И с Деннисом все было не лучше. Он предпочитал не замечать Кэтлин, а она не могла найти в себе силы и подойти поговорить с ним. Он даже отказался от «мелких» проектов, о чем сообщил Лессингу. Кэтлин удалось прижать Питера к стене и добиться от него подробностей разговора с Деннисом, который, как она точно знала, был.

Питер объяснил Кэтлин, что Деннис просто не хочет, чтобы она лишний раз встречалась с ним. Ради спокойствия самой Кэтлин.

Она не хотела принимать этого объяснения. Пыталась найти другое, чтобы и дальше она могла взваливать вину за их раздор на Денниса. Кэтлин в итоге решила, что он просто не хочет, чтобы она считала, будто он спал с ней ради проектов. И теперь старательно выдерживает амплуа обиженного и оскорбленного. Она только еще больше рассердилась на него. Теперь уже с ее стороны никакой попытки примирения и быть не могло.

Приближалось Рождество. Кэтлин уже вполне освоилась со своими новыми обязанностями и теперь нетерпеливо ждала рождественских каникул, чтобы поехать к матери в Рапид-сити. Пусть и в одиночестве, но она поедет к любящему и понимающему человеку. Может быть, у матери Кэтлин сможет отдохнуть от всего, что с ней произошло. А когда чуть-чуть придет в себя, она попытается еще раз разобраться в своих противоречивых чувствах.

По совету Андреа Кэтлин с головой ушла в работу. Теперь даже розовые стены в кабинете не раздражали Кэтлин. Она давно научилась не обращать внимания на внешние раздражители ради того, чтобы хорошо делать свою работу.

Кэтлин вполне освоилась со своей новой ролью. Она была одинаково вежлива со всеми сотрудниками, в том числе и с теми, кто распускал о ней, Питере и Деннисе отвратительные сплетни. Пока никто не мог выявить источник этих слухов. Кэтлин вместе с Питером решили, что вряд ли их придумывает миссис Стил, она слишком глупа для этого. Все, на что хватало ее умишка, заключалось в передаче услышанной информации. Но Кэтлин все же надеялась, что источник будет найден и выдворен за пределы «Лессинг корпорейтед».

Она чувствовала себя почти спокойной. Но это было спокойствие океана перед бурей. Кэтлин знала, что стоит подуть легкому ветерку, и она взорвется огромными разрушительными волнами. Кэтлин теперь только надеялась, что ее безумный нрав не причинит вреда любимым людям. Она старательно сдерживала свои порывы, лишь иногда по спокойным водам ее души проходила легкая рябь.

А корзины с цветами продолжали появляться у нее на столе. И именно тогда, когда она была почти готова сорваться. Они успокаивали ее, а нежный аромат напоминал о тех ночах и объятиях, в которых она была по-настоящему счастлива. И Кэтлин становилось все равно, были ли это руки Денниса, Вульфа или Чарли. Она знала, что лишь с одним из этих мужчин была бы счастлива. Но Чарли уже нельзя вернуть, Вульф бесследно пропал, а Деннис не обращал на нее никакого внимания.

Теперь Кэтлин просто жила, надеясь, что все само собой уладится. Она просыпалась, завтракала, ехала на работу, возвращалась домой, ужинала и ложилась спать. Ей казалось, что жизнь идет мимо нее, а она стоит на обочине. Но сил, чтобы все изменить, уже не осталось. Она и так много лет боролась с собой, со всем миром за то, чтобы Чарли по-прежнему жил – хотя бы в ее маленьком мире. И мстила всем подряд за то, что это было невозможно.

Столько сил потрачено попусту! – думала иногда Кэтлин. Но потом она вспоминала, что за эти семь лет сумела стать сильной, такой сильной, что даже теперь могла продолжать хотя бы создавать видимость жизни для окружающих, пусть в себе она эту жизнь и не ощущала.

Прогнозы синоптиков сбылись. Уже пятнадцатого декабря выпал снег. Коренные жители Бостона были счастливы. Все они, не только дети, но и глубокие старики, бегали в парк кататься на коньках, лепили снеговиков и играли в снежки.

На губах Кэтлин появлялась тень улыбки, когда она видела играющих детей и веселящихся взрослых. Но ей всегда хотелось уйти куда-то, где не было бы ни души, чтобы не слышать смех и не знать, что люди могут быть просто счастливы.

