Такое положение сохраняется до зрелого Средневековья, со времени которого начинает складываться представление о доме как здании. Обретение культурной значимости дома как здания сопровождается акцентированием его границ в концепте дом: стен (с окнами и дверьми) и крыши. Именно они теперь маркируют свое, противостоящее чужому, пространство, а двор (подворье, участок) мыслится как переходная зона, но все же более как территория своя, чем чужая.

Основное функциональное предназначение внутреннего пространства жилища – создание, обеспечение условий повседневной жизни человека, ежедневного удовлетворения его основных потребностей, существенную часть которых составляют первичные, витальные потребности в пище, питье, сне, отправлении естественных надобностей, продолжении рода (сексуальные потребности). Их удовлетворение осуществляется, как правило, в определенном месте жилища, приобретающем значение функциональной зоны его внутреннего пространства. Такие зоны обычно определенным образом маркируются: временно или постоянно выгораживаются, отделяются друг от друга перегородками или стенами, обозначаются каким–то предметом, вещью или комплексами вещей, а также словом: именуются, номинируются (кухня, столовая, туалет, спальня и т. п.). Разумеется, внутри жилища удовлетворяются и другие жизненно важные потребности, в том числе потребности духовные, которые также могут иметь специально выделенные для этого зоны: гостиная, библиотека, бильярдная и т. п. Но мы будем вести речь о первой из названных групп потребностей, о некоторых зонах внутреннего пространства жилища и связанных с ними элементах интерьера, бытовых вещах.[321]

Возьмем такую важную зону, как место для еды. Начиная с античности, наблюдается тенденция отделения повседневной еды от праздничной. Это проявляется во всех элементах трапезы: месте, где происходит застолье, типе стола и его сервировке, ранжировании участников застолья и проч. Так, в древнегреческих домах с появлением кухни во внутреннем пространстве дома она может также использоваться и для повседневной трапезы. В то время как для праздничного застолья служит зал для приема гостей, триклиний. В восточнославянском крестьянском обиходе для праздничной и ритуальной еды служил высокий стол, стоящий вблизи «красного угла» с иконами. Он постепенно входил в крестьянский обиход в XIX веке. В повседневной же трапезе использовалась низкая лавка или маленький столик вроде табуретки, невысокий глинобитный стол или сундук (скрыня). Еще в первой половине XIX в. украинские крестьяне обедали, сидя на полу за такого рода столиком.[322]

Высота стола могла также использоваться для статусного ранжирования участников застолья. Так, в Западной Европе, в конце XII – первой половине XIII в. за трапезой в замке феодала «оруженосцы и женщины сидели на охапках соломы, порой накрытых вышитой тканью, или же просто на полу, как слуги и лакеи».[323] В Голландии в первой половине XVII в. в бюргерской среде дети ели отдельно, сидя на стульчиках или прямо на полу.[324] Аналогичный обычай отмечен у карельских крестьян, которые, по–видимому, еще в первой половине XIX в. «детей за стол вообще не сажали, а стелили им на полу специальную скатерть, на нее раскладывали деревянные миски с едой».[325]

Не менее универсальной культурно значимой характеристикой пространства для еды было место за столом участников трапезы. В традиционной крестьянской культуре место за столом было фиксированным не только во время праздничной, но и во время повседневной трапезы. Распределение мест за столом обычно сообразуется с общими ценностными бинарными оппозициями (сакральное / мирское, женское/мужское, правое /левое, центральное/ периферийное, высокое /низкое и т. п.), структурированным в соответствии с ними пространством дома и пространством стола, а также субординацией участников трапезы. Ритуальное и праздничное застолье особенно жестко фиксирует места за столом.

В ареале традиционной восточнославянской культуры самым почетным было место в «верху» стола, ближе к красному углу. Следующими по значимости была правая от хозяина сторона и ближайшие от него места справа и слева. Справа и слева от хозяина рассаживались по старшинству и родственной иерархии мужчины, на «нижнем» конце стола – женщины. Те из них, кому не хватало места, ели на лавке или около печи.

Определенные правила расположения пирующих за столом существовали в Древней Греции и Древнем Риме. Существовали разные варианты рассадки в зависимости от формы стола и лежанок вокруг него, но важно, что порядок мест был иерархически организован. Примечательно, что к наиболее почетным принадлежало место справа от хозяина. У римлян «самым почетным местом на каждом ложе было левое, за исключением среднего ложа, где первым местом считалось правое, которое находилось рядом с местом хозяина».[326] Во времена Людовика XIV «места за столом поблизости к королю распределялись по рангам, затем по чинам…», но на уровне герцогов и маршалов «все садились друг около друга, без учета чинов».[327]

Субординация мест застолья – устойчивый, «архетипический» топос застолья, встречающийся во многих культурах и сохранившийся до настоящего времени.

Еще одна обязательная и культурно значимая зона внутреннего пространства жилища – зона сна. Знакомство с европейской бытовой культурой разных исторических эпох позволяет увидеть, что в структуре жилища средних и, прежде всего, высших слоев общества отчетливо проявляется тенденция выделения спальных мест в структуре жилища, их отделения от остального пространства либо занавесями, коврами, ширмами, либо стенами, и превращение в отдельную комнату, спальню. Это отделение имело несколько историко–культурных вариантов. Одно дело – спальня в античном доме, другое – в средневековом замке и т. д. Но в целом, наверное, можно говорить о том, что наблюдающееся на разных этапах европейской истории и в различной социальной среде выгораживание и отделение спального пространства хозяев дома, а также перемещение его в женскую или жилую, приватную часть дома является знаком важных культурных изменений, знаком приватизации и интимизации сна.

Вхождение в быт отдельных спален для детей, родителей и других членов семьи, гостей свидетельствует также об автономизации личности внутри семейного целого. Об этом говорит и появление отдельных для каждого человека спальных мест. Массовое распространение индивидуальных кроватей наблюдается лишь в начале ХХ в. Именно в этот период европейская культура вступает, по определению П. Р. Гляйхманна, в «фазу собственной кровати».[328]