Она сжала руку Дмитрия. Муж обернулся с улыбкой на губах, обнял ее за талию, прижал к себе. Потом снова устремил все внимание на сцену.

Нет, сегодня у них нет оснований тревожиться за Мишу, хотя причин для беспокойства было достаточно. При своей молодости, при том, что он всегда выкладывается без остатка, сын точно знает свои возможности, точно осознает, на что он способен, и, кроме того, умеет вовремя остановиться. Словно спортсмен, тренирующийся перед Олимпийскими играми, он не допускает никаких сбоев в программе тренировок.

Раньше Соню часто тревожила мысль, не обеднят ли талант и страсть к музыке его жизнь во всех остальных ее проявлениях. Ей вспоминались слова Аркадия о том, что надо позволить Мише оставаться ребенком, обыкновенным мальчишкой. Однако одаренному ребенку не так-то легко вести жизнь обыкновенного мальчишки. Каждый день в течение многих месяцев приходится долгие часы проводить за пианино, в бесконечных упражнениях. Правда, они с Дмитрием всячески побуждали его заниматься и другими делами. Хотя беспокоиться им в этом смысле не приходилось. Миша прекрасно справлялся со школьными занятиями. У него появились и другие интересы, типичные для мальчика его возраста.

Он регулярно, каждый день занимается поднятием тяжестей, спортивным бегом, теннисом. Любит встречаться с друзьями, любит шумную американскую рок-музыку, волейбол на пляже и водные лыжи — к величайшему ужасу Сони. Они с Дмитрием часто напоминают себе слова Аркадия и стараются не мешать сыну.

Вот он откинул голову с густой гривой иссиня-черных волос, взял заключительный аккорд. «Как он красив! — в тысячный раз подумала Соня. — И какое это опасное сочетание — талант, красота и необыкновенно сильная воля!» Похоже, очень скоро он станет настоящим покорителем сердец, грозой всех женщин. Остается только надеяться, что в нем не слишком разовьется эгоцентризм, неизбежный при его таланте и стремлении к успеху. Она знала немало людей искусства — писателей, музыкантов, художников, скульпторов, — пожиравших окружающих в угоду своим эгоистичным потребностям. Сознательно, а может, сами того не желая, они, как правило, оставляли после себя руины — разрушенные семьи, разбитые сердца и жизни. Не замечая никого, кроме себя, они паразитировали на окружающих. И все ради своего таланта. По крайней мере этим они себя оправдывали. В глубине души Соня чувствовала, что и Миша во многом такой же. Однако она очень надеялась, что со временем это изменится, особенно если ему встретится подходящая женщина.

Мысли ее вернулись к письму, полученному из Америки. Тот день запомнился ей до мельчайших подробностей. Она ждала Дмитрия в своем кабинете, занимаясь кое-какими административными делами, пока он проводил занятия. Потом они вместе поехали домой, как это часто бывало. По дороге она заметила, что он как будто чем-то расстроен.

— Что-нибудь случилось? Ты на себя не похож. Он пожал плечами:

— Да нет, ничего особенного.

— Я же чувствую, тебя что-то беспокоит. Может быть, лучше рассказать?

Он искоса кинул на нее быстрый взгляд и снова отвернулся, внимательно глядя на дорогу.

— Наверное, студенты меня расстроили. Что-то не получается у меня с ними.

Соня усмехнулась:

— Ну, это звучит знакомо. А сегодня произошло что-нибудь из ряда вон выходящее?

— Да нет. — Он повернул к площади Маген Давид. — Ничего такого. Все то же, что и всегда.

— Так что тебя не устраивает? Обычная рутина?

— Отчасти. Но в основном студенты. Целый день, один за другим, в то время как многим этого вовсе не хочется. Не любят они это, понимаешь?

— Еще бы.

— Всего тридцать или сорок процентов проявляют какой-то интерес и делают то, что от них требуется. У многих совершенно нет способностей. Лишь десять процентов из всех моих студентов действительно хотят учиться и упорно работают.

— И из этих десяти процентов лишь один или двое смогут чего-то достичь, так?

— Совершенно верно. Кажется, это начинает действовать мне на нервы. Я не чувствую смысла в своем труде. Смотрю на этих ребят и думаю о том, как работает наш Миша, с какой страстью.

