Наследница От Сарскосельских лип… Пушкин Казалось мне, что песня спета Средь этих опустелых зал. О, кто бы мне тогда сказал, Что я наследую все это: Фелицу, лебедя, мосты И все китайские затеи, Дворца сквозные галереи И липы дивной красоты. И даже собственную тень, Всю искаженную от страха, И покаянную рубаху, И замогильную сирень. 20 ноября 1959 Ленинград. Красная Конница * * * Вам жить, а мне не очень, Тот близок поворот. О, как он строг и точен, Незримого расчет. Зверей стреляют разно, Есть каждому черед Весьма разнообразный, Но волка – круглый год. Волк любит жить на воле, Но с волком скор расчет: На льду, в лесу и в поле Бьют волка круглый год. Не плачь, о друг единый, Коль летом иль зимой Опять с тропы волчиной Ты крик услышишь мой. 20 ноября – 2 декабря 1959 * * * И в памяти черной, пошарив, найдешь До самого локтя перчатки, И ночь Петербурга. И в сумраке лож Тот запах и душный и сладкий. И ветер с залива. А там, между строк, Минуя и ахи и охи, Тебе улыбнется презрительно Блок — Трагический тенор эпохи. 9 сентября 1960 Комарово Петербург в 1913 году За заставой воет шарманка, Водят мишку, пляшет цыганка На заплеванной мостовой. Паровик идет до Скорбящей, И гудочек его щемящий Откликается над Невой. В черном ветре злоба и воля. Тут уже до Горячего Поля, Вероятно, рукой подать. Тут мой голос смолкает вещий, Тут еще чудеса похлеще. Но уйдем – мне некогда ждать. <13> января 1961 Ордынка Бег времени Что войны, что чума! – конец их виден скорый, Им приговор почти произнесен. Но кто нас защитит от ужаса, который Был бегом времени когда-то наречен? 10 июня 1961 Комарово * * * Так не зря мы вместе бедовали, Даже без надежды раз вздохнуть, — Присягнули – проголосовали И спокойно продолжали путь. Не за то, что чистой я осталась, Словно перед Господом свеча, Вместе с ними я в ногах валялась У кровавой куклы палача. Нет, и не под чуждым небосводом И не под защитой чуждых крыл, Я была тогда с моим народом Там, где мой народ, к несчастью, был. <21 июня> 1961 Царскосельская ода Девятисотые годы А в переулке забор дощатый… Н. Г<умилев> Настоящую оду Нашептало… Постой, Царскосельскую одурь Прячу в ящик пустой, В роковую шкатулку, В кипарисный ларец, А тому переулку Наступает конец. Здесь не Темник, не Шуя — Город парков и зал, Но тебя опишу я, Как свой Витебск – Шагал. Тут ходили по струнке, Мчался рыжий рысак, Тут еще до чугунки Был знатнейший кабак. Фонари на предметы Лили матовый свет, И придворной кареты Промелькнул силуэт. Так мне хочется, чтобы Появиться могли Голубые сугробы С Петербургом вдали. Здесь не древние клады, А дощатый забор, Интендантские склады И извозчичий двор. Шепелявя неловко И с грехом пополам, Молодая чертовка Там гадает гостям. Там солдатская шутка Льется, желчь не тая… Полосатая будка И махорки струя. Драли песнями глотку И клялись попадьей, Пили допоздна водку, Заедали кутьей. Ворон криком прославил Этот призрачный мир… А на розвальнях правил Великан-кирасир. 3 августа 1961. Утро Комарово Нас четверо Комаровские наброски Ужели и гитане гибкой Все муки Данта суждены. О. М<андельштам> Таким я вижу облик Ваш и взгляд. Б. П<астернак> О, Муза Плача… М. Ц<ветаева> … И отступилась я здесь от всего, От земного всякого блага. Духом-хранителем места сего Стала лесная коряга. Все мы немного у жизни в гостях, Жить – это только привычка. Чудится мне на воздушных путях Двух голосов перекличка. Двух? А еще у восточной стены, В зарослях крепкой малины, Темная, свежая ветвь бузины… Это – письмо от Марины. 19-20 ноября 1961 Ленинград. Больница в Гавани |
