костры. Дорога к Петровскому шла через Раево. А Екатерина «шла» в удобной «царской» карете, из которой выходила загодя, как и всегда, при виде ликующей толпы. Кто мог ее столь непринужденно сопровождать, как не граф Разумовский? Неслышно, невидно, на полшага позади, но всегда под правой рукой. Если не нужно – в бессловесности, а если нужно – будь добр, отвечай:

– Как поуляжется гвардейская пыль, и прогуляться ведь можно?

– Можно, если изволите, ваше величество.

Приветственные крики? Да, да, надо уважить величественной улыбкой. Но по взмаху ее одетой в черное ручки они стихли. Да, да небольшой отдых в походном кресле. Чего всем топать кругом да около? Конногвардейцы удалились кормить лошадей. Камеристки свернули молебный плат – до нового явления народу, и Екатерина кивнула, поднимаясь:

– Кирилл Григорьевич, что же вы?..

А он тут как тут, уже на ногах. С приятной улыбкой:

– Право, Екатерина Алексеевна, я пажем с вами становлюсь!

Она вначале с некоторой насмешкой глянула на него, потом одобрительно:

– А ведь и верно – паж. Сия должность – не утруждает?

– Услаждает, ваше…

– Не договаривайте уж в таком разе. Завидую я вам, Кирилл Григорьевич.

– В чем же, Екатерина Алексеевна?

– Можете жить как живется. Не царь, не гетман… и даже не герой Тавриды. Знаю, знаю, он просил за вас… и в поход сей просился. Хороши бы вы были на этой дороге! Вдвоем-то. Да после бивуака?

Но и она неплоха на этой лесной дороге, где можно позволить и под ручку себя взять. Чуть-чуть, чтоб не забывался не такой уж молодой паж…

– Не в последний ли раз мы идем вот так, Кирилл Григорьевич?

– Что вы говорите, Екатерина Алексеевна!

– Знаю, что говорю, – отсекла она всякое недоразумение. – Будет не хватать мне в Петербурге упрямого хохла, но не смею вас больше удерживать при себе.

– Екатерина Алексеевна?..

– Увы, опять Императрица! Доля моя такая.- Ваше величество!…

– Ничего, пройдемся пока как старые друзья… вплоть до самого Петровского, а?

– Да чего же лучше, ваше…

– Не величайте пока, Кирилл Григорьевич! Не судьба вам называть меня Катеринушкой, но… Назовите!

Он замер на полушаге, опустился на колени и припал к ее зависшей руке:

– Катеринушка…

Затянутая в белое ручка – да когда же успели переменить ей перчатки? – эта белоснежная ручка совсем ласково потрепала его по щеке:

– Да, Кирилл. Вам тоже не позавидуешь. А мне завидовать – с чего же? Видите, с какой неохотой я отпускаю вас в Малороссию. Вспоминать-то будете?..

– Екатеринушка…

– Довольно, Кирилл Григорьевич! Императрица не вольна под ручку прохаживаться по лесным дорогам… Видите? Стражи мои!

Поодаль, за деревьями, угадывались конногвардейцы.

– Ваше императорское величество!…

– Увы, граф. Опять величество, опять императорское… Прощайте. Можете отправляться куда угодно и когда угодно! Ступайте. Карета вас догонит.

Он не оглядываясь пошел по дороге в свое Петровское…

«Тридцать верст, далеко ли!» – только и успел в грустном раздумье посмеяться. Карета в пять минут нагнала.

Не суждено ему было сейчас же галопом пуститься в Батурин. Софья Осиповна со всем своим родственным ворчанием отбыла вперед, чтоб налаживать поместную жизнь, а граф Кирилл Разумовский погрузился в изучение свадебных прожектов старшего сына.

