Манни, который всегда носил лишь самую лучшую одежду, сшитую на заказ, поправил свой шелковый галстук.

— Что бы там кто ни говорил, я лично буду одеваться только от Хантсманна.

— Ты безнадежный англофил… и сноб к тому же.

Вера улыбнулась. Он действительно ужасный сноб, этот Манни. Но в нем есть и многое другое, что остается для нее загадкой. Даже теперь, после стольких лет знакомства, он, так же как и Саша, его сотрудник, оставшийся в Нью-Йорке, представляет для нее неразгаданную тайну.

Она снова кинула взгляд на Мишу. Он все так же смотрел куда-то в пространство и, по-видимому, не слышал ни слова из того, что они говорили.

— Миша… Ты что, нервничаешь перед концертом, мой дорогой?

Он с улыбкой обернулся к ней:

— Нет-нет. Я просто думал о… В общем, не важно. Не имеет значения.

Не имеет значения… Он даже самому себе не решался признаться, что не может думать ни о чем, кроме встречи с Сириной Гиббонс. Все так, как будто они никогда не расставались, как будто они все те же страстные любовники, какими были восемь лет назад. Восемь бесконечно долгих лет…

— Ты почти не прикоснулся к еде. Съел всего две ложки этого восхитительного супа из омаров. К закускам даже не притронулся. Надеюсь, ты не…

— Ты же знаешь, перед концертом я никогда много не ем. Поем вечером, после выступления.

— Ну хорошо.

Вера улыбнулась мужу и решила оставить его в покое.

Вера Левина обладала редкостной элегантной — некоторые сказали бы «ледяной» — красотой, которая многих заставляла забывать о том, что она обладает еще и острым, тонким, восприимчивым умом, сослужившим ей хорошую службу в браке с Мишей. Она искоса кинула на него осторожный взгляд и увидела, что он снова устремил глаза в пространство. Что там привлекло его внимание? Может быть, изысканное сооружение из цветов? Или старинные ковры? А может, гипсовые скульптуры венгерских офицеров, основавших этот ресторан в конце Второй мировой войны? Нет, вряд ли. Он погружен в какие-то свои мысли. Любопытно… Очень любопытно. Вера почувствовала, что он гораздо более рассеян, чем обычно перед концертом. И то, что он сказал насчет еды, ее тоже не удовлетворило. Миша что-то скрывает… Она понимала, что сейчас его лучше оставить в покое. Выходя за него замуж, она знала, что единственная его возлюбленная — это музыка. Однако она оказалась требовательной любовницей, отнимающей гораздо больше времени, чем Вера могла себе представить. Постепенно Вера с этим смирилась. Вот если бы у него появилась настоящая любовница, из плоти и крови… Но не стоит предвосхищать события. Если это случится, вот тогда и подумаем. Она напомнила себе обо всех тех многочисленных преимуществах, которые принес ей брак со всемирно известным пианистом, не только в материальном смысле, но и во многих других. Вера с удовольствием вращалась в изысканных, космополитических артистических кругах, куда попала только благодаря мужу.

Манни, с интересом наблюдавший за своим самым важным клиентом, сделал глоток вина, поставил бокал, коснулся Мишиной руки:

— Как тебе понравились афиши?

— Что? А… нормальные афиши. Хотя, честно говоря, я не понимаю, для чего они нужны. Все билеты распродали в один момент, за два дня до того, как появились афиши.

— Их повесили как знак уважения к тебе. И я считаю, что ты заслужил эту любезность. Ты ведь даешь концерт за свой счет.

— Я просто считаю эту цель стоящей.

— Ты заработаешь для них кучу денег.

— Билеты шли по тысяче долларов, — вставила Вера.

— Лучшей рекламы не придумаешь… и не купишь.

— Ты прав, — рассеянно ответил Миша. — Надеюсь, они не пожалеют, что потратили такие деньги.

— Насчет этого можешь не волноваться, — успокоила его преданная Вера. — Ты еще никогда не разочаровывал публику.

— Ага! — воскликнул Манни, потирая пухлые руки. — Кажется, к нам идет официант, взять заказ на десерты.

— Манни! — Вера кинула на него осуждающий взгляд. — Иногда ты ведешь себя просто неприлично.

— Я столько слышал об их сладких блюдах!

