Л. стоял в нашем столовском буфете и размышлял: брать или не брать?

Давали корейку, но лучшие куски уже, конечно, расхватали. Оставалось одно сало. Но ведь хочется, хочется корейки… Я стоял и напряженно думал, и рядом стояли еще человек пять и тоже думали.

Вдруг протиснулся к прилавку Санька Жогин (я его сразу узнал) и нахальнейшим голосом распорядился:

— Взвесьте-ка мне, мамаша, кусочек килограмма на полтора. Только попостнее, будьте любезны. Без сала.

Крупногабаритная «мамаша» за прилавком и бровью не повела.

— Все хотят постного. А куда мне прикажете сало девать?

Тут Санька произнес такую фразу:

— Любезнейшая, сало я попрошу взвесить отдельно, нарезать тонкими ломтиками и оставить себе!

Так вот прямо и сказал.

Мы думали — все. Сейчас она ему да этим самым салом, да как… Мы давно ее знали, нашу «любезнейшую» буфетчицу.

В самом деле, от такого нахальства «любезнейшая» на секунду окаменела, а потом поперхнулась (она ела булочку), и у нее получился сложный звук, что-то вроде: «Крх-ркх!»

— А вот это вы зря сказали, — не давая опомниться, наступал Санька Жогин. — Зачем вы это заявили, товарищ продавец, да еще в присутствии группы покупателей?

«Товарищ продавец» срочно дожевывала булочку. Жогип, ни минуты не медля, железным тоном продолжал.

— В таком случае я вынужден — подчеркиваю: вынужден! — буду позвонить лично Александру Петровичу!

— Кому? — презрительно спросила наша видавшая виды буфетчица. — Что вы мне тут цирк показываете? В торгинспекцию, что ли?

— Нет, — еще презрительнее ответил Жогин (у него прозвучало так: «М-мэть!»). — Я уж лучше самому Александру Петровичу, лично!

Мы почувствовали: не врет. Никакого цирка и в помине нет. Сейчас действительно возьмет и позвонит. Этот может.

Неприятно он так измелился, Санька Жогин. А в школе тихий был, незаметный.

Буфетчица тоже поняла, что не на того напала. Уже слабея, спросила для верности:

— В управление торговли, да?

— М-мэть! — Говорит Санька и отчеканивает: Двадцать два! Восемьдесят четыре! Тридцать пять! Догадываетесь?..

Буфетчица у нас — физиономист каких поискать. Она тут же полезла в холодильник, достала кусок мякоти (из НЗ, для начальства), взвесила, завернула, завязала веревочкой и сделала бантик. Все это — молча. Быстро, ловко, умело, но — молча.

Жогин (тоже молча) заплатил, поддел одним пальцем веревочку и удалился. И казалось, будто дверь перед ним распахнулась сама по себе.

Покупатели, из тех, кто послабее, смотрели ему вслед с боязливым восхищением, как штангисту-тяжеловесу на пляже. Мне было грустно.

Вот тебе и Санька Жогин. Хозяин жизни. Про такого только оды слагать. Пли саги. Слова так сами по себе на бумагу и попрыгают. От глубокого почтения. А в школе тихим был, нормальным…

После этого я на буфетчицу даже смотреть не стал, не то, чтобы покупать. Опасно было. Она у нас, надо заметить, женщина не таковская. Лютая женщина.

Вышел тихонько на улицу, а там Санька.

— Здорово, — кричит, — бандит!

Хотел даже пообниматься, но я придержал.

— Какой-то ты другой стал, Санька. В начальство выбился? Или так изменился, сам по себе?..

— Жизнь воспитала! — засмеялся Санька. — Чудак, ты думаешь, я себе брал? Я же для тебя старался! Решил помочь однокласснику в трудную минуту. Вижу: стоишь, переминаешься с йоги на ногу…

Честно говоря, я бы эту корейку не взял. Зачем мне такая корейка? Но тут такое дело… Жена, в общем, просила. Мать ее как раз приехала, в доме шаром покати. Ну, в общем…

В общем, взял. Но деньги отсчитал копеечка в копеечку.

Санька радовался, вспоминал разные школьные случаи, хохотал. Я шел сдержанно. Не привык я к такому. Не обучен.

По дороге заглянули в аптеку. Санька подал в окошечко рецепт и сконфуженно заговорил:

— Я сиять насчет випрогинала…

— Внпрогинала нет.