— Дима, наш Миша — один на миллион. Ребенок, одаренный от природы. Нельзя требовать этого от остальных студентов.

— Знаю. Не могу понять, почему сегодня это меня так раздражает. Обычно я почти не думаю об этих вещах.

Они подъехали к своему дому. Дмитрий припарковал машину. Они взяли свои портфели, вошли в вестибюль, подошли к почтовому ящику, вынули его содержимое. Остановились у лифта — чистого, надежного. Соня снова вспомнила тот загаженный, вечно неисправный московский лифт. В который раз мысленно вознесла благодарности судьбе.

Войдя в свою прохладную квартиру, она сразу отправилась на кухню. Дмитрий стал просматривать почту. Счета, рекламные листки и письма… В общем, мусор. Он взял кипу этой макулатуры, понес к корзинке для мусора. Неожиданно заметил среди листков что-то похожее на настоящее письмо. Вынул, взглянул на конверт. Из Нью-Йорка… От кого это? Дорогой конверт из плотной бумаги бежевого цвета. Он прошел в гостиную, сел на диван, вскрыл конверт.

Вошла Соня с двумя высокими стаканами охлажденного чая. Поставила их на кофейный столик. Села в кресло напротив мужа, скинула босоножки, с наслаждением пошевелила пальцами ног.

— Как хорошо оказаться дома, подальше от этой жары!

Она сделала большой глоток чая. Дмитрий ничего не ответил, всецело поглощенный письмом. Кажется, он ее даже не слышал. «Что это за письмо?» — подумала Соня, наблюдая за тем, как меняется выражение его лица.

— Дмитрий…

Он продолжал читать, не обращая на нее внимания.

— Дмитрий!

Не отрываясь от письма, он поднял руку. Соня нехотя замолчала. Что вто такое? Как он смеет не обращать на нее внимания? Что там такого важного, в этом письме?

Наконец он закончил читать и протянул ей письмо:

— На, прочти сама.

— Что это?

— Прочти и все поймешь.

Она взяла у него из рук письмо, начала читать. Тревога и раздражение моментально уступили место изумлению. Нет, этого не может быть. Ее охватило чувство нереальности происходящего. Как будто в кино. Она еще раз перечитала письмо с самого начала. Нет, глаза ее не обманывают… Она положила письмо на столик. Прошла к дивану, села рядом с Дмитрием. Он заметил слезы у нее на глазах. Почувствовал, как к его глазам тоже подступают слезы. Обнял жену. Они вместе разрыдались от счастья. Потом они долго сидели обнявшись, пытаясь представить себе грядущие перемены в жизни.

— Ну, что ты об этом думаешь, Дима? — наконец спросила она.

— Что я думаю? — Он долго смотрел на нее, не в силах сдержать радость. — Я думаю, что чудеса существуют, вот что я думаю. Я верю в чудеса!

Он снова крепко прижал ее к себе, и они безудержно расхохотались, как дети.

От возбуждения Соня не могла усидеть на месте.

— Надо сказать Мише.

— Я сейчас ему позвоню. — Дмитрий обернулся к жене. — Или ты думаешь, лучше подождать, пока у него закончится урок? Соня взглянула на часы.

— Урок сейчас должен закончиться. Давай лучше подождем, пока он вернется домой. Как ты?

— Правильно. Тогда он сам сможет прочитать письмо.

Дверь хлопнула. Вошел Миша.

— Мама! Па! Где вы?

— Мы здесь, — ответил Дмитрий из гостиной. Миша вошел, скрипя кроссовками, с рюкзаком, набитым до отказа. Остановился, с любопытством глядя на родителей.

— Что происходит? И в честь чего вино? Вы что-нибудь празднуете?

Он сбросил рюкзак на пол, склонился к родителям, поцеловал в щеку мать, потом отца.

— Сядь, — произнесла Соня.

— А в чем дело?

Миша сел на кресло, перевесил ноги поверх подлокотников.

Соня подала ему конверт:

— Вот, читай.

Миша быстро пробежал письмо глазами. Вскочил. Пробежался в танце по комнате, подпрыгнул.

— Вот здорово! Вот здорово! Мы едем в Нью-Йорк! Наконец-то!

Он по очереди обнял и поцеловал родителей. Соня и Дмитрий молча наблюдали за сыном. Сколько лет они мечтали об этом моменте!