Тамаш весело улыбнулся и показал пальцем на сундук, стоявший неподалеку от костра.

– А это видишь? Наймем какую-нибудь повозку и доберемся до Сегеда за два дня.

– Как бы не так,– мрачно пробурчал Габор.– Здесь самый короткий путь по Дунаю. А если ехать в объезд по дорогам, то дней пять уйдет, а то и вся неделя.

– Хозяин джирмы с ума сойдет в ожидании.

Тамаш махнул рукой.

– А ты о нем не думай. Он ведь о нас не думает.

– Слава богу, хоть какие-то гроши платит. Хоть с голоду не умрешь. Но за свою потонувшую развалюху он с нас три шкуры спустит.

Тамаш долго молчал.

– Ладно, придется мне взять всю вину на себя. Уж не знаю, что он со мной сделает. Может, посадит в долговую тюрьму, а, может, заставит до конца жизни бесплатно работать на себя.

Пока продолжался этот разговор, Фьора легла прямо на траву, подложив под голову дорожный баул. Спустя несколько минут она уже спала, как убитая.

– А у девчонки-то нервы покрепче нашего будут,– сказал Габор, кивнув в сторону Фьоры.– Ишь, сколько за день натерпелась, а спит без задних ног. Меня после этих приключений до сих пор трясет. Как вспомню, просто не по себе становится. А ей хоть бы что. Спит да и все. Ты обратил внимание, Тамаш, какая у нее белая кожа на руках? Что-то не похожа она на гречанку. Да и разговаривает вроде не по-турецки.

– Был бы жив ее старик, мы бы узнали, что она за птица. А что кожа у нее белая, это ты точно заметил. Да и руки холеные. Видно, никогда не приходилось ей этими руками глину месить да землю копать. Ладно, Габор, давай спать будем. Моя рубашка уже просохла. Сейчас я оденусь и расстелю плащ. Если лечь поближе к костру, то до утра дотянем.

Габор оказался прав, и потерпевший кораблекрушение экипаж баржи «Иштван Жигмонд» и ее единственная пассажирка добрались до Сегеда только через неделю.

Ехать пришлось в разбитой деревянной повозке, дно которой, было застелено толстым слоем соломы.

Фьоре казалось, что она привыкла уже ко многому, но после того, как ей пришлось провести целую неделю в этом ужасном экипаже, она чувствовала себя так, словно была лошадью, тащившей эту повозку.

Все тело болело,– кости ломило, и хотелось только одного: спокойно лечь, вытянув ноги и не слышать грохота огромных деревянных колес по разбитой дороге.

В конце концов, это мучительное путешествие закончилось, и капитан затонувшей баржи вместе со своей пассажиркой и ларцом, принадлежавшим Али Чарбаджи, направился в дом своего хозяина Иштвана Жигмонда.

Неподалеку от городских ворот у него был большой дом с глубокими подвалами и просторными кладовыми. Здесь, однако, зачастую едва удавалось разместить горы тюков, бочек и ящиков, которым там надлежало храниться.

Жигмонд не только давал деньги в долг, но и торговал. Он покупал товары в Штирии и Каринтии, продавал в Трансильвании, Боснии. Бывало, что ездил даже в Порту. У него было немало знакомых среди таких же, как он, ростовщиков и торговцев в других городах венгерского королевства, и дела его шли на лад.

В последнее время особенно прибыльной была торговля зерном. Особенно нажился Жигмонд на торговле в тот год, когда в Венгрии вспыхнула чума. В это время особенно вырос спрос на вино и пшеницу.

Желание расширить свои торговые обороты и потребность в полезных деловых связях заставляли Жигмонда в былые годы без устали разъезжать по ярмаркам. Эти странствия приводили его в Вену и в глубь Германии, в Польшу и даже далекую Московию.

Поэтому воспитание его единственной дочери Марии и управление остававшимся без присмотра домом подолгу находились в руках его жены Кресченции.

Потом надобность в этих утомительных поездках миновала. Жигмонд нажил себе немалый капитал, его репутация становилась также нерушима, как его благосостояние. Покупатели и продавцы, просители и заемщики, к которым ему прежде приходилось наведоваться самому, теперь сами стучались в двери его дома.

