— Э, я возьму это? — спросил монгол. — Постирать отдам.

— Спасибо, — поблагодарил Стас, — было бы здорово.

Монгол поднял брошенные вещи и удалился вместе с молчаливым парнишкой.

— Ну что, мы уже можем приступать? — поинтересовался доктор, изобразив на худом, вытянутом лице легкое недовольство.

— Разумеется.

— Тогда прошу, — Лаврентий Кузьмич изящным жестом указал на разделочный стол. — Головой вперед, пожалуйста.

Стас уселся на край стола и, помогая себе руками, прополз вперед, после чего лег спиной на холодные доски.

— Выпейте, — предложил доктор и сунул пациенту под нос кружку с зеленоватой бурдой.

— Это что такое?

— Спирт и травы. Давайте, залпом.

Стас приподнялся на локте и опрокинул кружку, вылив содержимое в горло. Зелье побежало по организму, обжигая пищевод адским пламенем. Терпкие, дурманящие ароматы трав защекотали носоглотку.

— Те-епе-ерь ну-ужно-о не-емно-ого-о по-одо-ожда-ать, — неестественно растягивая слова, пробасило мутное изображение доктора.

В мозгу Стаса зародилась мысль: «Отличный рецепт. Нужно спросить у Лаврентия Кузьмича, а потом…», но она так и осталась незаконченной.

Проснулся Стас от хриплого петушиного крика, открыл глаза и увидел над собой темный дощатый потолок, покатый и низкий. Пахло сеном. Приятный спокойный запах безмятежности. Стас подвигал головой, под затылком зашуршала подушка, набитая сухой травой. Импровизированная больничная палата занимала небольшой чуланчик, задернутый синей занавеской. По крайней мере, эта комнатка напоминала больничную палату, а совсем не тюремную камеру, что уже было неплохо. Стас откинул одеяло, поежился и взглянул на свой правый бок. Тот был аккуратно перебинтован. На лоскутах белой материи, опоясывающих ребра, расползлось розовое пятно с желтоватыми краями.

— Уже проснулись? — поинтересовался голос из-за занавески.

— Да, — ответил Стас и залез повыше, прислонившись к подушке спиной.

Занавеска распахнулась, и в открывшемся проеме появился доктор с миской в руках.

— Очень хорошо. Ваш завтрак, — сказал он и протянул миску Стасу, присовокупив к ней два куска ржаного хлеба. — Когда поедите, я вас осмотрю, а после этого с вами хотел бы побеседовать Роман Павлович.

— Спасибо. А кто такой Роман Павлович?

— Командир.

Занавеска снова закрылась, и Стас остался наедине с куриной похлебкой.

Быстро разделавшись со своим завтраком, он постучал в стену позади и открыл было рот, чтобы позвать доктора, но неожиданно понял, что заковыристое имя начисто вылетело из головы.

— Да? — откликнулся доктор на стук.

— Э-э… Я все.

— Отлично, тогда приступим к осмотру, — из-за занавески снова появилась высокая худая фигура в старом халате, но на сей раз с тазиком в руках, ножницами в кармане, и с кучей белых тряпок на плече. — Сядьте, пожалуйста. Ноги на пол.

Тонкие пальцы доктора, орудуя ножницами, ловко вспороли бинты, смочили их теплой водой и начали медленно и аккуратно снимать слой за слоем.

— Извините, — обратился Стас. — Никак не могу ваше имя запомнить.

— Лаврентий, Лаврентий Кузьмич, — подсказал доктор.

— Очень приятно, Стас. Лаврентий Кузьмич, вы, наверное, в курсе дела. Скажите честно, какие у здешнего начальства планы на мой счет?

— Хм, я же говорил вам уже, что после перевязки с вами командир будет беседовать, вот у него и узнаете.

— А кто он, командир ваш, что за человек?

— Экий вы, право, любопытный. Может, мне биографию его краткую изложить? — Лаврентий Кузьмич изобразил нечто отдаленно напоминающее улыбку и больно дернул за бинт.

— Ай. Нет, не надо биографию, достаточно просто, в общем.

— В общем? Обычный человек, попавший однажды в необычные обстоятельства.

— Что за обстоятельства?

— Он вам сам расскажет, если посчитает нужным. Хотя вряд ли это случится.

— Ну и ладно. Если о командире не хотите распространяться, расскажите тогда, как сами здесь оказались. Вы не похожи на прирожденного головореза.

