На следующей неделе нагрянула комиссия во главе с Фемидой.

Проверяли дотошнее таможенников.

— Поступил сигнал, — многозначительно заявила заведующая лабораторией измерительной техники, помахивая любимыми весами. (Поговаривали, что купленную в магазине колбасу Фемида проверяет с точностью до одной тысячной грамма. Это было, конечно, преувеличение, на фемидиных весах такой точности добиться было невозможно). — Сигнализируют, что вы храпите значительное количество драгметалла без соответствующих документов, а также тратите его для собственных нужд — бесконтрольно… Покажите комиссии утвержденные нормы расхода, требования на выдачу и прочую документацию.

Мидас с великим трудом сохранял свое знаменитое спокойствие. Объяснив, что в золотой ящик не было вложено ни единого сопроводительного документа, ибо от начала до конца он — чистое чудо природы, сменный мастер попросил забрать клад и употребить по назначению.

— На такой шаг проверочная комиссия не имеет полномочий, — подумав, сказала Фемида. — Наша задача — точно определить вес и предотвратить возможные злоупотребления.

— А то забрали бы, а?

— Это не входит в наши прерогативы. Не просите о невозможном, товарищ мастер.

Комиссия произвела взвешивание, для чего пришлось доставить из столовой грузовые весы. Далее был составлен акт за множеством подписей. Отдельно, в качестве матответственного лица, расписался Мидас.

С этого дня начались новые мытарства. Раз в месяц Фемида являлась для проверки. Золотой ящик с превеликими трудностями взвешивался на грузовых весах, а так как никто не желал таскаться с ними взад-вперед, измерительный прибор поставили рядом с сейфом. Ответственным за сохранность и исправность весов назначили того же сменного мастера.

Однажды не хватило нескольких граммов.

— Пойдете под суд, — сказала Фемида после очередной проверки. — Допрыгались. Безалаберность, халатность, а, возможно, злой умысел…

До суда, слава богу, не дошло, но денежный начет наложили. Сменный мастер неожиданно для себя превратился во что-то вроде алиментщика, совершенно растерял былую выдержку, перессорился с окружающими и по ночам часто наведывался на завод проверять, на месте ли золотой ящик.

Разговоры о найденном золоте кругами бродили по «Олимпу». Шушуканье усилилось после того, как на территории возле кузнечно-прессового и тарного цехов ночью кто-то понарыл глубоких ям. К чести олимповцев, большинство из них довольно равнодушно отнеслось к вести о золоте. Всех куда больше волновала приближающаяся заводская олимпиада.

Мидас нервничал. Его смена работала все хуже. Ахилл заметил это и сделал мастеру строгое внушение, хотя обычно не отвлекался на производственные мелочи, предпочитал гневаться и входить в курс.

После внушения огорченный Мидас вернулся в свой закуток, сгоряча захлопнул дверь ногой, стукнул по столу кулаком и призадумался.

«Обложили, собаки, — думал мастер. — Эх, и уволиться не дают… Что делать, что делать?..»

В закутке постепенно темнело. Рабочий день давно закончился. Ничего не надумав, Мидас проверил пломбу на сейфе и толкнул дверь. Дверь не поддалась.

— Заперли, что ли? — Мидас толкнул посильнее.

Дверь не шелохнулась.

Мидас навалился всем телом. С огромным трудом удалось приоткрыть узкую щелочку. Озадаченный мастер возжег светильник. Неровный огонек осветил дверь, засиявшую так, словно ее неделю терли наждаком.

Дверь была золотой.

Ошеломленный Мидас попятился, больно ткнулся об угол стола и похолодел вторично, дойдя, таким образом, уже до минусовой температуры. Стол, сплошь заляпанный краской, облупленный и покосившийся, тоже стал золотым. В незадвигающемся ящике виднелась давно отвалившаяся ручка. Мидас машинально попробовал вставить ее в родное отверстие. Ручка, отсвечивающая желтизной, снова выпала, тяжело стукнув об пол…

Сменный мастер трудился до полуночи. С помощью ломика дверь была снята с петель, а затем тщательно закрашена в два слоя бронзовой краской. Письменный стол удалось замаскировать под медный. Отвалившуюся ручку Мидас хотел было сунуть в сейф, но вспомнил немигающие глаза Фемиды, заметался по комнатке и положил под сейф. Там же обнаружился и выпавший из доски золотой гвоздик — причина недостачи. Мидас только глухо простонал. Почти бегом поспешил он через проходную и опомнился лишь на улице.

