Пегги Сью еле сдержала крик. У чушки больше не было пятачка, он исчез… А точнее говоря, он трансформировался в человеческий нос невиданной красоты. Такой премиленький нос вызвал бы восхищение у пластического хирурга, потому что на этот шедевр ушла всего-то одна ночь!

Пегги подошла поближе, чтобы получше рассмотреть хряка, который с недоверчивым похрюкиванием отступил на пару шажков. Тем не менее девочка успела заметить, что после операции не осталось ни царапины. Прищурившись, она различила лишь едва заметное покраснение, хотя на месте пятачка был полноценный человеческий нос с тонко очерченными ноздрями.

– Так не бывает, – пробурчала Пегги. – Его как будто не прооперировали, а вылепили. Я знаю кучу девушек, которые дорого бы заплатили, чтобы заиметь такой носик!

– И вот так всегда, – заметила Дженни. – Без крови, почти без надрезов, а если они есть, то через три часа исчезают, даже царапины не оставив. Пять или шесть дней красотищи неописуемой… а потом начинается черт знает что.

Теперь она, казалось, заторопилась уйти. Выпрямилась и быстрым шагом покинула лилипутскую деревушку.

– Я вас лучше познакомлю с кем-нибудь из местных, – сообщила она решительным тоном. – Да хотя бы с Фергусом, чокнутым шведом, который упрямо не желает расставаться с отросшим органом. Он потерял левую руку в результате несчастного случая в столярной мастерской. Пилой ее отхватило по локоть. Доктор Скелет руку ему, разумеется, восстановил; к несчастью, через три месяца начался необратимый процесс, отклонения разные. Так вот, вместо того чтобы ее ампутировать и избавиться от этого ужаса, Фергус закочевряжился и решил это оставить… Жить стал бирюком, в стороне от всех. И репутация теперь у него, сами понимаете, подмоченная.

Дженни шла так быстро, что путь в деревню, суровую и пустую, занял очень мало времени. На крышах не торчало ни одной телевизионной антенны.

Ни одно рекламное объявление не пачкало стены. Люди, жившие здесь, решили раз и навсегда порвать все связи с современным миром.

Они шагали вверх по главной улице, и вскоре ребятам повстречались две женщины и старик. Одетые в темное, изношенное тряпье, они брели им навстречу, низко опустив головы. Сдержанно поздоровались с Дженни. Та ускорила шаг. Она шла, тоже уткнувшись взглядом в землю, а вот пытливая Пегги углядела в окнах прильнувшие к стеклам серые лица.

– Не смотрите на них, – приказала Дженни. – Им важно знать одно: паломники вы или нет? Они не решатся с вами заговорить, но велят мальчишкам забросать вас камнями, если вы здесь задержитесь.

– За что? – подивился Себастьян.

– Ни за что. Они боятся, что вы приманите в деревню доктора Скелета.

Оставив населенный не самыми радушными жителями пункт позади, они подошли к ферме, окруженной высоким штакетником. Дженни постучала в дверь, крича: «Фергус, Фергус!» Швед открыл… Это был верзила с побелевшими от прожитых лет волосами. Его брови были такими густыми, что смахивали на меховые муфточки для куклы. На нем была рубашка лесорубов – ковбойка в красную клетку, поблекшая от стирок. Левая рука его казалась длиннее и мощнее правой, а кулак был упрятан в перчатку из вытертой кожи, на уровне запястья перевязанную шнурком. Он, не церемонничая, пригласил их зайти. Дженни представила Пегги Сью и Себастьяна как «иностранцев, интересующихся чудесами». Фергус откупорил бутылку сидра, выставил стаканы. Пегги обратила внимание, что он делает все исключительно правой рукой. Левая же висела плетью вдоль тела и временами подергивалась.

Дженни рассказала о животных, о хряке, которому ночью прооперировали пятачок. Фергус раскатисто расхохотался.

– Ну и каким он стал, этот носяра? – зашелся смехом гигант. – На кого из деревенских будет похожа эта зверушка?

– Во-во, – подхихикнула Дженнифер, – то-то умора будет, а?

Пегги слушала их и чувствовала себя человеком с другой планеты: то, что из свиньи сотворили монстра, было для этих людей чем-то второстепенным, всего лишь поводом для зубоскальства.

Дом был таким же несуразным, как его хозяин: одна половина из бревен, другая – из самана. В помещении все запахи забивал «аромат» жареного лука. Дженни рассказывала об отце, который отказывался лечиться и пойти на прием к доктору Скелету.

