– Это я знаю. И все-таки я не смогу. Мистер Райдер ни за что меня не отпустит.

– Ну, ладно. Хоть сегодня повеселимся.

Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Мы перепробовали все аттракционы, все игры, покачались на качелях, ели пироги и пили шербет по полпенни за стакан, а потом началось большое представление. Меня заворожили лошади, очаровал укротитель львов, напугали акробаты на трапеции и до слез насмешили шутки клоунов. За эти несколько часов я накопила столько будущих воспоминаний, что смогла спастись благодаря им. Я правда думаю, если бы не цирк и не те мгновения, которые я могла постоянно оживлять в памяти, чтобы вытеснять из мыслей мучительную действительность, я бы наверняка сошла с ума.

Примерно в половине седьмого мы вернулись к Тоби в студию. Он предоставил мне свою спальню, чтобы я могла умыться и привести себя в порядок. На все про все мне потребовалось не больше пяти минут, а когда я вновь вышла в мастерскую, Тоби, прикрепив к мольберту большой лист бумаги, рассматривал уже нанесенные на него размашистые линии. Это было мое лицо, но с совершенно другим выражением. Печальные глаза, подумала я.

Тоби отложил уголек и сказал с удовольствием:

– Поймал все-таки. Вот такой вы были в кэбе. Ладно, юная Маклиод, теперь я отвезу вас домой.

Через три дня я получила второпях начерканную записку, в которой Тоби сообщал мне, что уезжает вечером в Париж и немедленно даст о себе знать, когда возвратится. На следующей неделе мистер Эндрю Дойл нанес нам еще один визит и передал мне привет от мистера и миссис Уиллард и Клары.

В тот же вечер Джейн сказала, что больше не сомневается в любви Эндрю Дойла ко мне. Я и сама уже заметила, что он смотрит на меня как-то не так, к тому же мне припомнилось, как Тоби Кент в нашу первую встречу в его мастерской весело заявил, будто Эндрю Дойл влюбился в меня.

У меня были и другие поводы для беспокойства. Три раза сэр Джон Теннант приходил к Себастьяну Райдеру. Дважды я видела его, и мне не показалось, что ему очень нравятся эти визиты. Мне даже почему-то подумалось, что мистер Райдер приказывает ему явиться, и он делает это против своей воли. Еще, не знаю почему, мне почудилось, будто я каким-то образом имею к этому отношение.

Через несколько дней после визита Эндрю Дойла получилось так, что днем я осталась совсем без дел. Джеральд уехал на урок музыки, Джейн каталась верхом, а Мэтти лежала в постели из-за простуды. День стоял теплый и ясный, и, убедившись, что у Мэтти все есть и она во мне не нуждается, я решила прогуляться в парк Регента, где как раз в этот день должен был играть хороший оркестр.

Идти мне было недалеко, и вскоре я уже сидела в одном из кресел, поставленных в ряд, слушая, как оркестранты настраивают свои инструменты. Прошло всего несколько минут, и рядом со мной уселась дама, которая чуть погодя окликнула меня:

– Мисс Маклиод.

Я повернулась и с удивлением узнала миссис Хескет в элегантном сером платье, украшенном двумя полосками кружев, и бархатной шляпке со страусовыми перьями.

Мне сразу пришло в голову, что она совсем не похожа на ту энергичную и воинственную даму, которая встретила меня, когда я приехала в Лондон с мистером Бонифейсом, и которая отвезла меня сначала в свою контору, а потом в магазин. Я вспомнила, как Тоби Кент рассказывал мне о ней, как они обедали вместе.

Должна сказать, что я всегда вспоминала ее с удовольствием, поэтому моя радость была искренней.

– Ах, как приятно видеть вас здесь, миссис Хескет! Удивительно, что мы встретились. Вы здоровы? И мистер Бонифейс тоже?

– Бонифейс у меня в немилости, – ответила она, негодующе сверкнув глазами. – Его нет в Лондоне. Не думаю, чтобы ему очень нравилось следить за господином, чьей жене потребовались услуги нашего агентства. И тут плохо, и там плохо. А я бы хотела с вами поговорить, дорогая, об одном очень важном деле. Вы не уделите мне час?

– Сейчас? – удивилась я. – Сегодня?

– Если вам угодно, – с волнением настаивала она. – Я недавно узнала нечто такое, о чем мне непременно надо вам сообщить. – Она видела, что я колеблюсь, не зная, на что решиться. – Ханна, мы не случайно тут встретились. Уже три утра подряд я сижу в кэбе возле дома Райдера в надежде, что мне удастся вас перехватить.

