Разговор, не успев толком завязаться, круто свернул и потек по другому, совершенно нежелательному руслу. В затхлом казематном воздухе начали выкристаллизовываться ледяные хрусталики напряженности, грозящей прекращением диалога, так и не развившегося до обсуждения главной темы, интересующей Стаса. Поэтому, дабы не усугублять ситуацию, он задержал дыхание и подавил в себе рвущиеся наружу нелицеприятные эпитеты.
— Нет, я так не считаю.
— Правда?
— Да, правда.
— Ну, тогда ты, наверное, слепой или просто дурак. Ведь каждому нормальному… — Коллекционер сделал ударение на последнем слове. — Нормальному человеку абсолютно очевидно, что я — самая настоящая нелюдь. И они правы, все эти нормальные люди. В этом нет сомнений. Я выродок, отброс, погань, мразь, урод, генетический брак или просто мутант. Да? Ведь это слово у тебя сейчас вертится на языке вперемешку с матом. Ебаный мутант. Это я. Мне всю жизнь об этом говорили, с самого рождения. А ты разве не знаешь, что мутант — не человек? Родители не научили? Неужто нормальным детям об этом не рассказывают?
Коллекционер говорил спокойно, уверенно, без намека на раздражение или агрессию. Если бы не легкая ирония в голосе, то можно было бы подумать, что он и сам верит в то, о чем говорит.
— Что это? — стараясь выдерживать такую же спокойную интонацию, поинтересовался Стас. — Жалость к себе?
— К себе? — переспросил Коллекционер, и желтые глаза загорелись чуть ярче. — Нет, меня не за что жалеть. Жалеть нужно вас, нормальные люди.
— Это почему же?
В коридоре послышались шаги. Нарастая, они приблизились к камере и затихли. Металл лязгнул, внизу двери образовалось небольшое прямоугольное отверстие, из которого вылетела помятая посудина и, громыхая, приземлилась на пол, расплескав по и без того загаженному бетону свое вязкое содержимое, похожее на клейстер. Следом прилетела вторая, растеряв в момент приземления чуть ли не половину налитой в нее липкой массы.
— Жрите, суки. Шеф-повар сегодня в ударе, — весело пошутил кто-то за дверью, и в жидкое белое дерьмо от шеф-повара ресторана «Черный закат» со смачным чавканьем плюхнулись две кружки, наполненные водой.
— Ужин, — любезно пояснил Коллекционер и сделал приглашающий жест в сторону мисок. — Налетай.
— Что-то не хочется, — возразил Стас, но желудок, со вчерашнего вечера не получавший еды, придерживался другого мнения и возмущенно заурчал. — Из чего хоть это?
Стас подошел к двери, взял миску, повертел и не обнаружил внутри абсолютно ничего кроме уже отмеченной ранее клейкой массы и кружки.
— А ложек нет? — крикнул он вслед шагам, удаляющимся по коридору.
Шаги замедлились, остановились и застучали снова, но уже в обратном направлении. Задвижка смотровой щели отошла в сторону, уступив место паре мелких мутноватых глаз, очень похожих на свиные.
— Простите Бога ради, — задышал обладатель глаз в прорезь перегаром. — Не предусмотрел. Все столовое серебро, как назло, в чистке. Так что жри, паскуда, руками! А если еще раз посмеешь пасть свою вонючую без позволения разинуть, я тебе в нее кулак затолкаю по самый анус! Понял меня?! Разрешаю ответить.
— Я понял.
— Умничка.
Задвижка злорадно лязгнула у Стаса перед носом, однозначно давая понять, что разговор окончен и нового не предвидится.
— Ну-ка, ну-ка, что там у нас? — Коллекционер встал с койки, подошел и поднял свою миску. — Какая прелесть, белое говно с отрубями, мое любимое, — он криво усмехнулся, взял кружку с водой за обод, поднял ее на уровень глаз, высвободив из вязкой жижи, запрокинул голову и с нарочитым удовольствием облизал донышко. — Блаженство. Не отказывайся, не попробовав.
Стас запустил пальцы в кашицу и, зачерпнув немного, поднес ко рту, растягивая между миской и рукой пару тонких липких нитей.
— Пахнет дерьмово, — он поднес пальцы ближе и, морщась, слизнул подозрительную субстанцию. — Вкус запаху соответствует.
— Ну, знаешь, это дело такое. Кому-то нравится, кому-то нет, — Коллекционер снова уселся на койку и с аппетитом принялся наворачивать за обе щеки. — Я считаю, что очень даже ничего, и зря ты на стряпню местную наговариваешь. Мне случалось и погаже жрать.
— Смотря с чем сравнивать, конечно, — Стас сделал над собой усилие и проглотил липнущую к зубам массу. — Собаки вон и говно жрут.
