Предполетная проверка прошла без замечаний. Поведение семьсот пятьдесят седьмого отличалось от неуклюжего, тяжеловесного сорок седьмого, но Рейфорд легко с этим справился. Получив разрешение на взлет, он дал газ и почувствовал удивительно чуткий ответ машины. Самолет понесся по взлетной полосе, как рысак, соскучившийся по бегу. Рейфорд заметил:

— Он как «порше» на земле, верно?

Экзаменатор не удостоил его ответом и даже не посмотрел в его сторону. Взлет был энергичен и четок. Рейфорду припомнились полеты на «ягуарах», сильных, но меньших по размеру истребителях в годы войны.

— Помощнее «ягуара»? — снова спросил он экзаменатора.

У того на губах мелькнула легкая улыбка, он едва заметно кивнул.

Посадку Рейфорд совершил как по маслу. Экзаменатор дождался, пока он подрулил к месту стоянки и заглушил мотор, и только тогда сказал:

— Проделаем это еще пару раз, и вы свободны.

Лимузин Бака попал в пробку. Ему хотелось хоть что-нибудь рассмотреть за окном. Почему все это обставлено так таинственно? Он никак не мог понять смысл подобного обращения с ним. Баку припомнился один случай, когда он пользовался чужой фамилией. Это было, когда конкурирующий журнал сделал ему такое предложение, от которого он, по их мнению, не мог отказаться, но вместе с тем они не хотели, чтобы в «Глобал уикли» что-нибудь пронюхали про это.

Вдали Баку удалось рассмотреть здание ООН, но понять, что направляются они не туда, сумел только когда их машина проехала мимо. Он стал надеяться, что они едут, по крайней мере, в такое место, где можно будет хорошо поесть. Не говоря уже о том, что он прошляпил завтрак в самолете, сейчас перспектива хорошенько позавтракать представлялась ему более привлекательной, чем возможно близкая смерть.

Проводив Рейфорда к служебной машине компании «Панкон», экзаменатор передал ему официальный конверт.

— Значит я прошел? — спросил с облегчением Рейфорд.

— Об этом вы узнаете через неделю, — был лаконичный ответ.

«Но тогда что же это такое?» — задал себе вопрос Рейфорд, садясь в машину и нетерпеливо разрывая конверт. Внутри конверта оказался бланк ООН, на котором рельефно выделялись слова:

На бланке было написано от руки несколько слов:

Постепенно Бак стал убеждаться в том, что в ближайшей перспективе ему не грозит опасность смерти. Слишком много людей были свидетелями его перелета из Чикаго в Нью-Йорк и поездки по Нью-Йорку. С другой стороны, если Николае Карпатиу мог совершить убийство на глазах десятка свидетелей, он, безусловно, может убрать одного журналиста.

Тем временем лимузин подкатил к докам и остановился перед вращающейся дверью привилегированного манхеттенского яхт-клуба. Когда подошел швейцар, шофер опустил окошко и сделал жест рукой, давая понять, что им следует выйти из автомобиля. Телохранитель вышел, придерживая открытую дверь, и Бак шагнул на солнечный свет.

— Пожалуйста, пойдемте, — сказал телохранитель.

В яхт-клубе Бак почувствовал бы себя как дома, если бы его не сопровождал человек в униформе, который поразительно быстро провел гостя вдоль длинной очереди клиентов, ожидающих свободного столика. Метрдотель бросил на них быстрый взгляд и кивнул, когда Бак прошел вслед за телохранителем к дальнему углу обеденного зала. Там телохранитель остановился и произнес шепотом:

— Вы будете обедать с джентльменом в кабине у окна.

Бак посмотрел в указанном направлении. Какой-то человек поднялся из-за стола и, энергично жестикулируя, приглашал Бака к себе. Солнце светило из-за спины этого джентльмена прямо Баку в глаза, так что он мог видеть только силуэт невысокого ссутулившегося человека с беспорядочными прядями седых волос.

— Я вернусь за вами ровно в час тридцать, — сказал телохранитель. — Не уходите без меня.

