– Ты ее очень любишь? – спросила Анн.

– Может, это и случится, если только у меня получится, и я забуду тебя, – со вздохом сказал он.

Его слова ее возмутили. Она усмотрела в них льстивую просьбу о прощении, притворное извинение.

– Жаль!

Еще вчера Марк принадлежал только ей, у него была своя роль в ее окружении. Он был другом, точно так же, как Пьер – отцом, а Лоран – любовником. Сегодня он уже стал никем. Бестелесный, обесцвеченный, лунно-бледный, он удалялся от Анн в небытие. Он мог жениться или гулять холостым, ехать далеко за границу или оставаться в Париже, преуспевать в делах или умирать от инфаркта – отныне она будет безучастна к превратностям его судьбы. Не сознавая, что за пропасть разверзлась между ними, Марк тихо сказал:

– Карин очень хотела бы тебя увидеть.

Анн знала, что это неправда. Однако, в свою очередь, тоже солгала:

– Мне тоже хотелось бы с ней встретиться.

– Надо будет в ближайшие дни созвониться.

Она улыбнулась, хотя все ее тело приобрело бесчувственность металла. Под кожей – стальные канаты. В голове – железные шары.

– На следующей неделе я снова должен ехать в Японию, – сказал он. – Так что как только вернусь…

– Да, так оно даже лучше…

Он попытался взять ее за локоть. Она отстранилась.

О, как же ей не хватало сейчас Лорана! Скорей бы увидеть его, прильнуть к его груди. Она была сейчас комком нервов, она была готова к бунту, к вспышке, к восторгу.

Она была огороженным со всех сторон изгородью одиноким каштаном. Она ревновала Марка! Можно умереть со смеху.

Анн заставила себя еще немного поболтать с ним о том о сем. Что-то вроде топтания на месте. Затем они перешли к процедуре прощания. Марк хотел проводить ее до самого дома. Анн отказалась. Они расстались в переходе на «Одеоне». На другой стороне площади, на углу Ансьен-Комеди, набычившись и засунув руки в карманы, ее ожидал Лоран.

– Ну как? Хорошо провела время?

– Замечательно! – ответила Анн, смеясь. – Его я не увижу больше никогда.

Такси медленно катилось в мелком дождике, пылью висевшем в воздухе. Город в запотевших стеклах проявлялся отвесными утесами помрачневшей городской архитектуры, блесткими тротуарами, клубящимися наподобие дыма голыми деревьями, мокрыми афишами, похожими на переводные картинки – сразу после похорон набухшее низкое небо в одно мгновение превратилось в воду.

В церкви было немноголюдно, как и на кладбище. Пьер не думал, что у мадам Жиродэ так мало родственников, так мало друзей. Он сказал об этом Элен, сидевшей рядом на заднем сиденье. Она вздохнула:

– В нашей семье я осталась одна. Тетя тоже была очень одинока. Думаю, что ее лучшими друзья были книги.

Говорила она тихо. На ее тонком лице читались следы усталости и печали. Пьер посматривал на нее украдкой с неподдельным сочувствием. Во время официальной церемонии он непрестанно думал о других похоронах – недавних похоронах Эмильен. Все повторялось: служба в церкви, черные драпировки, цветы, тяжелый сверкающий гроб, раскрасневшиеся физиономии кладбищенских, дыра в глине, доски, веревки… Не было только отчаяния. Как будто он похоронил жену, а с кладбища возвращается с Элен.

От этой мысли внутри у него все похолодело. Он отвернулся от Элен и стал смотреть через боковое стекло. Мир живых был не реальнее мира усопших. Прошлое смешалось с настоящим, смерть с надеждой.

Так они и приехали к дому Элен. Половина двенадцатого. Она предложила ему подняться. Пьер был счастлив вновь оказаться в этой маленькой перламутровой гостиной. Съежившись в глубоком кресле, Элен в своем черном платье походила на сироту. Она опять говорила о мадам Жиродэ, о ее доброте и эрудиции. Пьер подбадривал Элен и страдал, понимая, насколько она подавлена. Подобное попустительство тоске пагубно, подумалось ему. Если бы он мог остаться здесь, рядом на весь день! Пьер попросил у нее разрешения позвонить. Элен проводила его к телефону. Ответила Луиза. Пьер поинтересовался:

– Вам моя дочь ничего не сказала, придет ли она к обеду?

