Рисковать Белнэп не мог. Он полностью раздел Андреа, в том числе снял с нее и нижнее белье, и пристально осмотрел ее обнаженное тело.

На левом бедре он нашел маленький темный синяк, овал подкожной гематомы. Присмотревшись внимательнее, Белнэп разглядел след от укола, словно молодой женщине торопливо воткнули шприц с толстой иглой. Наверное, именно так было сломлено сопротивление Андреа, когда ее похищали из номера в «Ливадхиотисе», – инъекцией быстродействующего снотворного. Значит, она оказала сопротивление; обычно уколы в это место не делают. «Ты не упростила подонкам задачу, да?» – с восхищением подумал Белнэп.

Он продолжил осмотр. Еще два пластыря с препаратом подкожного действия были спрятаны в складки ягодиц. В сочетании четыре «Дюрагезикса» должны были полностью подавлять сознание Андреа; в то же время доза была несмертельная.

Кто это сделал?

Остатки фентанила будут продолжать рассасываться из кожных покровов и после удаления пластырей. Наполнив ванну горячей водой, Белнэп усадил в нее молодую женщину и принялся оттирать мылом те места, где были приклеены пластыри. Его движения были сильными, но нежными. В использовании «Дюрагезикса», для того чтобы надолго лишить пленника способности к сопротивлению, не было ничего нового. Но Белнэпу страшно было подумать о том, что могло быть припасено для Андреа. Он вспомнил рассказ про того несчастного, которому Генезис в течение двух лет внутривенными вливаниями поддерживал жизнь, при этом полностью лишив возможности двигаться, поместив в стальной ящик. Рут Роббинс назвала это воображением в духе Эдгара По. Белнэпа передернуло.

Через час Андреа начала понемногу приходить в себя. Ее лепет постепенно становился все более похож на связную речь. Из ее кратких, отрывистых фраз Белнэп понял, что молодая женщина не помнит почти ничего из того, что с ней произошло, после того как вошла в номер. Он был нисколько не удивлен. Сильный наркотик вызвал ретроградную амнезию, стерев в памяти события, непосредственно предшествовавшие похищению, а также то, что произошло после. Сейчас Андреа хотела лишь спать. Весь ее организм жаждал сна, чтобы исторгнуть из себя отраву.

Белнэп знал, что его противники, столкнувшись с представителями различных государственных ведомств, на время перешли к обороне. Следовательно, пока что Андреа ничего не угрожает.

Чего никак нельзя было сказать про Никоса Ставроса. Оставив молодую женщину мирно спящей на узкой кровати, Белнэп сел в «Лендровер» и помчался назад к поместью Ставроса. Петляющая дорога, ведущая к нему, была такой же, какой он ее запомнил, но, подъехав к воротам, Белнэп с изумлением увидел, что они распахнуты настежь.

Около особняка, сверкающего в лучах заходящего солнца черепичной крышей, стояли три полицейские машины. Лицо слуги Кая было пепельно-серым. Рядом с кипрскими полицейскими стоял человек, знакомый Белнэпу по аэропорту. Макджи.

Подъехав к крыльцу на своем черном «Лендровере», Белнэп кивнул сотруднику УБН и прошел в дом.

Там, в библиотеке, находились изрешеченные пулями останки Никоса Ставроса. Мертвым он казался еще более крохотным, чем был в жизни; конечности его словно стали еще более тощими. Повсюду вокруг была кровь. В открытых глазах застыл безжизненный взгляд.

Белнэп осмотрелся вокруг. Изящная деревянная обивка стен была покрыта пулевыми отверстиями. Подобрав с пола бесформенный кусок свинца, пробивший деревянную спинку кресла, Белнэп подержал его на ладони, оценивая вес и размеры. Это были не стандартные боеприпасы армейского образца; такими пулями с медной оболочкой и полым наконечником пользуются оперативные сотрудники разведывательных ведомств Соединенных Штатов. Такие всегда любил сам Белнэп. Казалось, кто-то поставил перед собой задачу свалить на него вину за это преступление.

