– А что девушка? Как она? – спросил Тамаш.

– Я заходил в каюту и спрашивал ее, как она себя чувствует. Но она не отвечает ни слова. Она ничего не понимает по-венгерски. Ума не приложу, что мы с ней будем делать.

Тамаш пожал плечами.

– Я тоже не знаю.

– Да, задал нам задачку этот господин Трикалис,– посетовал Габор.– Раз уж сел на корабль, то будь добр – сойди с него живым. А теперь только лишние хлопоты. Может быть, пристроить ее служанкой к Жигмонду, не везти же ее назад, в Белград? Да и кому она там нужна...

Тамаш вздохнул.

– Да, и вправду, задачка не из легких. Но у нас еще есть время подумать. А сейчас давай займемся Трикалисом.

Вскоре у подножия лесистого холма была вырыта могила, куда и опустили тело бывшего казначея Стамбула, который выдавал себя за греческого торговца Аполлониуса Трикалиса.

Фьора почти невидящими глазами наблюдала за тем, как тело Трикалиса, завернутое в парусину, опускалось на дно могилы.

Двое матросов вскоре выбрались наверх и стали засыпать труп землей.

Небольшой могильный холмик заложили дерном, и Тамаш сказал:

– По христианскому обычаю, конечно, следовало бы пригласить священника, но раз уж его нет, нужно сказать хотя бы несколько слов об усопшем.

Габор хмуро добавил:

– Несколько хороших слов…

– А мы знаем о нем что-нибудь хорошее? – с сомнением промолвил Тамаш.

Габор в раздумии потер подбородок.

– Наверное, он был богатым...

– Кто знает, хорошо это или плохо,– задумчиво промолвил Запольяи.– Впрочем, его богатство, наверное, сослужит кому-нибудь хорошую службу...

Конечно, он имел в виду себя, но окружающие не догадывались о тайном смысле, сокрытом в его словах.

После этого над могилой воцарилось молчание.

Фьоре тоже хотелось сказать несколько слов, но вряд ли кто-нибудь из окружающих понял, о чем она говорит. Поэтому в знак своей признательности к человеку, который помог ей бежать из ненавистного турецкого плена, она опустилась на колени и положила ладонь на могильный холмик.

Тамаш шепнул на ухо Габору:

– Трикалис говорил, будто она его приемная дочь. Габор с сомнением покачал головой.

– Что-то не верится...

– Почему?

– Уж больно красива...

– Что ж в этом плохого?

– Это правда. Ничего дурного в этом нет. Тяжело придется этой бедняжке. Да только, наверное, не хуже, чем в могиле...

– Ну ладно, крест ставить не будем,– сказал Тамаш, подводя таким образом итог прощальной церемонии.

– Почему? – удивился Габор.– Трикалис ведь был греком.

– Хоть и греком, да мусульманином,– ответил Тамаш.

– А не берем ли мы грех на душу, предавая земле по христианскому обычаю тело мусульманина? – засомневался Габор.

– Да ведь в землю зарывают всех одинаково – будь ты мусульманин или христианин,– ответил Тамаш.– А вот крест, и правда, ставить нельзя.

– Ну, ладно,– заключил Габор.– Упокой, Господь, его душу...

– А какого Господа ты имеешь в виду? – спросил один из матросов.

– Бог,– наставительно ответил Габор,– для всех один. Только мы называем его Иисусом Христом, а мусульмане – Магометом.

На этом похороны были закончены, и Тамаш первым зашагал к лодке.

– Габор,– сказал он,– сейчас мы вернемся на баржу, возьмем бочонок для воды. Наверное, девушку нужно захватить с собой. Не оставлять же ее, в конце концов, на пустом корабле.

– Да как же ты ей объяснишь, чего мы хотим?

Тамаш рассмеялся.

– Попробую жестами.

– Свалилось же такое на наши головы,– недовольно пробурчал рулевой.– Не надо было тебе брать этих пассажиров в Белграде. Теперь девчонку куда-то пристраивать придется.

Тамаш нахмурился.

– Да что ты заладил – не надо, не надо? Что сделано, того не воротишь. Добрый католик всегда должен позаботиться о ближнем.

Но Габор не успокаивался.

– Давно ли ты стал католиком? – насмешливо спросил он.– Что-то я не припоминаю за тобой прежде такого почтения к вере. И в церковь-то, наверно, раз в месяц ходишь...