Подошел официант. Вежливо спросил, как им понравилась еда. Все трое дружно выразили одобрение. В этот момент официант заметил Мишину тарелку. На лице его появилось встревоженное выражение.

— Месье Левин, вам не понравилась цесарка?

— Я уверен, что она превосходна. Пожалуйста, так и передайте шефу. Я просто не могу много есть перед концертом.

Официант явно почувствовал облегчение.

— Возможно, вы зайдете к нам еще раз и отведаете наши блюда.

— Непременно. — Миша обернулся к Вере: — Ты будешь заказывать что-нибудь на десерт, дорогая?

— М-м-м… Ну, может быть, только попробовать. — Вера подняла глаза на официанта. — Будьте добры: сырный крем с шоколадным соусом.

— Манни, — позвал Миша. — А тебя, наверное, и спрашивать не стоит.

Тот рассмеялся:

— Конечно, нет. Мне, пожалуйста, то же самое, что и миссис Левин.

— И всем кофе, — добавил Миша.

— А вы разве не будете заказывать десерт, месье?

— Нет, спасибо.

«Поскорее бы выбраться отсюда», — подумал Миша.

За кофе и десертами беседовали об австрийском министре культуры и его усилиях вернуть произведения искусства, захваченные нацистами у евреев во время Второй мировой войны. Австрийские музеи, включая Бельведер и Музей истории искусств, ломились от сокровищ, до войны принадлежавших еврейским семьям.

— Это просто невероятно, — произнесла Вера. — В Париже на демонстрации мод я познакомилась с одним из французских Ротшильдов, который рассказал, что у его австрийских родственников отобрали множество бесценных полотен. И очень ценную мебель, и много всего остального. Баронессе Ротшильд придется ехать в Вену на выставку, для того чтобы посмотреть на свои собственные вещи.

— Да, это просто отвратительно, — поддержал ее Манни. — С этим давно пора что-то делать. Правительство полвека выжидало, прежде чем начать осуществлять хотя бы какое-то подобие реституции. Я знаю, что и Ротшильды, и многие другие неоднократно пытались вернуть свои ценности, но правительство делало вид, будто ничего не знает.

Миша прикрыл рот рукой, подавляя зевок.

— Прошу прощения. Не подумайте только, что это из-за темы разговора или вашей компании.

Вера смотрела на мужа с любящей улыбкой.

— Может быть, хочешь вернуться в отель и подремать перед концертом?

Он ответил ей такой же улыбкой:

— Да, это хорошая мысль.

Главное — остаться в одиночестве. Думать о Сирине без помех.

Манни аккуратно сложил льняную салфетку. Положил рядом со своей тарелкой.

— Да, старина, это именно то, что тебе сейчас нужно. Хорошенько выспаться, прежде чем ошеломить их сегодня вечером.

Через несколько минут все трое вышли из ресторана и сели на роскошное кожаное заднее сиденье «мерседеса», который плавно и бесшумно покатил к шикарному загородному отелю «Палас-Шварценберг». Вера, закутанная в соболя медового цвета, Манни в идеально скроенном английском пальто и туфлях ручной работы от «Лобб», и Миша, погруженный в тайные мысли о Сирине Гиббонс.

Корал Рэндолф, обычно являвшая собой образец выдержки и безукоризненной утонченности, с громким звоном уронила вилку на тарелку из тончайшего фарфора, не обратив внимания на устремленные на нее взгляды людей за соседними столиками. Она была слишком уверена в себе, чтобы обращать внимание на взгляды окружающих. Они сидели за ленчем в «Штайререк», считавшемся лучшим рестораном в Австрии. Глаза Корал, цвета колумбийских изумрудов, сузились в щелочки, тонкие наведенные брови вскинулись.

— Я надеюсь, ты послала этого сукина сына куда подальше?

Сирина, пожав плечами, отрезала кусочек сочной свинины «Вильдшвайн». Помолчала, прежде чем ответить своему грозному агенту, чьи щеки раскраснелись от прилива адреналина в крови. Боевая раскраска, с которой не сравнится никакая косметика. Сирина ожидала чего-то в этом роде. Корал должна среагировать, как львица, кидающаяся на защиту своего детеныша. Однако она просто не смогла сдержаться, чтобы не сообщить потрясающую новость о неожиданной встрече с Майклом.