В «Лессинг корпорейтед» так же старательно готовились к Рождеству, как и во всех других компаниях. Кэтлин уже практически не справлялась с потоком работы из-за того, что людей постоянно отвлекали на такие, как ей всегда казалось, ненужные дела, как украшение плющом и ветками омелы коридора и развешивание фонариков в конференц-зале.

Веселая возня вокруг представлялась ей временами отвратительной. Но она старательно сдерживала свои чувства, потому что понимала, что значит для всех Рождество. Себя Кэтлин не могла заставить радоваться празднику. Мать часто читала Кэтлин в детстве Библию, и девочка хорошо ее знала. Она всегда во время рождественских праздников недоумевала, почему все радуются рождению Христа, если он родился для мучений и искупления их грехов? Разве людям не должно быть стыдно, что кто-то будет страдать за них? Но она даже матери не решилась высказать свою точку зрения, потому что не хотела портить ей праздничное настроение. Поэтому уже десяти лет от роду Кэтлин старательно изображала веселость на каждое Рождество. Она и Чарли не рассказала о своих сомнениях. Он ведь тоже радовался как ребенок, когда наряжал елку.

И теперь Кэтлин, сославшись на накопившиеся дела, старалась как можно меньше участвовать в украшении помещения и в закупках к праздничному фуршету. Она бы с удовольствием вообще на него не пошла, но это показалось бы всем настолько странным, что все прочие чудачества Кэтлин были бы мгновенно забыты. Так что она уже несколько дней напряженно размышляла над тем, по какой весомой причине она могла бы не прийти. Кроме очень тяжелой болезни, причин она придумать не могла.

Кэтлин все еще не говорила с Питером о том, чтобы он отпустил ее не на десять праздничных дней, а хотя бы на двадцать. Она или была сильно занята работой, или Питер был не в том настроении, чтобы просить у него заслуженный отпуск. Кэтлин решила отложить этот сложный разговор до рождественской вечеринки. У Питера должно быть в этот день отличное настроение. Она уже знала, что Питер попросил Андреа присутствовать на празднике в офисе. Отдельные слухи о связи Питера и Кэтлин все еще будоражили коллектив, и Питер хотел раз и навсегда дать всем понять, что он любит только жену. А Кэтлин – их хорошая подруга, почти член семьи. Так что и ее обижать лишний раз не стоит. Тем более что он прекрасно видел, какой ранимой стала прежде неприступная Кэтлин Ивер.

День перед корпоративной вечеринкой Кэтлин провела в тяжелых раздумьях. Она, наверное, впервые в жизни не знала, что ей надеть. И не просто не могла выбрать из обширного гардероба ту или иную вещь! Она не могла пожаловаться на то, что в этих платьях ее уже видели. Новыми для коллег нарядами она была обеспечена лет на пятьдесят. Но уж слишком вызывающими они были.

Кэтлин сомневалась, что сможет хоть в чем-нибудь из того, что у нее висело в чехлах в платяном шкафу, спокойно себя чувствовать. Она отвыкла быть женщиной-вамп. Странно быстро отвыкла. Наверное, она ею никогда и не была. Просто очередная маска.

Кэтлин поняла, что она не создана для этой роли, просто надела на себя эту маску так же, как и вызывающе открытые платья. А теперь маска приелась. Ее снять оказалось довольно просто, но вот что теперь надеть? Не на лицо, а на тело.

Из-за мучений с выбором одежды Кэтлин была готова даже позвонить Андреа и проконсультироваться у нее, но не стала делать это, разумно предположив, что у подруги есть и более важные дела.

В результате Кэтлин пошла на крайние меры. Она вытащила из шкафа все платья, которые подходили под определение «вечернее», «для коктейля» или «просто красивое». Она вывалила их на кровать и принялась по очереди прикладывать к себе, пытаясь определить, что же лучше всего подойдет для сегодняшнего вечера. Кэтлин понимала, что в длинном ярко-красном декольтированном платье была бы неотразима. Вот только декольте для нынешней Кэтлин было низковато. А вот это платье из темно-синего шифона с золотой вышивкой всегда выгодно подчеркивало ее фигуру, делало глаза еще более темными, а кожу – светящейся. Но у него тоже был один существенный недостаток: трех слоев шифона явно не достаточно при ярком свете ламп.