— Но…

Однако телохранитель мгновенно исчез, так что в поле зрения Бака остался только мэтр, который уже не обращал на него внимания. Успокоившись, Камерон прошел среди столиков к кабинке у окна, где его восторженно приветствовал старый друг Хаим Розенцвейг, Обычно на публике он говорил сдержанно, еле слышно, но сейчас его эмоции били через край.

— Камерон! — воскликнул израильтянин со своим всегдашним сильным акцентом, — как я рад вас видеть! Садитесь, садитесь, пожалуйста! Чудесное место, правда? Только для лучших друзей генерального секретаря!

— А он присоединится к нам, сэр? Казалось, Розенцвейг был удивлен.

— Нет-нет! Он слишком занят! У него нет никакой возможности вырваться. Он принимает глав государств, послов — все стремятся пообщаться с ним. Я сам вижу его едва ли больше пяти минут в день!

— Сколько вы собираетесь пробыть в городе? — спросил Бак.

Он взял в руки меню, дав возможность официанту накинуть себе на колени льняную салфетку.

— Недолго. К концу этой недели мы с Николае должны завершить подготовительные мероприятия для его визита в Израиль. Какой это будет замечательный день.

— Расскажите мне, пожалуйста, об этом, доктор.

— Расскажу-расскажу! Но сначала мы должны кое-что выяснить, чтобы между нами не было никаких недомолвок.

Старик внезапно сделался чрезвычайно серьезным и заговорил приглушенным голосом. Он перегнулся через стол и взял Бака за руку.

— Камерон, я ваш друг. Вы должны сказать мне правду. Как вы могли пропустить такое важное совещание? Конечно, в первую очередь я ученый, но вместе с тем в какой-то мере я и дипломат. Мы вместе с Николае и вашим другом Планком провели тщательную проверку и убедились, что вы были приглашены. Мне непонятно, почему вы так поступили.

— Я сам не знаю, — ответил Бак.

Что еще он мог ответить? Розенцвейг, создатель формулы, которая позволит израильским пустыням расцвести, подобно райским садам, стал его другом больше года назад, когда Бак готовил очерк о нем как о Человеке года для «Глобал уикли». От Розенцвейга Бак впервые услышал имя Николае Карпатиу. Тогда Карпатиу был румынским политиком невысокого ранга, обратившимся к Розенцвейгу с просьбой о личной аудиенции, после того как формула Розенцвейга обрела всемирную известность. Главы государств всего мира искали благосклонности Израиля, чтобы получить в свое распоряжение эту формулу. Многие страны посылали дипломатов обольстить самого Розенцвейга, когда им не удавалось ничего добиться от израильского премьер-министра. Странно и удивительно, что Карпатиу оказался одним из немногих, кто произвел впечатление на Розенцвейга. Он сумел добиться этого приема без чьей-либо поддержки и приехал за свой счет. У него не было никаких полномочий вести какие-либо переговоры, даже если бы Розенцвейг согласился на их проведение. Все, чего добивался Карпатиу, было расположение Розенцвейга. И он добился его. Теперь же, как понимал Бак, оно приносило дивиденды.

— Так где же вы были? — спросил Розенцвейг.

— Это извечный вопрос, — ответил Бак. — Где на самом деле пребывает каждый из нас?

Глаза Розенцвейга блеснули, а Бак чувствовал себя полным идиотом. Он молол чепуху, потому что не знал, что еще можно сказать. Не мог же он заявить Розенцвейгу: «Да был я там! Я видел то же, что видели вы, только Карпатиу промыл вам всем мозги, потому что он Антихрист!»

Сам Розенцвейг был открытым, живым человеком, но вместе с тем он с пониманием относился к недомолвкам, если собеседник не проявлял готовности к полной откровенности.

— Итак, вы не хотите мне сказать. Ну, ладно. Вы многое потеряли, пропустив то собрание. Правда, ваши нервы не пострадали от того ужаса, которым все обернулось. Но, тем не менее, это было историческое событие. Берите икру, вам понравится.