Правда, бывали некоторые неотложные дела, которые Жигмонду приходилось решать самому. Тогда он на несколько дней или недель исчезал из Сегеда, а все остальное время проводил в своих четырех стенах, где пытался наставлять на путь истинный всех домашних.

Особенно он любил разговаривать с дочерью о ее предстоящем замужестве. Пока что у Марии на примете был только один жених – молодой помощник сегедского воеводы Ференц Хорват. Этот статный молодец с лихо закрученными усами и жуликоватым взглядом в последнее время часто появлялся в доме Жигмонда.

В тот день, когда Тамаш Запольяи вместе с Фьорой переступил порог дома Иштвана Жигмонда, Ференц Хорват как раз был в гостях у Марии Жигмонд.

Тамаша и Ференца связывали дружеские отношения. Они познакомились еще в детстве и вместе росли. Но Тамашу пришлось трудом зарабатывать свой хлеб, а Ференц нанялся служить в королевское войско. Ему повезло больше других, и его заметил сегедский воевода.

Оказавшись при власти, Ференц быстро понял, что умение размахивать саблей и держаться в седле – совсем не главное. Куда важнее было вовремя узнать о том, что задумал воевода, и перехватить у него в дверях гонца из Буды. Впрочем, ничего сложного в этом не было, и Ференц быстро освоил эту премудрость.

Но – странное дело: большие деньги пока что обходили Ференца Хорвата стороной. Ухаживая за Марией Жигмонд, он больше надеялся на ее приданое.

Когда Тамаш вместе со своей спутницей вошел в просторный зал дома Жигмонда, здесь со скучающим видом сидели Ференц Хорват и Мария.

Увидев Тамаша, Ференц лишь лениво махнул рукой, не отрываясь от вина в серебряном бокале. Мария, сидевшая за шитьем, тут же забыла о своем занятии и принялась с любопытством разглядывать девушку, которая вошла в зал.

Внешность Фьоры ей сразу не понравилась – может быть, потому, что Мария считала своими врагами всех женщин, красивее себя. Можно было без преувеличения сказать, что Мария Жигмонд была самой богатой невестой Сегеда. Мало кто мог назвать ее дурнушкой, но и красавицей не считали. У нее был вздернутый кверху курносый нос, глубоко посаженные темные глаза и русые волосы, туго скрученные в узел. Мария была затянута в платье по самое горло, которое демонстрировало ее чуть покатые плечи и короткую шею.

– А, наконец-то наш высокочтимый моряк появился,– ехидно сказала она, воткнув иголку в пяльцы.– Сейчас папочка вам задаст.

Тут же дверь зала распахнулась, и в комнату, широко шагая, вошел сам хозяин дома, Иштван Жигмонд. Его полное, даже слегка одутловатое лицо, побагровело от натуги.

– Запольяи! – выкрикнул он.– Какого черта?

Тамаш отвечал сдержанно и с достоинством.

– Что вы имеете в виду, сударь?

– Ты где пропадал? – загремел басом Жигмонд.– Сколько можно ждать?

– Произошла небольшая задержка в пути. Запольяи пока решил не вдаваться в подробности.

Фьора, не понимая ни слова в этом разговоре, чувствовала себя совершенно нелепо. Она вообще не понимала, что с ней происходило в последние несколько дней.

Вместо того, чтобы побороться за собственную свободу и хотя бы просто объяснить, кто она такая на самом деле, Фьора чувствовала полнейшее равнодушие и тягу к забвению. Ей хотелось, чтобы все шло своим чередом, без ее собственного участия – во всяком случае, пока.

Незнакомая страна даже не вызывала у нее любопытства, как у обыкновенного путешественника. Единственное, что она поняла – это то, что она находится в Европе. Здесь никто не носил тюрбаны и шаровары, не ездил на ослах, не курил кальян, не пил кофе, не делал утренней, дневной и вечерней молитвы, не держал женщин взаперти на их половине дома, не отрезал ворам носы и уши и не кастрировал мужчин, чтобы они приглядывали за женщинами в гаремах.

Но то, что открывалось взору Фьоры, оставляло ее совершенно равнодушной. Она словно замерла внутри. Замерла, безразличная ко всему.

Так подействовали на нее события всего лишь одного месяца. Сказалось и то нервное напряжение, которое ей пришлось испытать при побеге из Стамбула.