* * * В окнах по-страшному ало пылала заря, Редко до первого снега звенит гололёд, — Но гололёд зазвенел в холодах ноября, Выскользнув раньше, чем первого снега полёт. Что-то взрывалось и, страшные вещи творя, Гробило жизни, попавшие в тот переплёт, В тот самолёт, в субмарину, в тот лёд словаря, Из-под которого больше никто не всплывёт. Некая сила, чьё имя таится не зря, Чтоб некрофила не влёк смертолюбия мёд, Вдруг от нуля начинается, от фонаря… Редко до первого снега звенит гололёд. Кто задыхался на дне у морского царя, Пламенем синим горел, – только тот и поймёт Бешенство силы, чьё имя таится не зря, Чтоб смертолюбов не влёк смертолюбия мёд. Кто помогал этой силе бросать якоря В наши мозги, где отчаянно птичка поёт, — Тот никогда не имел в голове снегиря, Богом обижен и зависти чашу испьёт. * * * И это – всё?.. Коварство, жадность, злоба, Самораспад, насилье и грабёж? Потребностей животная утроба И блудоумья дьявольская ложь?.. И это всё, что есть в репертуаре, На выставке неслыханных чудес, На ярмарке, на праздничном базаре Твоих амбиций?.. Отвечает: – Йес! * * * У меня было сто мужчин И никаких причин, Чтобы это число Росло. Я любила их всех по мере Того, как они умели Нечто в меня вложить, Без чего и не стоит жить. У меня было много данных, Чтобы тысяча оловянных Меня выбрали королевой, Правой во всём и левой. Но я выбрала чистое золото Сердца, которое было Свежо, как листва, и любило Так сильно, что всё ещё молодо. * * * Стихотворить – российская забава, То попадёшь в психушку, то в тюрьму, То сам застрелишься, то зверская облава Заставит влезть в удавку на дому. Казалось бы, к чему такие муки, Талант не кормит, если не слуга, В обоях славы есть отрава скуки, Ведь после славы нету ни фига. Но полстраны стихотворит задаром!.. А критики вопят, что так нельзя, — Им выдают зарплату с гонораром За эти вопли, милые друзья, За их тоску по сладостной цензуре, По власти, пьющей трепет мелюзги, За вкусы, безупречные в глазури Цензуры, украшающей мозги, За их мечту о яростной зачистке Пространства – от стихотворящих масс… Но полстраны стихотворит записки, Бодрящие, как хрен, бодрящий квас! И я люблю стихотворильню эту, Стихотворейцев почту и приезд, Здесь лишних нет, и вход не по билету, — Их Бог не выдаст, и свинья не съест!  * * * Плывёт лицо прекрасное верблюда По воздуху, звенящему, как блюдо Серебряного озера – всего Звенящего безмолвия сияньем В одной из киммерийских рощ… Заглянем В то зеркало, и выпьем из него, И спросим: кто – всех краше, всех милее? – Верблюд! – ответит зеркало, белея Цветами лилий, из которых льют Венцы, короны, перстни с тайниками… – Верблюд! – ответит блеск за облаками. – Верблюд! – ответит озеро. – Верблюд! В том зеркале напьёмся, и, ныряя В объятия утраченного рая, Мы вспомним, как свой держит путь листва И позвоночник меж двумя холмами Верблюда, шевелящего губами, Как тайный собеседник божества. Я пью за то, что доблестная Польша Немножко оккупирует Ирак. За то, что стран-изгоев стало больше, Где будет гордо реять польский флаг! За панство пью, которое повергло Арабского тирана в трепет, в шок, — Из-за чего звезда его померкла И вдребезги разбилась, как горшок! За панство пью, чья гордая свобода В месопотамство въехала, как дар Исламу – от крещёного народа, От умных бомб, – вот это был удар! За лавры пью, за премию полякам, За совесть их кристальную и честь, Не зря вознаграждённые Ираком, Где Вавилон и много нефти есть. Я пью за Польши ясную дорогу, За дух, который пламенем горит… За то, что не Россия, слава Богу, А Польша эти чудеса творит! Я пью за то, что не России панство В такой помчалось выгодный поход, Что не у нас в плену месопотамство, — Что Польше этот подарили пароход!..  * * * В провинции не меньше, чем в столице, Амбиций расфуфыренных и спеси Под видом нескончаемой обиды, Под видом невозможности пробиться, Под целомудренной личиной мракобесья, Под маской обездоленной сиротки, Что всех прощает, как душа святая, Из нашей грязи в небо улетая… О, эта дрожь обиды в подбородке, Прищур лукавый и великий счёт, Что затаился в ожиданье славы, Но выписан на бланке для предъявы Всем поголовно, вся галактика виновна Перед провинцией… Но всех виновней тот, Кто, зная эти спеси, эти нравы, Даёт себя разрезать им, как торт. |
