— Нет.

— А знаешь почему? Потому что нету их там, флажков-то. Господин Грицук предпочитает самый дешевый способ разминирования — сталинский.

— Это как?

— Ногами.

— Ясно.

Оба вынули пистолеты и, скрестив запястьями руки — в правой ствол, в левой фонарь — бочком, спина к спине, двинулись вперед.

— Дренажные сливы у стен, — прошептал Леший. — Смотри туда. Без команды не стреляй.

— Понял.

Желтый световой овал заскользил по грудам скопившегося вдоль стен мусора, заросшего грибком и слежавшегося за десятилетия в единый пласт, воняющий гнилью и крысиными испражнениями. Дерево, металл, куски бетона, истлевшее тряпье, пластиковые бутылки, целлофан, рифленая полиуретановая подошва армейского ботинка, кости… огонек, еще один. Пара крошечных светящихся точек зажглась чуть поодаль от того места, куда падал луч фонаря, еще пара, еще.

— Леший, — чуть слышно выдохнул Стас. — У меня гости.

— Знаю, — ответил тот. — У меня тоже. Спокойно идем дальше.

Луч вместе с людьми, продвигающимися по тоннелю, еще немного сместился вглубь, и огоньки потухли, уступив место заостренной морде, покрытой грязно-бурой шерстью и омерзительно подергивающей вверх-вниз своим подвижным розовым рыльцем. Оказавшись в ареале света, крыса пронзительно пискнула и скрылась среди мусорных лабиринтов. Стас бросил взгляд через правое плечо на уже пройденный отрезок тоннеля и увидел, как тот стремительно покрывается все новыми и новыми парами огоньков. Очередная крыса, попавшая в световое пятно, дернулась было назад, но остановилась, подобравшись бурым ощетиненным комком. Словно готовясь к прыжку, она открыла красную пасть, напичканную мелкими иглоподобными зубами, прижала уши и зашипела.

— Леший, — встревожено заговорил Стас, толкая напарника плечом.

— Что?

— Предлагаю ускориться.

Агрессивный писк и шипение вокруг стали раздаваться заметно чаще и куда как увереннее.

— Согласен. Только под ноги смотри. Рвем на счет «раз».

— Готов.

— Раз!

Лучи фонарей беспорядочно заплясали в темноте бетонной пещеры под аккомпанемент берцев, шлепающих по воде, и душераздирающего голодного писка.

— Блядь! — Леший выскочил из тоннеля и, скривившись от омерзения, затряс ногой, пытаясь стряхнуть здоровенную крысу килограмма на полтора, впившуюся зубами в штанину. Она уцепилась мертвой хваткой и, суетливо перебирая лапами по плотной ткани, старалась удержаться, чтобы хватануть обнаглевшего человечишку почувствительней.

Стас трижды пальнул в наводненную огоньками темноту позади, развернулся и метким ударом кованого ботинка сбил хвостатую тварь с ноги Лешего. Крыса завизжала, выпустила штанину из зубов и, корчась, подлетела метра на два. АПС в руке напарника коротко треснул, и почти разорванная пополам тушка кровожадного грызуна, теряя на лету куски ливера, стремительно катапультировалась в пыльные придорожные кусты.

— Вот падаль бешеная! Чуть не укусила, сука! — негодовал Леший, все еще направляя пистолет в сторону кустов. — Ебать! Обратно другой дорогой пойдем. На хуй эту дыру, лучше крюк в пару километров заложить.

— Да уж, — согласился Стас, прерывисто дыша после короткого, но мощного спринтерского рывка.

Дорога с остатками раскрошившегося асфальта за тоннелем круто сворачивала вправо и тянулась вдоль поля, поросшего черным бурьяном, на сколько хватало глаз, теряясь среди сизой дымки голых крон далекого леса. Метрах в ста по ходу виднелось левое ответвление дороги, а прямо напротив крысиной дыры путников встречал покосившийся железобетонный забор мертвого стрелочного завода, распластавшегося по огромной территории серыми громадинами пустых разрушающихся цехов. Справа от дороги, клонясь к земле погнутой табличкой, торчал старый указатель. Краска его давно уже выцвела и по большей части облупилась. От букв и стрелок остались лишь едва различимые контуры. Рядом со стрелкой «прямо» Стас разобрал два слова — «Лазарево» и «Иваньково», над стрелкой, указывающей влево, за грязью и пожелтевшей лакокрасочной шелухой проступали контуры слова «Вербовский».