– Может статься, не прав он, – перебил ее Фергус. – Мне на операцию жаловаться не приходится. Одноруким я был всего месяц, но мне, знаете ли, хватило. Чтобы я да был калекой, фига-с-два! Вот почему я отправился за чудом, сам решение принял, по-взрослому. Эх, туды-растуды!

Он осушил стакан залпом и наполнил заново. Пегги Сью предположила, что ему где-то под семьдесят. Это был мосластый старикан с узловатой рукой, похожий на засохшее дерево, играющий роль викинга на пенсии, который спрятал щит и меч на дно сундука и приспособил свой драккар под водопойную посудину для коров.

– Как-то вечерком, – процедил он, – я понял, что видеть не могу больше эту культю, надоела она мне вконец, и вышел на равнину. Подошел к Великой стене, разделся донага, согласно обычаю, надел на голову мешок из-под зерна. Вроде как чулок натянул, ни черта не видать, самое оно. Потом растянулся на земле под самой стеной. Шваркнул кулаком по каменной кладке и проорал: «Эй, санитар, тудыть тебя растудыть!», как принято в армии. Кретинская, надо признать, прибауточка, но чуток меня подбодрила. И принялся ждать.

– А дальше? – спросила Пегги Сью.

– Дальше ничего, красуля моя, – пробасил Фергус, пожимая плечами. – Я заснул… странным сном, не так, как обычно. Но до того, как полностью вырубиться, услышал, что кто-то шлепает по грязи. Поступь тяжелая, аж стена тряслась, а затем… проснулся наутро с новой рукой, розовой, как ручонка грудничка. Она выросла за одну ночь!

Вставляя не к месту то «туды», а то и «растуды», он вспоминал, что последовало дальше: сперва возвращение к нормальной жизни, потом необратимые изменения, раззудись-тудысь – и нá тебе: когти, чешуя.

– Никто из деревенских руки мне подавать не хотел. Они обозвали ее «жабьей лапкой». Но я подозреваю, вы бы не отказались глянуть на нее, ась?

Фергус развязал перчатку и задрал рукав. Пегги чуть не на полметра подскочила при виде его передней конечности, которая естественнее смотрелась бы у крокодила. Это была причудливо искривленная, но массивная когтистая лапища, покрытая чешуей. Ежу было понятно, что силища таилась в эдакой лапе нешуточная – легкая оплеуха обезглавила бы взрослого быка.

Фергус смотрел на свою руку, как посетитель вивария на ядовитую змею, – со смесью восхищения и страха.

– Красотища-то какая! – шептал он. – Ну чисто оружие. Каждый раз, как ей любуюсь, чувствую то же, что в тот день, когда отец подарил мне первый карабин.

В его синих глазах не было и намека на стыд или ужас, они лучились необъяснимой нежностью.

– Да, красотища, – повторил он. – В лапуле, помимо всего прочего, мощь невиданная, вот почему я не пользуюсь ей повседневно: расколошматит что угодно, ведь ей все равно. Не чувствует она боли, моя лапушка. Ясно? Могу сунуть ее в огонь и поленья, как кочергой, переворачивать, – ей не больно. Могу сжать кулак и сделать из него молоток, одним ударом десятисантиметровые гвозди по шляпку вбивать. Могу дрова колоть ребром ладони, и топор мне даром не нужен. Я кажусь себе каратистом из фильмов моей молодости, туды их растуды. Ясно?

Пегги Сью все с ним было ясно… и по ее спине побежали ледяные мурашки.

«Нет уж, нет уж, – подумала она. – Я не могу позволить Себастьяну стать подопытным кроликом! Овчинка выделки не стоит, я не хочу, чтобы он превратился в гигантского звероящера!»

– Спорим, что эдакой бандурой приласкать-погладить кого-нибудь у него вряд ли получится! – сбил ее с мысли синий пес.

– Когда рука перестала походить на руку, – еле слышно проронил швед, – я сперва подумал, что началась гангрена, и чуть было ее не отрезал. Да я бы с ней на раз-два разобрался, чай, дисковая пила всегда рядом, тыр-пыр – и нет руки! Но я повременил отпиливать, подумал, всегда, мол, успеется… Сам не знаю почему, хотя нет, все-таки знаю: из-за чешуи… и ногтей, на глазах превращавшихся в когти. Ну, втрескался я в нее по уши, и точка! Смейтесь, чего ж не смеетесь-то? Почуял я, что силища в ней громадная, а не болезнь, какая тут, к чертям, болезнь? Наоборот. Мощь в ней дичайшая, вот что, прямо как в лапе тигра… Ни капли меня это не испугало, раздразнило даже, захотелось поскорее понять, какой такой с нее прок?