Тамаш сделал вид, будто эти слова Габора его не касаются. Тот еще немного побурчал и успокоился.

Когда они вернулись на судно, Тамаш принялся объяснять Фьоре, что они собираются делать. Он показал рукой в сторону Дуная и внятно сказал:

– Мы едем за водой.

Фьора непонимающе посмотрела на капитана.

– Вода...– еще раз повторил тот, сопровождая свои слова характерным жестом.– У нас нет воды.

Фьора, наконец, догадалась, о чем идет речь. На лице ее выразилось недоумение: ведь вокруг столько воды.

Тогда Тамаш пояснил, показывая пальцем в сторону реки:

– Вода из реки – плохо, нельзя пить. Нужна вода из родника. Понимаешь? Родник...

Фьора снова отрицательно покачала головой. Она догадывалась, что капитан говорит о воде, но какое отношение это имело к ней – не знала.

– Черт возьми...– сквозь зубы процедил Тамаш.– Как же ей втолковать?

Он показал на лодку, потом сделал движения руками подобно тому, как делают это гребцы, и махнул рукой в сторону реки.

– Мы отправляемся туда. Бог мой, как же по-турецки будет вода?.. Разом все вылетело из головы...

Чтобы у девушки не оставалось никаких сомнений в том, что ей нужно делать, Тамаш сначала показал рукой на нее, а потом на лодку.

Только после этого она поняла, что ее просят не оставаться на корабле, а плыть куда-то в лодке по реке. После этого они кивнула и, поддерживаемая за руку одним из матросов, стала спускаться в лодку.

Загрузив туда бочонок для пресной воды, Тамаш скомандовал:

– Отчаливаем.

Состояние, в котором находилась Фьора, трудно описать словами. Поначалу ее охватило отчаяние. Затем оно сменилось слабой надеждой на то, что в Турцию она все-таки не вернется.

Похоже, что этот славянин, капитан баржи, не собирается отправляться назад в Белград. Наверное, нужно покориться судьбе и ждать, надеясь на лучшее. Она еще не знала, что ее ждет в дальнейшем, но хотела верить в свою счастливую звезду.

Ведь уже не один раз она была на волосок от гибели, и все-таки несчастье обходило ее стороной. Гибли ее родные, близкие, люди, которые ее любили и которых любила она, но саму Фьору смерть обходила стороной.

Погрузившись в свои не слишком веселые мысли, она почти не замечала ничего вокруг. Не замечала, как красив Дунай и холмы, его окружающие, как ярко светит солнце, и как красиво поют птицы, как плещется вода под веслами, и как матросы поют песню в ритм движению весел.

Сколько таких песен ей пришлось услышать за те несколько месяцев, что прошли после ее отъезда из Парижа. Она вспомнила, как пели матросы-иллирийцы на урке «Санта Исабель», и странные горловые напевы арабских матросов с джермы, на которой они путешествовали по Нилу; песни итальянских моряков с «Санта-Маддалены» и пьяные вопли корсаров.

Неужели все это произошло с ней, Фьорой Бельтрами? Неужели это не был дурной сон? Перед ее глазами с калейдоскопической быстротой мелькали образы Авиньона и Мальты, Александрии и Каира, Стамбула и Белграда, Крита и Дижона. Ей казалось, что она пересекла уже весь свет, увидав за полгода с небольшим столько, что иным не доводится увидеть за всю жизнь...

Наконец, лодка уткнулась носом в песчаный берег маленького лесистого островка посреди широкой реки.

Первым на берег сошел капитан Тамаш Запольяи. Не забывая о своей пассажирке, он ступил в воду и жестом показал Фьоре, что собирается перенести ее на берег на руках.

Поначалу она не поверила своим глазам, но капитан снова протянул к ней руки.

Убедившись в том, что это не шутка, Фьора исполнила его просьбу. Тамаш на руках перенес ее на берег, покрытый густой зеленой травой.

«Наверное, этот остров необитаем...» – подумала Фьора.

Но в следующее же мгновение, словно опровергая мысли, откуда-то из-за деревьев послышался собачий лай.

Здесь действительно кто-то жил.

Фьора увидала недалеко от берега вытоптанную в траве тропинку, по которой и направился капитан.