— Жрут, — согласился Коллекционер, отхлебнув воды из помятой стальной кружки. — И наверняка хвалят. А мы с тобой чем лучше?
— Не понял.
— Ну а чего тут непонятного? — он облизал пальцы и вытер ладонью рот. — Вот ты конкретно чем лучше собаки?
— Это что, подъебка такая? Типа, я сейчас отвечу, а ты сморозишь какую-нибудь заранее приготовленную хуйню и начнешь идиотски ржать?
— Зачем ты так? — делано обиделся Коллекционер. — Никакая не подъебка. Вопрос сугубо прикладного характера. Назови мне хотя бы три причины, по которым человек лучше собаки, ну, кроме того, что ты, как представитель рода человеческого, не ешь говна. Пока не ешь.
Стас отправил в рот очередную порцию липкой биомассы и задумался.
— Человек умнее, — наконец констатировал он. — Это первое. Человек сильнее — это второе. И третье — я, например, псин твоих ненаглядных настрелял уже больше сотни, а они до меня, как видишь, не добрались. Разве это не означает, что я лучше?
— Давай по порядку. Начнем с «умнее». В чем это выражается?
— Да хотя бы в том, что я считать умею, в отличие от этих тварей.
— Хм, серьезный аргумент, серьезный, но…
— Что «но»?
— Расскажу-ка я тебе еще одну историю, раз уж все равно заниматься тут больше нечем. Было это месяца четыре назад. Работал я тогда по одному торговцу, который напарника своего кинул. Серьезный дядька, с охраной. Непростой был заказ. Обоз его шел из Суздаля во Владимир, а я следом. С собой только АКСУ покоцаный, нож да бинокль. Поиздержался я в Суздале сильно, болт свой профукал, а тут такое дело подвернулось. Ну, не отказываться же из-за этого? Пас голубчиков до привала. Ночью зарезал пятерых, пока меня не заметили. Трое оставшихся взялись палить, пришлось мне в лес ломиться. А друзья эти лагерь свернули быстренько, шмотки с покойников своих поснимали и дальше чесать. Я опять за ними. Долго шли. И вот часа эдак в три дня, в самое пекло, когда двое на телеге храпят, а возница от жары и недосыпа чуть с козел не валится, появляется стая собак. Не маленькая — штук в двадцать, если не больше. Выскакивают бестии из леса, режут обеих кобыл во второй телеге, одну в первой и врассыпную с дороги. Голубчики наши и опомниться не успели, стволы похватали, вылезли, а все уже, дело сделано. Три лошади готовятся душу отдать Богу своему лошадиному, оставшаяся хромает с порванными сухожилиями. Прикидываешь раскладец? А стая обоз окружила и водила хороводы до самой ночи. За деревьями мельтешат, хуй попадешь. Раз-раз по кустам, потом прыгнет, стрельнуть спровоцирует и назад. А долбоебы эти, ну, те, которые умнее и сильнее, вместо того чтобы товар на хуй бросить и двигаться хоть как-то вперед или назад, сидели и палили, обосравшись, наобум, пока патроны не закончились. Тут-то их и сожрали. Уж не знаю, считали собаки выстрелы или нет. Я считал. И мои выводы с ихними совпали. А ты говоришь…
— Числом взяли, — подумав, возразил Стас. — Дай мне нож и сведи с псиной один на один, вот тогда уже можно о чем-то говорить.
— И что? Хочешь сказать — любую зарежешь?
— Есть возражения?
— Нет, не возражения, — почесал Коллекционер подбородок. — Вопрос есть. Почему нож?
— А что? Ну, не нравится нож — автомат давай, еще лучше.
— Вот, — охотник снова подался вперед, опершись правым локтем о бедро и выразительно жестикулируя левой рукой. — Ты даже не понимаешь, о чем мы сейчас толкуем. Ты не можешь разграничить собственное «я» и то, что держишь в руках. «Дай мне нож», — передразнил Коллекционер. — А если не дам? Тогда что? Сможешь ты тогда сойтись один на один с жалкой псиной? Решишься проверить, кто из вас сильнее? Вот говоришь, мол, числом взяли. Нет. Иначе все гораздо раньше бы закончилось. Раньше и проще, с горой трупов. Но им так не надо было. Они не числом, они умом брали и взяли. А люди нормальные — венцы, бля, творения — за автоматы пустые держались, крепко-крепко, словно все спасение только в них и было. Даже когда горло им рвали, и тогда они стволы из рук не выпустили, так и подохли с ними в обнимку. Вот сила-то где вся, вот где ум ваш, — Коллекционер сложил руки, прижимая к плечу приклад невидимого автомата. — Тра-та-та-та-та. А как тра-та-та закончатся, так и сила вместе с ними куда-то исчезает, ум хваленый уже не приходит на выручку. Это стагнация.