В открытое окно в прихожей Белнэп услышал, как Макджи разговаривает по сотовому телефону со своим начальством. В основном перечисление технических деталей о местонахождении, о характере выстрелов. Затем сотрудник УБН добавил тихим голосом:

– Он здесь. – Пауза. – Нет, я видел его фотографию, и я уверяю вас, что он сейчас находится здесь.

Белнэп вышел из особняка и направился к «Лендроверу». Макджи шагнул к нему, приветливо помахав рукой, с широкой улыбкой на лице.

– Послушайте, – сказал он, – вот как раз с вами я и хотел поговорить. – Его голос был дружелюбным, вежливым.

Подбежав к машине, Белнэп вскочил за руль и рванул с места.

В зеркало заднего вида он увидел, что полицейские, стоящие перед особняком, находятся в смятении. Они свяжутся с начальством и выяснят, как им быть дальше – бросаться ли в погоню? Но когда поступит приказ начать преследование, будет уже слишком поздно.

У Белнэпа перед глазами мелькнуло перепуганное лицо Никоса Ставроса, каким он его видел, посетив особняк сегодня утром. Казалось, магнат решил, что к нему в гости пожаловала сама смерть.

Неужели он был прав?

– Эта штуковина продолжает записывать? – широко улыбнулся здоровяк техасец.

Он не жалел сил, пространно защищая себя от многочисленных критиков, и его очень радовало, что этот журналист – откуда он, из «Форбс» или из «Форчун»? – не прерывал поток его излияний. Вся стена у него за спиной была завешана фотографиями: он на охоте, он на рыбалке, он катается на горных лыжах. Заключенная в рамку обложка отраслевого журнала провозглашала его «флибустьером говядины».

– Не беспокойтесь, – ответил бородатый мужчина, сидящий в кресле для посетителей, пододвинутом к массивному письменному столу из красного дерева. – Я всегда ношу с собой запасные батарейки.

– Потому что, если я разговорюсь, остановить меня трудно.

– Полагаю, исполнительному директору одного из крупнейших производителей мяса в стране есть о чем рассказать.

Глаза журналиста сверкнули за очками в толстой оправе; он непринужденно улыбнулся. Техасец мысленно отметил, что этот человек совсем не похож на всех тех представителей прессы, с которыми ему приходилось иметь дело.

– Что ж, как любил повторять мой папаша, истина – штука красноречивая. А что касается этих слухов насчет злоупотреблений средствами пенсионного фонда сотрудников – это не более чем слухи. Мои предложения нацелены на благо всех акционеров. Я хочу сказать вот что: займитесь арифметикой. Разве акционеры тоже не люди, а? Среди них множество тетушек, засидевшихся в старых девах, и одиноких старушек. Вы когда-нибудь слышали, чтобы эти прослойки общества беспокоились об интересах акционеров?

Мужчина с диктофоном истово закивал.

– И нашим читателям будет очень интересно услышать про это. Но пока на улице еще не совсем стемнело, мне бы хотелось, чтобы наш фотограф сделал несколько снимков. Вы ничего не имеете против?

Улыбка, делающая честь стоматологу техасца.

– Ведите его сюда. Могу сказать, слева в профиль я получаюсь лучше всего.

Журналист вышел из углового кабинета техасца и тотчас же вернулся со своим напарником, мужчиной мощного телосложения, с квадратной головой и короткими русыми волосами, в которых не сразу можно было узнать парик. Фотограф принес с собой сумку с оборудованием и треногу в чехле.

Исполнительный директор протянул руку.

– Авери Хаскин, – представился он. – Впрочем, вам это известно. Я как раз говорил вашему коллеге Джонсу, что слева в профиль я получаюсь лучше всего.

– Моя фамилия Смит, – сказал фотограф. – И я сделаю все быстро, как только смогу. Вы ничего не имеете против того, чтобы я снял вас вот так, сидящим за письменным столом?

– Тут вы босс, – сказал Хаскин. – Впрочем, подождите, – босс здесь я.

– А вы шутник, – заметил Смит. Подойдя сзади к исполнительному директору компании «Говядина Хаскина», он открыл чехол и вместо треноги достал из него пневматическое ружье.

Обернувшись, техасец увидел, что держит в руках так называемый фотограф, и его улыбка тотчас же погасла.