Тут только я поняла, что это она следовала за мной в кэбе, когда я шла в парк Регента, и неохотно объяснила:

– Мне бы не хотелось, миссис Хескет, попасть в какую-нибудь историю.

– Боюсь, вы уже попали. Девочка, поверьте мне, я ничего от вас не хочу, просто вы должны знать правду.

– Правду? – удивилась я.

– О себе. Поедемте ко мне и там поговорим. Пожалуйста, поверьте, это в ваших интересах.

Она не сводила с меня испытующих глаз, и я сдалась:

– Хорошо, я верю вам, миссис Хескет. И сегодня я свободна.

Не разговаривая, мы пошли вон из парка под звуки настраиваемых инструментов, сели в кэб и плотно закрыли окно в крыше, чтобы кучер не мог нас услышать.

– Я всегда старалась честно вести свое дело, – начала она тихим голосом. – Только неделю назад, перебирая старые документы, я наткнулась на бумаги, которые лежали не на своем месте. Это были документы, Ханна, и они были о вас, но я ничего о них не знала, потому что негодяй Бонифейс скрыл их от меня.

– Но вы ведь все обо мне знали? Разве не вы встречали нас с Бонифейсом, когда он привез меня из Парижа?

– Я знала, что мистер Себастьян Райдер хотел, чтобы вы учили его детей, – медленно произнесла она. – Я знала, откуда вы приехали и какую хитрость придумал Бонифейс, когда вы поначалу отказались. Не сомневаюсь, что ваш друг Тоби Кент просветил вас на сей счет.

– Да. Он мне сказал.

Миссис Хескет загадочно улыбнулась и вздохнула.

– Мистер Кент – замечательный человек, – прошептала она. – Он мне очень понравился, – Она немного помолчала, а потом резко продолжала, словно из прекрасного сна вернулась к суровой реальности. – Должна вам сказать, что я не одобрила хитрость Бонифейса и сказала ему об этом.

– Теперь это не имеет значения. Все вышло на удивление замечательно, миссис Хескет. Однако мне непонятно, зачем мистер Бонифейс сунул мои документы к старым делам, когда вы и так все знали.

Миссис Хескет на секунду накрыла мою руку своей.

– Я многого не знала, дорогая. И вы тоже многого не знаете. Понимаете, в эту папку Бонифейс собрал множество отчетов, предоставленных мистеру Райдеру другими агентствами. Он, наверно, отдал их Бонифейсу, когда послал его в Париж за вами, а Бонифейс не показал их мне, зная, что я ни за что не соглашусь на такое дело. Я ничего не понимала.

– Отчеты, касающиеся меня? Никто в Англии, кроме мужчины, который продал меня, и женщины, которая меня купила, не знал, что я жива. И мистер Райдер не мог этого знать.

– Не мог, – подтвердила миссис Хескет. – Однако у него были причины думать, что есть на свете девушка с бабочкой, с родимым пятном на плече в виде золотистой бабочки.

Ничего не понимая, я несколько минут тупо смотрела на нее.

– О чем вы? – в конце концов я нашла в себе силы спросить ее. – Мне известно, что один из слуг слышал, как мистер Райдер приказывал мистеру Бонифейсу привезти ему девушку с бабочкой, сколько бы это ни стоило, но я думала, это мистер Бонифейс рассказал ему, что меня так иногда звали в Колледже для юных девиц.

– Подождите, приедем домой, – сказала миссис Хескет, – я дам вам почитать отчеты, и вы все поймете. Если Бонифейс и умеет что-то делать, так это писать. У него замечательный почерк, подобного которому я не знаю. А я тем временем буду рассказывать дальше, не называя имен. Может быть, так вам будет легче потом.

Она опять помолчала, словно собираясь с мыслями, а когда кэб повернул на Тоттэнхэм-корт-роуд, заговорила, словно начала рассказывать притчу.

– Жил на свете богатый землевладелец, вдовец, и была у него красивая, но своевольная дочь двадцати лет. Из-за ее своеволия он крепко ее стерег, потому что мечтал найти для нее богатого жениха. Девушка жила затворницей, была почти что узницей в огромном доме своего отца. Но в один прекрасный день, когда она поехала кататься с отцом, она упала и повредила себе ногу. К ней позвали молодого доктора, который недавно поселился в деревне неподалеку, потом позвали его во второй раз, потом в третий, и она без памяти в него влюбилась, а он в нее.