Обратная дорога к гостинице пролетела быстро и незаметно. Все мысли Стаса были заняты подбором наиболее подходящих эпитетов для характеристики морального облика Бережного. Варианты рождались один затейливее другого. К тому моменту, как Стас добрался до гостиницы, он уже успел накрутить себя так, что едва пена на губах не пузырилась.

— Не велено пускать, — прогудел Степан и загородил пузом входную дверь.

Не тратя времени на бесполезные разговоры, Стас подошел к охраннику вплотную, левой рукой ухватился за ствол дробовика, а правой ладонью со всей дури зарядил несчастному Степану снизу вверх по носу. Хрящ тихонечко хрустнул, по подбородку и шее заструились два красных ручейка, впадающих в кровавое пятнище на майке, которое стремительно разрасталось. Степан хрюкнул, обмяк и грохнулся на четвереньки, выпустив дробовик из рук.

Дверь гостиницы распахнулась. Валя узрел сначала вползающего Степана с висящими до пола красными соплями, а затем и Стаса с дробовиком на изготовку.

— Руки на стойку, — скомандовал Стас и передернул цевье.

— Вы что?!.. Вы… — залепетал Валя, и положил пухлые ручки на видное место.

— Рот открой. Шире.

Ствол дробовика сходу залетел в пасть Бережному, сломав по дороге один зуб, и уперся в небо.

— Я сейчас расскажу тебе одну забавную историю, — начал Стас под испуганное Валено мычание. — А ты послушаешь. Пришел я сегодня к весьма уважаемому мужчине — Прокофьеву Александру Дмитриевичу. Принес ему твои деньги. Но оказалось, что денег тех всего половина от суммы долга. Александру Дмитриевичу это обстоятельство совсем не понравилось, и он захотел меня убить. В результате мне пришлось отбашлять свои кровные. Тридцать семь монет. Ах да, еще Александру Дмитриевичу очень приглянулся мой ПМ, и он решил оставить его себе. Так что… Степа, сколько сейчас стоит ПМ?

— Монет пятнадцать, — пробубнил Степан, сидящий на полу.

— О! Пятнадцать. Итого за тобой должок в шестьдесят две монеты. Десять — мне за работу, — Стас задумался. — Вот удивляюсь, бля, почему люди так часто путают хорошие манеры со слабостью. Ладно, хватит лирики. Где деньги? И только попробуй мне, сука, заикнуться про квитанцию.

Стас вынул обмусоленный ствол из Валиного рта. Бережной попытался ответить, но лишь шумно заглотил воздуха и выблевал на стойку только что скушанный обед.

— Ну и манеры!.. — посетовал Стас.

— Н… н… нет денег. Все отдал. Нет денег.

— Что-то не верю я тебе.

— Честное слово. Детьми клянусь, — заныл Валентин.

— И детей я твоих тоже не припомню.

— Дела плохо идут, клиентов мало, да еще и поборы сплошные. Откуда деньги? — Валя кинул боязливый взгляд на дробовик и увидел, как ствол начал медленно подниматься. — Но я найду. Да. Обязательно найду. Я знаю, где раздобыть. Да.

— Короче, так — у тебя времени до семи вечера. Соберешь деньги и принесешь их на угол этой вашей сраной улицы, что к воротам ведет, и тополиной аллеи за тепловозоремонтным заводом. Положишь под крайним деревом и свалишь. Если попытаешься меня еще раз кинуть, я сожгу это твое забегалово, — Стас сделал широкий жест рукой. — Вместе с тобой, с детьми, с женой, тещей и золовкой. Понял?

— П-п-понял.

Стас четыре раза передернул цевье, бросил пустой дробовик в угол и вышел.

На улице заметно потемнело. До семи часов оставалось минут десять. Прошедшее время Стас потратил с пользой. Облазив прилегающую к условленному месту территорию, он подыскал себе отличный наблюдательный пункт в заброшенном сарае, приютившемся на противоположной стороне дороги. Сарай был совершенно неприметный, стоял в тени деревьев, заросший бурьяном. Между досок зияли щели вполне достаточного размера, чтобы через них можно было комфортно наблюдать за происходящим снаружи.

Время «Ч» неумолимо близилось, а Бережного все не наблюдалось. Стас уже начал волноваться и проверил карманы в поисках зажигалки. Зажигалка оказалась на месте. Кремень чиркнул, выбивая искру, тонкое спиртовое пламя голубоватым огоньком заиграло перед глазами и тут же погасло. Рядом с условленным местом появился Валентин. Робко озираясь по сторонам, толстячок перебежал дорогу, остановился возле крайнего тополя, достал из-за пазухи сверток и аккуратно уложил его под деревом.