– Она мне сказала, мсье, что обедает не дома, а с мсье Лораном.

– Тогда не готовьте ничего и мне, Луиза. Я тоже пообедаю в другом месте.

С видом победителя он сообщил Элен:

– Я не оставлю вас. Мы пообедаем вместе, в ресторане. Вы этого хотите, да?

Элен поблагодарила его теплым взглядом и тихо сказала:

– С радостью, Пьер. Но я бы предпочла никуда не выходить. У меня здесь есть все, что нужно.

Он помог ей накрыть на стол. В центр Элен поставила букетик анемон. Обедали скромно, в сумерках дождливого дня, понурив головы друг против друга.

– Так приятно, что вы остались, – сказала Элен. – Ваше присутствие действует на меня благотворно.

Он потянулся через стол и поцеловал ей руку.

– Мне хотелось бы сделать для вас больше, Элен. Невыносимо тяжело видеть вас грустной. Что теперь будет с вами? Что будет с магазином?

Элен вытерла салфеткой рот.

– Меня все это очень беспокоит, – сказала она. – Незадолго перед смертью тетя составила завещание, по которому назначила меня единственной законной наследницей.

– Но это же очень хорошо! – воскликнул он. – Вы сможете сохранить магазин!

– Если не учитывать, что я не умею вести дела.

– Я вам помогу!

– Я прекрасно это знаю, Пьер. Но пока для меня все так запутано. Я никак не могу прийти в себя. Сначала мне нужно повидаться с нотариусом.

– Да-да, это нужно сделать обязательно, – поддакнул он.

– Я хотела бы, чтобы вы пошли со мной.

Смутившись, он пробормотал:

– Не будет ли это вам в тягость?

– Напротив, вы объясните мне, посоветуете… Если я отправлюсь туда одна, то не пойму и половины из того, что мне расскажут.

И он был чрезвычайно признателен ей и за проявление слабости, и за явное недопонимание нужных теперь для нее вещей. Поток гордыни смыл его и понес на своих волнах. Им любовались, он был нужен.

– Славная моя Элен, вы можете на меня рассчитывать во всем.

– Завещание мадам Жиродэ составлено по всем правилам, – объявил мсье Витри, – но должен вам напомнить, что вступление племянницы в права наследования имуществом тетушки стоит довольно дорого.

– Сколько в точности, ваша честь? – спросила Элен.

– Пятьдесят пять процентов.

– Бог мой! Это немыслимо, – прошептала она и бросила на Пьера взгляд, полный тоски.

Пьер покачал головой, с понимающим и несколько озадаченным видом. Его представили нотариусу как друга семьи и личного консультанта. Сидя рядом с Элен в огромном кресле цвета бутылочного зеленого стекла, он серьезно вживался в отведенную ему роль.

– Для оплаты прав наследства вы можете продать часть ваших активов, – подсказал мсье Витри. – Помимо книжной лавки, у мадам Жиродэ была квартира в Отей, загородный дом на л’Иль-Адам и немного акций.

– Мне кажется, книжный магазин следует сохранить любой ценой, – высказался Пьер.

– На самом деле, это самая важная составляющая всего завещания, – подтвердил нотариус.

– Ну так что? Продавать дом на л’Иль-Адам, квартиру? – вздохнула Элен.

Ободрение Пьера выглядело столь же нелепым, как и сам факт его присутствия – он не нашел ничего лучшего, как взять ее за руку. Нотариус беспомощно развел руками и стал похож на обиженную и печальную птицу с выщипанными перьями. Впечатление усиливалось тем, что позади него висел большой зеленоватый ковер с незнакомыми голенастыми птицами среди цветущих деревьев.

– Во всяком случае, у вас есть время все обдумать, – заметил он. – Закон дает вам право на отсрочку в шесть месяцев, начиная с даты кончины, в течение которых вы можете подготовиться к подписанию подробной декларации об имуществе и оплатить в казну все необходимые налоги.

– Прежде всего надо бы определить стоимость имеющихся акций. Может, этого будет достаточно для покрытия пятидесяти пяти процентов?

– Я в этом сомневаюсь, – сказал нотариус.