Ничего не произошло. Он нажал кнопку еще раз. Опять ничего. Придется поднимать створку ворот вручную. Шагнув вперед, Хавьер почувствовал себя как-то странно. Он сделал вдох, еще один. Но сколько он ни дышал, ему никак не удавалось отдышаться.

Свет, моргнув, погас. Хавьеру это показалось странным. Он чувствовал, что сознание его покидает, что он, теряя контроль над своими мышцами, медленно оседает на бетонный пол. Словно со стороны, он увидел себя лежащим неподвижно: свою плоть, кровь, кости. Увидел муху, усевшуюся ему на лоб, других мух, прилетевших следом, чтобы полакомиться им. Почувствовал, что скоро больше ничего не будет чувствовать. Должно быть, это сердечный приступ, так? Или апоплексический удар? Но ему казалось, все произойдет иначе. Хотя он особенно не задумывался над неизбежностью смерти.

Его мысли закружились, стали разбегаться в разные стороны. «Так, значит, вот на что это похоже, – подумал Хавьер. – Жаль, что я не могу вернуться к остальным и рассказать им. На самом деле все не так уж и плохо. Главное – не бояться темноты».

Его сознание испарилось, словно утренняя роса, и мухи слетелись плотным облаком.

Двое мужчин, прячась на краю поля, засеянного пшеницей, наблюдали за происходящим в бинокли.

– Как ты думаешь, он почувствовал боль? – спросил один из них.

– Отравление азотом, пожалуй, один из самых гуманных способов лишить человека жизни, – ответил второй, у которого в таких делах было больше опыта. Он называл себя мистером Смитом, по крайней мере, во время выполнения задания. – Удушье не чувствуется, потому что концентрация углекислого газа в крови не увеличивается. Человек не получает кислород, но не понимает, что с ним происходит. Это можно сравнить с тем, как выключают свет.

– По-моему, человек обязательно должен понимать, что умирает, – возразил первый, высокий мужчина с золотисто-песчаными волосами, называвший себя мистером Джонсом.

– Марко Бродз ничего не успел понять.

– Ты прав, – согласился его напарник. – Пуля большого калибра в голову. У него просто не было времени. На мой взгляд, вот самая гуманная смерть.

– Оба эти способа гуманны. Даже быстродействующие яды можно считать гуманными, по сравнению с тем, что припасла для нас природа. Раковая опухоль, пожирающая внутренности. Так умерла моя мать, и это было ужасно. И даже жуткое крушащее ощущение сердечного приступа – отец рассказывал мне, что испытал во время первого инфаркта. Естественная смерть – скверная штуковина. Честное слово, это гораздо лучше. Так, как действуем мы.

– А как ты догадался, что в гараж пойдет сам Хавьер, а не кто-нибудь другой?

– Что, он позволил бы кому-то другому сесть за руль своего новенького «Фольксвагена»? Такой человек, как сеньор Соланас? Очевидно, ты плохо знаком со здешними обычаями. – Мистер Смит нажал кнопку пульта дистанционного управления, оснащенного мощным передатчиком. В двухстах ярдах от него поднялась створка гаражных ворот.

На то, чтобы заменить воздух в гараже чистым азотом из баллона со сжиженным газом, потребовалось почти полчаса. Теперь же атмосферный воздух восстановит нормальную концентрацию меньше чем за минуту.

Мистер Джонс поднес к глазам бинокль и, подправив резкость, навел его на лежащего на бетонном полу человека. Между ног погибшего расплывалось темное пятно мочи, лицо облепили мухи.

– В смерти нет ничего красивого, – заметил он. – Но вид у него умиротворенный, ты не согласен?

Второй убийца, мистер Смит, взял бинокль и тоже посмотрел на труп.

– Умиротворенный ли у него вид? Трудно сказать. Но, определенно, вид у него мертвый.

Белнэп возвращался назад в гостиницу, а у него в голове кружились мысленные образы. Остекленевшие, невидящие глаза Рут, блестящая струйка крови, вытекающая из уголка ее обмякшего рта. Вот она говорила, дышала, думала; и через мгновение уже просто перестала существовать, оставив после себя лишь бесчувственную оболочку. Нет, Рут оставила после себя нечто большее. Двух сыновей, ставших сиротами, и память, которую сохранят об этой замечательной женщине все, кто ее знал. Жизнь ее погасла, когда кто-то нажал на спусковой крючок, посылая точно в цель смертоносную пулю.