— Умничка, — прошептал Стас. — А теперь топай домой.

Валентин так и сделал — развернулся и, мелко семеня ножками, почесал обратно.

Отсидевшись еще минут пять, Стас вышел из своего укрытия и направился к тополю. Он присел, поднял тяжелый сверток, засунул его в карман и… полетел.

Хлопок выстрела разнесся по округе, словно гром небесный. С какой стороны он исходил, определить было невозможно. Стас почувствовал толчок сбоку, его развернуло вполоборота и бросило на землю. Следующая пуля угодила в ствол дерева, оторвав кусок коры. Стас поднялся на ноги и побежал. Он несся между панельным забором тепловозоремонтного завода и тополями, стараясь лавировать из стороны в сторону. Еще одна пуля чиркнула по плите, осыпав голову бетонной крошкой. Стреляли из СВД, это легко определялось по звуку, похожему на оглушительный щелчок бича. Любая заминка сейчас была смерти подобна. Нужно было бежать. И он бежал.

Горло высохло. Мутная пелена перед глазами становится все гуще. Кровь… кровь стучит в ушах, будто огромный барабан с туго натянутой кожей запихали в голову и колотят по нему что есть мочи. Бум, бум, бум… Правая штанина липнет к ноге. Легкие горят, словно весь воздух кругом раскалился, превращая туманную дымку в обжигающий пар. Дальше, дальше… нужно бежать.

Пригород остался позади, влажная тишина черного леса раскрыла навстречу свои объятья, приняла и сомкнулась вокруг. Выстрелов больше не было слышно, но Стас знал — за ним идут. Он чувствовал это, как загнанный зверь чует приближение погони — кожей, ноющими мышцами, сломанными ребрами.

Бежать становилось все труднее. Ноги заплетались, цеплялись за поломанные ветки, кочки, бугристые, выпирающие из-под земли корни, скрытые одеялом гниющей листвы и иглиц. Стас споткнулся, упал и пополз. Добравшись до ближайшего дерева, он кое-как приподнялся и уселся на землю, прислонившись спиной к стволу.

Кровь шла сильно. Пуля задела правый бок по касательной, но ей и этого хватило, чтобы сломать два ребра и оставить на своем пути рваную кровоточащую борозду вспаханного мяса. С каждым ударом сердца открытая плоть набухала живой влагой, которая замирала на секунду и срывалась вниз, пропитывая собой грубую ткань камуфляжа.

Стас вынул из брюк ремень, морщась от тупой ломящей боли, затянул его на груди и сунул пустую кобуру в карман. Широкая полоса хорошо выделанной кожи плотно закрыла рану, замедлив кровопотерю. Стас посидел несколько секунд, переводя дух, немного отогнул вверх край своей импровизированной повязки и прижал ребро ладони чуть ниже раны. Дождавшись, когда ладонь наполнится кровью, он снова прикрыл ремнем сломанные ребра, собрал в кулак оставшиеся силы и, шатаясь, побежал вперед. Окровавленная рука касалась каждого пройденного дерева, оставляя на его коре хорошо заметный след.

Когда ладонь окончательно высохла, Стас свернул влево, прошел метров сорок и, тяжело дыша, опустился под широким стволом старой ели. Теперь нужно было ждать.

В это же время человек в чёрно-сером камуфляже и залатанном кожаном плаще подошел к опушке леса и присел, заметив на земле влажные сгустки. Тонкие пальцы, увенчанные длинными грязными ногтями, подхватили комочек и растерли его. Скользкая, липкая субстанция оставила на коже маслянистую пленку свернувшейся крови. Лицо под капюшоном расцвело самодовольной ухмылкой.

— Да, голубчик, шустер ты, шустер, — процедил человек сквозь зубы. — А помирать-то все равно надо.

Мягко ступая по густому подлеску, он двинулся вглубь чащи. Ни одной ветки не хрустнуло под подошвами, ни один сучок не треснул, зацепившись за одежду.

Едва заметно дернулся куст волчьей ягоды метрах в семидесяти. Ствол СВД, обмотанный черными лоскутами, взметнулся вверх, глаз с желтой радужкой припал к резиновой накладке прицела. Сорока. Всего лишь сорока вспорхнула с земли, задев крылом ветку.