Такие мысли и доводы бродили в голове мистера Гобла, когда занавес упал после последнего акта под неистовые аплодисменты, и он отправил посыльных во все концы с наставлениями разыскать Пилкингтона и привести к нему. А сам, между тем, нетерпеливо топтался по пустой сцене.

Неожиданное появление Уолли Мэйсона, невесть откуда свалившегося в этот самый момент, ужасно его расстроило. Вот фактор, которого он не учел. Бессердечный, бестактный тип, только и норовящий расстроить честную сделку. Если он останется при разговоре с Пилкингтоном, ничего не получится. Ляпнет что-нибудь невпопад! Не в первый раз Гоблу захотелось, чтобы Уолли хватил удар.

— Недурно прошло, а? — дружелюбно бросил тот. Ему Гобл не нравился, но на премьере спектакля, имеющего такой успех, о личных антипатиях можно и забыть. Настроение у него было самое прекрасное, и он готов был даже с Гоблом общаться как с другом и братом.

— Хм-хм! — с сомнением отозвался Гобл.

— Как это «хм-хм»? — удивился Уолли. — Успех-то какой.

— Никогда не угадаешь, — самым минорным тоном отозвался Гобл.

— Ну и ну! — воззрился на него Уолли. — Уж не знаю, чего тебе и желать. Публика скакала и вопила. Что еще не так?

— Есть у меня свои опасения, — возразил Гобл, повышая голос, — долговязая фигура уже шагала к ним через сцену. — Критики разнесут спектакль. Если спросишь меня, — еще громче продолжал он, — вот такие мюзиклы критики и разделывают под орех. Я пятнадцать лет…

— Критики! — возопил Уолли. — Да я только что говорил с Александром из «Таймса», и он сказал, что в жизни такого не видел. И все остальные придерживаются того же мнения.

Мистер Гобл повернул перекошенное лицо к Пилкингто-ну. Ему страстно хотелось, чтоб Уолли испарился. Но Уолли этот, горько раздумывал он, из тех, кто никогда не испаряется.

— Конечно, у спектакля шанс есть, — угрюмо буркнул он. — У любого спектакля есть шанс! Но не знаю, не знаю…

Меньше всего Пилкингтона интересовали шансы «Розы». Он пришел просить о любезности, добиться, по возможности, отказа и сразу же уйти. Ему пришло в голову, что если просьбу заменить резким требованием, то, пожалуй, ему и удастся сэкономить тысчонку долларов.

— Мне нужна завтра после спектакля сцена! — бесцеремонно бросил он. — Хочу устроить ужин для всей труппы.

И печально увидел, что Гобл любезно закивал.

— Ну конечно, конечно! Пожалуйста! — Взяв Пилкингтона под локоть, Гобл увлек его в глубь сцены. — А теперь послушай-ка, — понизил он голос до конфиденциального полушепота, — я хочу с тобой потолковать. Но только — ни гу-гу! Так вот, лично я считаю, спектакль в Нью-Йорке и месяца не продержится. Чего-то ему недостает, понимаешь…

С жаром, изумившим менеджера, Пилкингтон воскликнул:

— Вполне с тобой согласен! Вот если б ты оставил спектакль в первоначальном варианте…

— Теперь поздно об этом жалеть, — вздохнул мистер Гобл, осознавая, что звезда его удачи в зените. На минутку он совсем запамятовал, что Пилкингтон — автор. — Теперь уж придется выкручиваться, с чем есть. Но, видишь ли, Отис, ты славный малый. Я не хочу, чтобы ты ходил да рассказывал, как я подвел тебя. Бизнес, конечно, так не делается, но мне жалко, что на тебя свалится такой удар, а потому я готов выкупить твою долю акций. Может, мюзикл на гастролях хоть как-то окупится. Вряд ли, конечно, но хиленький шансишка есть. Пожалуй, рискну. Я, наверное, сам себя граблю, но я дам тебе пятнадцать тысяч за твою долю акций, если пожелаешь продать.

Рядом раздался ненавистный голос.

— А я делаю тебе предложение получше. — Конечно же, влез Уолли. — Продай мне свои акции за три доллара наличными, а я подброшу тебе еще подтяжки и брошюру Ингерсола.[56] Идет?

— Ну кто тебя просит влезать? — бросил на него злобный взгляд мистер Гобл.