— А кто похож? — задумчиво спросил доктор и философски развел руками. — Все люди одинаковы по сути своей. У всех были отцы и матери, у всех было детство, отрочество и юность. Каждый строил планы на будущее, и мало у кого в эти планы входило участие в рейдерском отряде. Как думаете?

— Ну, наверное.

— Наверное. Вот и у меня планы были совсем другими. Они даже успели осуществиться частично. Я, если так уж хотите знать, с детства мечтал медициной заниматься. У меня и отец, и дед врачами были, с малолетства мне эту науку прививали, говорили: «Учись, Лавр, учись. Врачи всегда нужны, выучишься — цены тебе не будет», — Лаврентий Кузьмич замолчал, задумался, и даже бинт перестал разматывать.

— Ну и?.. — вывел Стас доктора из оцепенения.

— Ах, да, простите. Бывает, задумаюсь так… — Лаврентий Кузьмич сделал витиеватое движение рукой, изображающее, видимо, сложную траекторию полета мыслей, после чего вновь приступил к разматыванию бинтов. — Ну и неправда это все. Очень скоро я понял, что цена есть каждому, вне зависимости от заслуг и званий.

— А что случилось?

— Молодой человек, неужели вам действительно это интересно?

— Да, интересно. Я, честно говоря, не особо часто встречаю в лесу врачей, к тому же изъясняющихся литературным языком.

Лаврентий Кузьмич снова улыбнулся, в этот раз уже с меньшей натяжкой.

— Я, признаться, тоже не каждый день лечу наемников, способных поддержать беседу без чередования русского языка с матом в равных пропорциях. А случилась со мной не такая уж и интересная, в сущности, история. Года три тому назад — как время летит — работал я в муромском госпитале. Вообще-то, я там с семнадцати лет работаю… работал, простите, но тот год для меня стал последним. А начиналось все так замечательно. Меня как раз тогда заведующим хирургическим отделением назначили, это почти через тридцать лет работы, но радости все равно было хоть отбавляй. Гордый ходил. Признание, почет, уважение… И буквально через пару недель поступает ко мне парень молодой, вашего возраста примерно, с раздробленным бедром и рваными ранами мягких тканей. Прораб, строительством участка стены руководил. Говорили, что свая железобетонная сорвалась при установке. Операция длилась одиннадцать часов, ногу мы залатали, думали, что спасли, но… увы, началась гангрена. Конечность ампутировали, однако было уже поздно, заражение пошло дальше и пациент умер. А потом выяснилось, что паренек — двоюродный брат жены Грицука.

— Мэра муромского? — уточнил Стас.

Доктор уже снял бинты и начал обрабатывать швы спиртовым раствором.

— Его-его. Ну и, сами понимаете, карьера моя стремительно понеслась под откос. Да что там, у меня замаячила на горизонте вполне реальная перспектива вместо ступеней карьерной лестницы по ступеням эшафота подняться. Но закончилось все не столь драматично — дали мне день на то, чтобы собрать вещички и убраться из города. Я тогда, признаться, даже рад был, как-никак, жив остался, но нервы мне изрядно потрепали. Хорошо, хоть семьей обзавестись не успел, а то ведь… Так-то вот — тридцать лет безупречной службы, и коленом под зад. Извините.

— Да, грустно. А в отряд-то вы как попали?

— Случайно. Когда меня из Мурома выгнали, я с первым же подвернувшимся обозом во Владимир отправился. Не в трущобах же пригородных гнить. Но и тут моя черная полоса не закончилась. На обоз напали, сами понимаете кто, меня чуть было в расход не пустили. Слава Богу — догадался объяснить, что я врач, что могу быть полезен. С тех пор и живу здесь, на базе. Первое время, конечно, тяжко было. Не мой это круг общения, да и находился я здесь на птичьих правах, как пленный. Но потом привык, своим стал до некоторой степени, — доктор невесело усмехнулся. — По крайней мере, здесь меня ценят, да и живется, в принципе, неплохо.

— Неужели не тянет в город?

— Вы знаете, нет, не тянет уже. Общения нормального, конечно, не хватает. Я здесь в основном только с командиром и разговариваю, а с остальными — так… по необходимости только. Но это терпимо. С вами вот побеседовал, мне теперь на неделю хватит. Жаль только, что друзья все в Муроме остались. Как там у них? Ну, ладно, что-то мы с вами отвлеклись. Рану я вашу промыл, рана хорошая.