Дорога, пролегающая между территорией завода и обширным пустырем, раскинувшимся на километры вокруг, протекла относительно спокойно. Лишь однажды четверка собак, оторвавших вымазанные красным морды от чьей-то туши и поднявших головы над высоким бурьяном, заставила путников насторожиться и взять стайку в прицел. Но, затратив секунд пять на оценку намерений друг друга, потенциальные участники вероятного конфликта предпочли разойтись миром. Псины, увидев, что оружие двуногих чужаков опустились, одна за другой вернулись к своей кровавой трапезе, а люди, искоса поглядывая на заросли сухого пыльного репья, полыни и громадного борщевика, продолжили путь. Темный монстр слева, невозмутимый и величественно-скорбный, провожал их, равнодушно взирая из гулкой пустоты своих бетонных доспехов, оглашаемой редкими криками изголодавшихся ворон.

— Стас. Так, кажется? — на секунду оглянувшись, заговорил Леший.

«Смотри-ка. Неужели запомнил? Я польщен», — подумал Стас.

— Ага.

— Ты сам-то откуда будешь?

— Из Владимира.

— М-м, Владимир, — промычал Леший. — Не близко. Давно промышляешь?

— Порядком.

— Я это… ну… спасибо сказать хотел за крысу. Ловко ты ее приложил и вовремя как раз. А то я уже стрелять собирался. Лучше, думаю, ногу себе дырану, чем заразу-то какую подхватить.

— Да на здоровье.

— Здоро-о-овье, — задумчиво повторил Леший, вздохнув. — Это штука нужная. Месяца три назад, — снова обернулся он и, замедлив ход, поравнялся со Стасом, — пришлось мне тут немного лесами пошариться. Заплутал малость, бродил-бродил и выбрел на хуторок какой-то. Захудалый, смотреть страшно, избы дырявые все, прогнившие. Ни скотины, ни людей на улице не видать, даже куры не бегают. Что, думаю, за дела? Пошел дальше по прогону. Надо же дорогу спросить у кого-то. Вижу, бабка сидит на завалинке. Хотя хрен там разберет, бабка или не бабка. Сидит, короче, чудо эдакое, тряпьем все замотанное, сгорбилось, трясется будто в ознобе, и запах от нее, бля! Кислятиной какой-то несет. Подхожу, значит, осторожно, дорогу спросить хочу, а чудо это дернулось, смотрит на меня из-под тряпок и говорит: «Шел бы ты, милок, отсюда. Беда у нас — хворь напала страшная, померли все, одна я осталась». Приехали! Вот, думаю, занесла-то нелегкая. «Что же ты, — говорю, — сука старая, бля, табличек не намалевала, что, дескать, херня у нас такая случилась?» А она из-под тряпок руки вытаскивает и ко мне тянет. Такой дряни я не видал еще. Черные, в волдырях все, в язвах, а вместо пальцев пеньки гнойные костями наружу. Ох как я оттуда дернул. И дорога похуй стала, и все на свете, лишь бы ноги унести поскорее. Еще пару месяцев после этого успокоиться не мог, каждый день себя осматривал, нет ли где гнойника какого. Кошмар, бля.

— А что за напасть-то?

— Черт ее знает, — пожал Леший плечами. — Я тут у Маратыча поспрашивал обтекаемо, чтоб в карантин не упрятал, так он говорит, будто вирус появился мутировавший. Типа проказы, только заразнее и тяжелее. По пригороду тоже слухи уже ходят. Народ его называет, дай Бог памяти, — Леший задумался. — Затейливо там как-то было… А, вспомнил — чертова копоть.

— Почему копоть?

— Говорят, что, когда человек заболевает, у него на коже пятна черные появляются, как будто подкоптился местами. Со временем он этой «копотью» целиком покрывается, гнойники по телу идут, язвы, суставы разрушаются. Быстрее всего сгнивают пальцы, да так, что отваливаются напрочь. Хрящи размягчаются, волосы выпадают, зубы. Под конец сосуды начинают лопаться, и тогда уж все. Длится эта поебень недели две, а то и меньше. Вот такая напасть.

— А нет ли у этой заразы инкубационного периода? Ренат Маратович не говорил? — попытался уточнить Стас, буравя висок Лешего недобрым взглядом.

— Нет, этими тонкостями я не интересовался, — бросил тот легкомысленно, однако замедлившийся шаг и неуверенное покашливание сигнализировали о быстром осознании собственной глупости. Впрочем, выводы оба предпочли не озвучивать.