Эту пулю выпустил снайпер, судя по всему, с большого расстояния, если учесть ее бесшумное появление, следовательно, проявив незаурядное мастерство. Следующей жертвой мог бы стать сам Белнэп, если бы он не нырнул в кусты, едва сообразив, что произошло. Кто направил снайпера? Почему? Как их выследили? Белнэп пытался мыслить аналитически, но у него в груди бурлила ярость, сомкнувшая щупальца вокруг его окаменевшего сердца. Сколько друзей умерли у него на глазах? А еще была Иветта, которую он так любил: воспоминание о ней Белнэп старался похоронить как можно глубже, словно ядерные отходы, помещенные в капсулу и зарытые в колодец среди пустыни. Тогда вместе с его невестой погибла какая-то частица его самого – мечта о том человеке, каким он мог бы стать. Там, где красота, там смерть.

Белнэп вошел в вестибюль гостиницы «Марриотт» в Роли ровно в четыре часа дня, и Андреа Банкрофт, такая же пунктуальная, уже была на месте. Молодая женщина, устроившись в кресле у стены, пила кофе из белой фарфоровой чашки. Белнэпу хотелось надеяться, что она выполнила его распоряжение и не покидала пределы гостиницы. После того что произошло в Скалистом ущелье, ему приходилось беспокоиться не только о себе, но и о безопасности Андреа Банкрофт.

Повинуясь привычке, Белнэп окинул взором вестибюль – его взгляд скользнул, подобно щетке стеклоочистителя по мокрому ветровому стеклу. И тотчас же у него по спине пробежала холодная дрожь. Тут что-то не так. Предупредить Андреа – значит навлечь на нее опасность; это будет равносильно тому, что повесить на нее мишень на глазах у его врагов. Молодая женщина их не интересует, иначе ее не было бы здесь.

Ему нужно было действовать не рассуждая, действовать быстро, неожиданно, непредсказуемо. «Не оборачивайся: твои враги это предусмотрели. Иди вперед!» Не замедляя шага, Белнэп направился через вестибюль.

Краем глаза он увидел, как Андреа вскочила. Решив, что он ее не заметил, она поспешила следом за ним.

Именно этого и не надо было делать.

Белнэп крутанул головой, отчаянно пытаясь подать Андреа знак взглядом, смотря на нее и в то же время сквозь нее: «Не показывай, что знаешь меня, точно так же как я не показываю, что знаю тебя. Притворись, что мы незнакомы».

Он быстрым шагом, чуть ли не бегом, пересек вестибюль и – вместо того, чтобы остановиться у стойки администратора или пройти к лифтам, – не останавливаясь, толчком распахнул дверь служебного входа в дальнем конце. Он оказался в багажном отделении. Ковровые дорожки в лилиях тотчас же уступили место жесткому линолеуму, бронзовые канделябры сменились трубками ламп дневного света. Вдоль длинного прохода по обе стороны тянулись стеллажи с чемоданами и сумками.

Не замедляя бега, Белнэп мысленно проанализировал, что же явилось сигналом угрозы. Что именно он увидел в вестибюле? Мужчину – ничем не примечательного мужчину лет сорока, в обычном сером костюме, который сидел в кресле с высокой спинкой и читал газету. По диагонали от него, проведенной через воображаемую середину вестибюля, за столиком сидели мужчина и женщина лет тридцати. Белый фарфоровый чайник, две белые чашки. Ничего такого, на что обратил бы внимание непрофессионал. Но Белнэпа насторожило то, что ни мужчина, ни женщина за столиком у двери при его появлении не подняли глаз. Обычная пара отреагировала бы на появление незнакомца по крайней мере мимолетным взглядом. Но у этих двоих такой необходимости не было; они уже зафиксировали приход Белнэпа через стеклянную перегородку рядом с широкими вращающимися дверями. Вместо этого женщина скользнула взглядом по мужчине напротив, который держал газету чуть ниже того, как должен был бы держать, если бы действительно ее читал. И еще подозрительной была обувь. Сорокалетний мужчина с газетой сидел, скрестив ноги в районе щиколоток, так, что были видны подошвы его ботинок, резко контрастирующие с дорогой кожей верха: пористая черная резина, а не кожа. Женщина была одета нарядно – светлая блузка, темная юбка, однако на ногах у нее также были ботинки на толстой резиновой подошве. Старательно нанесенная косметика, забранные в прическу волосы, открывающие шею, изящный наряд: ботинки на толстой подошве были совсем не к месту. Белнэп заметил все это с первого взгляда, интуитивно; гораздо больше времени ушло на то, чтобы разобраться в своих ощущениях, описать их словами. Он узнал этих людей – нет, лично они были ему не знакомы, но он понял, кто они такие, каким ремеслом занимаются. Понял, чему они обучены и кто их учил. А учили их такие люди, как он сам.