— Видите ли, я уже месяц хожу, а…

— Випрогинала нет!

— Но мне говорили, что в вашей аптеке покупали, и я решил…

— Випрогинала нет!!!

Санька совсем сконфузился и отошел от окошечка.

— Ты чего это скис? — спросил я. — В буфете каким героем был!

— Там я для тебя старался, — грустно ответил Санька. — А тут другое дело. Прописали мне от печени, а где купить, не знаю…

— Погоди, погоди, — сказал я. — Вот оно, значит, как. А своего Александра Петровича в ход не пробовал пускать?

— Говорю же тебе, неудобно для себя-то…

— Ну-ка постой в сторонке, — я решительно отстранил Саньку и направился к окошечку. — Испытаем твоего Александра Петровича…

Через пять минут я вручил Саньке флакон випрогинала.

Не привык я так поступать, конечно, но ведь не для себя же…

— Слушай, Санька, я если бы они сказали: ну и звоните, мол, своему Петровичу, тогда как?

— А его сейчас все равно на месте нет, — засмеялся Санька. — Это ведь мой телефон-то!

— Жулик ты, Санька, — сказал я с чувством. — Хотя, если подумать… Знаешь что? Давай завтра вместе за покупками отправимся! Как, Александр Петрович?

— Давай, — сказал Санька. — Для друга можно постараться. Это ведь не для себя. Для себя — другое дело. Неудобно…

А я ведь сначала решил, что он жлоб…

— Это не берем! — объявила приемщица. — Только молочные бутылки. Следующий, подходите!

На прилавке остались девять литровых банок.

— Опять «не берем»? — заворчал Пряхин, укладывая банки обратно в сетку. — Тут «не берем», там «не берем»… Где ж тогда «берем», а, хозяйка?

Приемщица стеклотары ответом не удостоила.

— Я знаю где, — сообщил подошедший мужчина с альпинистским рюкзаком. — Есть у меня одно верное местечко.

— В «Молоке» я уже был, — сказал Пряхин. — Имел удовольствие. Там у них с конца прошлого века — «не берем». Пора памятную доску вешать: «В этом доме с 1896 г. не приняли ни одной стеклянной банки». Золотом по граниту.

— Нет это ближе, через два квартала. Пойдемте, на пару веселей.

Побрякивая банками, они направились к верному местечку.

— Один ведь черт — стекло и стекло! — возмущался по дороге Пряхин. — Нет, они выбирать изволят. Какая, в сущности, разница?

— Разделение труда, — объяснил напарник. — Везде так. Сейчас и магазинов много фирменных, специализированных. «Рыба», например, «Дары» всякие…

— Угу, — кивнул Пряхин. — В одном магазине только рыбы хорошей нет, в другом — только фруктов. А всем остальным они вообще не торгуют. Узкие специалисты.

В верном местечке банки действительно принимали. Но исключительно маленькие — из-под сметаны.

— Попробуем у вокзала, — предложил мужчина с рюкзаком. — Сосед мой только там сдает.

Поехали на вокзал. Там вообще было закрыто: «Киоск загружен». Хотели еще мотануться в центр, но тут настал мертвый сезон — обеденное время. Деваться некуда, напарники зашли в скверик перекурить.

Мужчина, кряхтя, снял свой грандиозный рюкзак и удобно устроился на лавочке. Пряхин, которому банки поотбили все ноги, бродил вокруг и злился. Вдобавок его едва не оштрафовали в автобусе, когда он хотел закомпостировать два трамвайных талончика.

— Черте что! — кипятился Пряхин, с ненавистью глядя на сетку с банками. — Полдня двое взрослых мужиков не в состоянии избавиться от дурацкой стеклотары. Специализация у них, видите ли, тьфу!

— Не все сразу делается, — рассудительно заметил напарник. — Сдадим где-нибудь. Не надо себе нервы попусту портить, как врач вам говорю.

— Каждый за свою банку отвечает… «Извините великодушно, мой профиль — бутылочки из-под кетчупа. По проблеме литровых банок вас примет профессор Терентьев, кабинет № 76. Спасибо за внимание!»

— Ну, зачем так, зачем? Все правильно…

— Неправильно! — заявил Пряхин. — Безобразия творятся! За что вот они меня штрафануть хотели, а?

— Автобусные компостировать надо. Порядок есть порядок.