— Совесть! Старая добрая совесть! Я не могу смотреть на избиение младенцев. Почему бы тебе не подождать, пока он умрет? Тогда и сдирай с бедняги шкуру. — Уолли повернулся к Пилкингтону. — Разве ты не видишь, что спектакль — самый громкий за последние годы? Ты же понимаешь, этот Джесси Джеймс[57] и цента тебе не предложил бы, не будь он уверен, что состояние наживет. Ты что, думаешь, будто…

— Для меня несущественно, — надменно перебил Отис, — что предлагает мистер Гобл. Я уже продал свою долю акций.

— Что! — завопил Гобл.

— Когда? — закричал Уолли.

— Когда шли гастрольные спектакли, — отвечал Пилкингтон. — Юристу, действующему от имени неизвестного мне клиента.

В молчание, павшее за этим откровением, вторгся новый голос:

— Я хотела бы, мистер Гобл, поговорить с вами минутку. Джилл, никем не замеченная, присоединилась к группе. Мистер Гобл сердито оглянулся на нее, она спокойно встретила его взгляд.

— Я занят! — рявкнул он. — Завтра приходите!

— Я бы предпочла сегодня.

— О-о! Вы бы предпочли! — Мистер Гобл безнадежным жестом вскинул руки, словно призывая небеса в свидетели — как же допекают тут, на земле, доброго человека.

— Насчет этого. — Джилл протянула бумагу. — Я нашла письмо в ящике, когда выходила.

— И что это?

— Похоже на уведомление об увольнении.

— Да, — буркнул мистер Гобл, — оно самое и есть.

— Ты хочешь сказать?.. — воскликнул Уолли.

— Вот именно, — набросился на него менеджер, ликуя, что обыграл наконец этого типа. — Я согласился, чтобы она играла премьеру в Нью-Йорке. Она ее сыграла, так? А теперь пусть убирается. Она мне не нужна. Я бы не оставил ее в труппе, даже если б мне приплатили. Она — склочница! Вечно затевает скандалы. Так что пусть убирается!

— Я бы предпочла не уходить, — сказала Джилл. Слова ее привели мистера Гобла в ярость.

— Ах, вы бы предпочли! А при чем тут ваши предпочтения?

— Совсем забыла сказать вам, — отвечала она. — Теперь этот спектакль принадлежит мне.

Челюсть у мистера Гобла отвисла. Он снова взметнул руки, да так и застыл, похожий на семафор. Сегодня вечером удары обрушивались на него один за другим.

— Что? — выдавил он.

— Шоу принадлежит мне, — повторила Джилл. — А это, конечно, дает мне право сказать, что я предпочитаю.

Воцарилась тишина. Мистер Гобл, у которого что-то случилось с голосовыми связками, сглотнул два раза. Уолли с Пилкингтоном молча глядели в пространство. В глубине сцены припозднившийся рабочий, собираясь, насвистывал припев популярной песенки, уж как ему удавалось.

— Что вы имеете в виду? — наконец пробулькал мистер Гобл. — Как это вам?

— Я купила его.

— Купили?

— Я купила долю мистера Пилкингтона через юриста за десять тысяч долларов.

— А где это вы раздобыли десять тысяч? — На мистера Гобла внезапно снизошло озарение. Ему все стало ясно. — А, черт подери! — завопил он. — Я мог бы и догадаться, что за вами стоит мужчина! Вы ни за что не вели бы себя так нахально, если бы какой-то тип не оплачивал ваши счета! Да-а, из всех…

Он резко умолк, не потому что высказал все, что хотел, — наоборот, он затронул лишь самый краешек темы, а потому что в этот момент кулак Уолли ткнул его неподалеку от третьей пуговицы жилета, выбив из него дыхание.

— Тихо! — тоже тихо произнес Уолли, и повернулся к Джилл.

— Джилл, вы не скажете мне, откуда вы достали десять тысяч долларов?

— Конечно, скажу. Их мне дядя Крис прислал. Помните, вы отдали мне от него письмо в Рочестере? В конверте был чек.

Уолли смотрел на нее.

— Ваш дядя! Но у него же нет денег!

— Ну, наверное, где-то раздобыл.

— Как это он умудрился?

Внезапно дар речи прорезался у Отиса Пилкингтона. Он издал не то фырканье, не то вопль. Ошеломленный сведениями о том, что именно Джилл купила его долю, разум его опомнился не сразу, но, опомнившись, заработал с необычной для него скоростью. Слушая беседу, Отис усиленно соображал, и ему открылось все.