Не то что дядька Алексей Григорьевич, тем паче отец – нет, нынешний отпрыск семейную науку по всем законам узаконивал. Женился он на первой – знайте наших! – российской невесте. Из рода Шереметевых. Кому теперь уступал – да и уступал ли? – род Разумовских. Со всеми дареными имениями Елизаветы Петровны, Екатерины Алексеевны, купно с великим наследством старшего брата, ого-го?! Две первых российских фамилии еще могли поспорить между собой. Хотя московский нарышкинский дворец на Знаменке и предвосхищал дворец на Мойке, да и Аничков дом, все ж не стоило столь скрупулезно описывать приданое. Казаки – барахлом не хвастались! Отец Кирилл Разумовский немало испил вина токайского, читая свадебный ангажемент:

«Рядная запись графини Варвары Петровны Разумовской, рожденной графини Шереметевой.

… Генерал-аншеф Ея Императорскаго Величества Обер-камергер и разных орденов кавалер граф Петр Борисов Сын Шереметев, зговорил я дочь свою девицу графиню Варвару в замужество Двора Ея Императорскаго Величества за камер-юнкера графа Алексея Кириллова сына Разумовскаго, в благословение за нею, дочерью моею, пишу Божия милосердия святыя образа: первой, Спаса Всемилостиваго на большой цке, обложен золоченым серебром; второй, Володимирская Пресвятыя Богородицы, в окладе чеканном золотом, с финивтью, украшенным алмазами, яхонтами и изумрудами-лалами, обнизан крупным и мелким жемчугом с подвесками крупнаго бурмицкаго жемчуга, в киоте серебряном; третей, Казанския Богородицы, поля, свет, ризы и венцы с сиянием золотые чеканные; четвертый, Тихвинской Богородицы, обложен золотом, украшен алмазами, яхонтами, крупным и мелким жемчугом…»

– Вина, вина мне, олухи! Не видите, сколь граф занят?!

«…пятый…

…шостый…

…седмой, Ангела хранителя и Преподобнаго Серия Радонежскаго, обложен золотом, украшен алмазами, яхонтами, изумрудами и жемчугом в киоте серебряном…….осмой…

…девятой…

… десятый, на большой цке Богородицы всех Скорбящих, обложен золоченым серебром…

… За нею ж дочерью моею приданаго даю состоящего в платье, кроватях, белье, серебре и протчем, а именно: робронт с юпкою сюрсака золотою выложено кружевом пон де аржантон 1440 рублев…»

– Да хоть две тыщи! Хоть десять! Вина!., «робронт с юпкою полосатой померанцевое с белым, штофной с разными цветами, на нем агреман, 212 рублев…»

– Вина под агреман! Почему так мало?!

«… И сервиз серебряной ценою тридцать три тысячи восем сот четыре рубли».

– Вот это куда ни шло! По-графски! Жмоты шереметевские! Вином сие залейте!…

«… Всего приданаго и денег на ето сорок одну тысячу двадцать рублев, дал и руку приложил со всеми свидетелями, как то:

… Волконский…

… Шаховской…

… Воронцов…

… Гагарин…

.. по сей сговорной вышеписаное Граф Алексей Разумовский получил все сполна…»

– Сполна? Вина! Вина мне, сынок!

Истинно был не в себе от веселости и раздражения.

Не успел разделаться с одной свадьбой, как другая набежала. Андрей был хоть и молодым, но уже известным дипломатом, служил послом при неаполитанском короле, а Италию, разорванную на куски, терзала Австрия, – стало быть, не давай слишком большой воли российской союзнице. Русский властолюбивый дипломат мотался между Неаполем и Веной… да подзастрял там. Молодо-зелено! Юная графиня Тун-Гогенштейн влюбилась в красивого русского дипломата – чего же лучше? Даже имя у нее было привычное – Елизавета. Но родные невесты с немецкой дотошностью требовали от жениха перемены веры, перехода в австрийское подданство, перевода части имений за границу, к себе поближе, наконец, «доказательства о древности дворянства». Их не смущало, что дяде жениха, Алексею Разумовскому, именно из Вены было пожаловано достоинство «Графа Римской Империи», ведущего свой род от великого литовского князя Гедимина и первого гетмана Богдана Рожинского». Нынешние казаки Разумовские без улыбки не воспринимали свою родословную – но как могут какие-то австрияки в том сомневаться?! Не подкоп ли под русского дипломата?..