Остроухое стоял пятым и внимательно наблюдал за тем, что делается у кассы. Там возился какой-то нервный покупатель с корзиной, битком набитой снедью и покрытой снопиком зеленого лука. Путаясь в своем луке, покупатель поочередно выуживал из корзины продукты, предъявлял кассирше, а затем суетливо впихивал обратно.

И, разумеется, довпихивался.

Ткнул банку сметаны куда-то не туда, и в корзине зловеще захрустело. Негромко, но отчетливо.

— Это он яйца раздавил! — радостно сообщила очереди старушка, стоявшая восьмой. — Правильно, так и надо. Дрянь яйца продавать стали. Мельче воробьиных, а рупь-двадцать отдай, верно, ай нет? Мой кот их нипочем не ест!

— По рубль двадцать не ест? — спросили из очереди.

— Нет, воробьиных, — ответила старушка. Вспотевший покупатель стоял с банкой сметаны в руке и не знал, что делать.

— Дальше давайте, — сказала кассирша. — Люди ждут. Спать дома будете!

— Сейчас, — забормотал покупатель, ища, куда бы пристроить банку. — Айн момент… Фу ты, дьявольщина…

— Дети малые, — свистящим шепотом, как бы про себя, сказала кассирша и оскорбленно уставилась в окно. — Груднички… Телятся, телятся чего-то, помереть можно…

«Вот не можем по-человечески разговаривать друг с другом, — с грустью думал Остроухов. — Шипим, как соседки на кухне. Хорошие, в сущности, люди… И зачем грубим?»

— Скоро уже? — спросила кассирша. — Или ночевать тут думаете?

Покупатель сунул банку под мышку и торопливо извлек из корзины пачку маргарина.

— Привет! — воскликнула кассирша. — Было уже! По-новой решили? По второму кругу? Для верности, да?

— Ой, — спохватился покупатель. — Пардон. Сейчас, сию минуту, айн момент…

Он ткнул маргарин обратно в корзину и там снова захрустело.

— Все, готово дело, ошалел мужичок! — весело пояснила очереди общительная старушка. — Теперь, пока все не попередавит напрочь, — нипочем не успокоится. Кот мой, было дело, повадился ковер когтями царапать. Сколько ни гоняли, так весь и вытаскал. Как па работу ходил! Такой упорный котик попался, прости господи…

— Дорогой ковер-то? — спросили сзади.

— А то нет! — ответила старушка. — Мои соседи дешевых не держат!

Мокрый покупатель затравленно оглянулся на очередь, зажал маргарин под другой мышкой и начал шерудить в корзине обеими руками. Кассирша свела губы в ниточку и принялась зло перебрасывать мелочь.

«Не так, не так надо! — страдал меж тем Остроухов. — Спокойно, с достоинством: товарищ, мол, кассир. Прошу немного подождать. А еще лучше, если вы поможете мне разобрать продукты… Примерно таким образом. А то, что-это, эх!»

Покупатель вытащил из-под лука пачку пельменей и тут же выронил маргарин. Нагнулся поднять — выронил сметану и погнался за ней вдоль узкого прохода.

— Облезть можно! — заявила кассирша. — Чумные какие-то. Кончится когда-нибудь этот цирк в конце концов?

Покупатель, бормоча: «Айн момент», свалил продукты обратно в корзину и завозился в ней, как в чане с тестом. Наконец он в третий раз вынул наружу облепленную яичной скорлупой пачку маргарина…

От злости у кассирши размазалась помада.

— Доконать решил, не иначе, — прокомментировала веселая старушка. — Чтоб, значит, до печенок пробрало, кассиршу-то… Моего котика, был случай, тоже доконать хотели. Соседи, ироды, отраву подбросили. Так он, котик мой, и приманку объел и попугаю ихнему все части пообкусал!

— Не сработала, стало быть, отрава? — спросили сзади. — Слабая оказалась?

— Почему это не сработала? — обиделась старушка. — Соседи, они люди обстоятельные. Бульдог ихний приманку попробовал, разом издох. А мой котик, умничка, знай себе бегает. Порода!

В это время кассирша отдышалась и закричала:

— Специально выступаете, да? Я вам покажу, как выступать! Видали гуся!

— Я не выступаю, — жалобно сказал посетитель. — Я не нарочно, так получилось. Я сейчас все исправлю…

— Тимофей! — не слушая, кричала кассирша. — Тимофе-е-ей! Веди этого гуся к заведующей, пусть милицию вызывает. Хулиганье! На пятнадцать суток его за издевательство!