Повторять прежних ошибок мастер не желал. О золотой двери наверху не узнали. Покрытая бронзовой краской, она так и стояла, прислоненная к стене. Для верности Мидас хорошенько облил ее грязноватыми белилами, а ручку свернул набок кувалдой — чтоб никто не позарился.

Но все эти хлопоты, по правде сказать, мало занимали сменного мастера. Он, кажется, набрел на отгадку странного появления золотых находок, боясь сознаться в этом самому себе. Мидас ждал удобного случая, и случай представился незамедлительно.

В цехе как раз провожали Ахилла, переведенного в начальники конюшенно-транспортной службы с сохранением оклада. Провожали по-доброму, потому что Ахилл толком не успел ничего развалить. На узкое прощальное совещание Мидас приглашен не был. Расшатавшиеся за последнее время нервишки плохо перенесли незаслуженную обиду. Сменный мастер ощутил злость и досаду — случай, одним словом, был подходящий.

Не давая злости улечься, Мидас заперся в закутке, приблизился к висевшей на стене трагической маске, с размаху долбанул по ней кулаком, сел за золотой стол и принялся ждать.

Время тянулось невыносимо медленно. Маска, подаренная директором клуба имени Аполлона за успешное выступление на смотре самодеятельности, не думала меняться. Прошло десять минут, пятнадцать… Наконец будто легкая тень пробежала по зверски выпяченным губам, косматым бровям, страдальческим морщинкам на лбу… Маска понемногу приобретала желтый оттенок, наливалась весом. В конце концов гвоздь не выдержал тяжести, согнулся. Ставшая золотой трагическая маска с грохотом упала вниз.

Мидас все понял. Его способность превращать все вокруг в золото проявлялась лишь, когда он сильно сердился. В обычном спокойном состоянии ни удар кулаком, ни пинок ногой результатов не приносили. Наступали новые времена…

Первым делом сменный мастер поспешил в БРИЗ.

— Открытие! — воскликнул он, появляясь в дверях эффектно и торжественно, как бог из персональной машины. — Теперь все будет по-другому!

— Чудесно, — сказала заведующая бюро, полная симпатичная нимфа. — А заявку принесли? Без нее к рассмотрению не принимаем…

Мидас выскочил в коридор, на подоконнике набросал заявку.

— Перепишите на бланк. Не на бланке не принимаем!

Мидас переписал на бланк.

— «Чтобы всем было лучше!» — бесстрастно прочла нимфа. — Это название такое? Перепишите по образцу, товарищ. Такие заявки…

— Не принимаем к рассмотрению?

— Точно. И посерьезнее, посерьезнее давайте. Заявка — не стихи!

Сидя на подоконнике, Мидас изучил образец. Затем вывел на бланке: «Заявка на изобретение №… Превращение отдельно взятых предметов промышленного назначения и домашнего обихода в золото (аурум) путем нанесения удара передней, а равно задней конечностью по поверхности превращаемого предмета под линейным углом 96-117 градусов с интенсивностью от 1 до 3 ударов в минуту».

— Сойдет, — нехотя согласилась нимфа. — А где схема техпроцесса? Расчет ожидаемого экономического эффекта? Ссылка на источники? Вы что нам подсовываете, товарищ?

— Изобретение, — прошептал сменный мастер. — Я хотел, чтобы всем стало лучше…

— Всем лучше, а нам чтобы хуже? Да? Так вас понимать? Берите пример с ОГК. Там уж если рацпредложение, так конфетка! И схема, и эффект, и все такое… Эх вы, изобретатель несчастный!.. Заглянете к нам еще раз. Рассмотрим, уговорили…

— Когда? — засиял изобретатель.

— Через полгодика. Лучше даже через годик. Где-нибудь в конце греческих календ. Всем и будем лучше, и нам, и вам… Прощайте, изобретатель!..