Громадный Тимофей, по всему — грузчик, двумя пальцами ухватил покупателя за тощую шею и повлек к заведующей. Покупатель покорно шел, свесив голову и виновато поглядывая по сторонам.

— Как нашкодивший кот! — сказала веселая старушка.

Кассирша пудрилась с таким ожесточением, будто отмахивалась от комаров.

«Поговорили, называется… — с горечью думал Остроухой, подвигаясь к кассе. — Культурно пообщались. Хотя, если разобраться, покупатель сам виноват. Растерялся он, видите ли! Собраннее надо быть. Интеллигентнее. Вот у меня — пожалуйста, все приготовлено, разложено ценниками вперед. И сумма круглая: два пятьдесят…»

— Два девяносто! — объявила кассирша и стукнула по аппарату.

— Как? — вздрогнул Остроухов. — Розно два с полтиной, и считал. Вы ошиблись, наверное…

— Я ошиблась! Здрасьте! — крикнула кассирша. — Еще один выступать начал. Еще один гусь!

— Позвольте, почему это гусь? Какой, собственно, гусь?

— Лапчатый, вот какой!

— Ах, так? — сказал Остроухов, багровея. — Сами вы, по-моему, хороший гусь!

— Я?! — взвизгнула кассирша. — Я гусь? Ладно! Тимофей! Тим… Тимофе-е-ей!

— И Тимофей ваш тоже гусь! Оба вы, как погляжу, гуси лапчатые!

— Тимофей! Сюда-а-а!

— Обсчитывают, как хотят… Хамят, понимаешь!..

— Милицию вызывай!

— Именно милицию, именно! Давно пора порядок навести! Очередь, бурля, напирала на кассу.

— Жми! — радовалась веселая старушка. — Круши! Шибче давай!

Сквозь очередь рвался на выручку могучий Тимофей. Кассирша цепко держала Остроухова за рукав и что-то выкрикивала. Остроухов, яростный и вдохновенный, отругивался страстно и самозабвенно.

Культурное общение продолжалось.

Завод электрочайников и кроватная фабрика дружили давно и крепко.

На высоких совещаниях оба директора, Петрушин и Гурьянц, всегда сидели рядом. У них было много общего. И завод и фабрика с железной регулярностью срывали план. Поэтому на высоких совещаниях директоров часто и подолгу ругали. Гурьянц, человек вспыльчивый, в ответ на критику пыхтел и отдувался. Меланхоличный Петрушин бледнел и вздыхал.

— Почему нэт плана? — кричал в перерывах горячий Гурьянц. И сам себе отвечал: — Пружин нэту, черт бы их драл! А кровать без пружин — это… это как…

— Это, примерно, как чайник без крышки, — вздыхал Петрушин. — У нас, дорогой друг, жести для крышек вечно нэт… хм… В общем, нету. Мы и то не плачем.

И он ронял скупую руководящую слезу.

— Вах! — вздымал руки к кебу Гурьянц.

— Охохонюшки… — вторил Петрушин.

Однажды в перерыве одного из совещаний Петрушин поинтересовался:

— Послушай, Арам, как у тебя на фабрике с жестью?

— Навалом этой дряни! — раздраженно ответил Гурьянц. — Нас пичкают жестью, как на убой. Вах! А гдэ пружины, я спрашиваю!

— В нашем главке, — оглянувшись, произнес Петрушин, — пружины не дефицит. Короче, сколько надо, столько дам. Другое дело — жесть…

— Друг! О чем раньше думал? — закричал Гурьянц. — Завтра же получай свою жесть, а мне шли пружины! Махнем не глядя!

Обмен не глядя состоялся, и в следующем месяце завод и фабрика сумели вытянуть по девяносто шесть процентов плана — впервые в своей истории. На высоких совещаниях продолжали ругать обоих директоров, но со значительно меньшим пылом. Петрушин и Гурьяиц не отсиживались больше в последнем ряду и переместились в середину.

— Все-таки глупо, — сказал однажды Петрушин. — Я говорю, неразумно таскать жесть и пружины с фабрики на завод и обратно. Давай так: часть твоих кроватей я буду собирать у себя, а ты, Арам, понемножку штампуй крышки из своей жести. Сэкономим массу времени!

Решительный Гурьянц не заставил себя упрашивать, и выполнение плана подскочило до девяносто девяти и трех десятых. На высоких совещаниях директоры сидели теперь в первых трех рядах и с достоинством посматривали на президиум,