Жужка, присматриваясь во время ленча к тем, кто сидел за обеденным столом Катринки, – сидели за ним ухоженные и очень состоятельные женщины, – подумала без всякой горечи о том, как хорошо быть богатой. Для нее с Томашем улицы Америки не были вымощены золотом.
– Бизнес – это сумасшествие, – сказала она к слову. Она была сыта по горло кинобизнесом вообще и своим мужем в частности и поэтому с радостью ухватилась за приглашение провести несколько дней в Нью-Йорке с Катринкой. Просмотр коллекции одежды доставил ей большое удовольствие, хотя, конечно, она не могла себе позволить купить какую-нибудь из этих моделей. Первый фильм Томаша получил разгромные рецензии. Тот, над которым он работал последнее время, сняли с производства, никакой другой работы не предвиделось, и деньги для семейства Гавличеков стали серьезной проблемой. Заработка Жужки, ставшей менеджером магазина спортивных товаров, где раньше она работала продавщицей, едва хватало на повседневные расходы. Однако как бы ей ни надоела такая жизнь и как бы она порой ни скучала по дому, она утешала себя мыслью, что все-таки жизнь в Лос-Анджелесе лучше, чем в Праге. Разделывая вилкой филе палтуса, она добавила:
– Абсолютное сумасшествие.
– Не большее сумасшествие, чем все остальное, – сказала Александра, чья новая картинная галерея, благодаря экономическому буму 1987 года и головокружительному взлету цен на произведения искусства, дала ей возможность погасить ссуду, которую взял ее муж, и получать каждый месяц значительную прибыль.
– По-моему, Азиз плачет, – сказала Натали, вставая из-за стола и направляясь в спальню.
– Вот в банковском деле абсолютно нет ничего сумасшедшего, – сказала Дэйзи, которая никогда не уделяла много внимания экономике. Ну а в последнее время ее волновали только два вопроса: как отделаться от Бьерна Линдстрема, чтобы не обидеть его, и чем помочь Стивену, чья жизнь, казалось, рушилась на глазах.
– Ничего сумасшедшего? – спросила Катринка, подавая Картеру знак, чтобы он наполнил бокалы. – Это величайшее сумасшествие.
– Ты так думаешь?
– Только не говори мне, что Бьерн так много отнимает у тебя времени, что тебе некогда читать газеты! – со смехом выпалила Марго. Теперь, когда она, бросив вызов всем, взяла в свои руки гибнущую фирму своего мужа и уверенно вернула ее в ряд прибыльных предприятий, Марго стала считать себя специалистом в финансовых вопросах.
– Должна тебе сказать, что я довольно много о нем думаю.
– Думаю, – съязвила Марго и добавила, когда Картер вышел из столовой: – Какая пустая трата времени.
– Ну, не более пустая, чем чтение газет, – пренебрежительно отметила Лючия. Ник вел дело Санто Зуккарелли, которому недавно были предъявлены обвинения по двадцати двум пунктам, среди них три обвинения в умышленном убийстве, и хотя пресса в кои-то веки подчеркивала, что даже закоренелый преступник заслуживает хорошего адвоката, в последнее время они стали называть Ника consighiete.
– Нику здорово достается в последнее время, правда? – спросила Александра, но в ее голосе не было особого уж сочувствия. Хотя она любила Лючию и обожала Паию, Ник ей совсем не нравился, и она не удивилась бы, если все, на что намекали газеты, оказалось правдой. Она достала сигарету из позолоченного портсигара и закурила.
– Ты все-таки должна бросить курить, – сказала Дэйзи.
– Я пробовала, – ответила Александра, пожимая плечами, – но мне это не удается.
– Я всегда считала, что в этой стране человек считается невиновным до тех пор, пока его вина не доказана, – сказала Катринка.
– Это все в теории, – парировала Марго.
– Пропаганда, – добавила Жужка. – Бред собачий. Везде одинаково.
– Паиа так страдает от этого, – сказала Лючия. Хрупкая, застенчивая Паиа унаследовала таланты своей матери и внешность отца, но в ней не было и тени его дерзости. Каждый раз, когда она берет в руки газету или включает телевизор, то натыкается на какой-нибудь материал об отце. А эти детки богачей в ее школе, они просто превратили ее жизнь в кошмар.
– Бедная лапочка, – сочувственно произнесла Александра, пытаясь представить свою собственную дочь в подобной ситуации.
– Тебе нужно увезти ее отсюда, – сказала Катринка.
– Я знаю. Сразу после Пасхи мы отправляем ее в школу во Флоренции. Мы все равно много времени проводим там.
– А вот и мы, – воскликнула Натали, возвращаясь в столовую.
– Ой, какое чудо, – не удержалась Марго, и хотя Натали действительно выглядела потрясающе в великолепном мини-платье от Лакруа из шерсти и кожи, с которым отлично сочетались гарнитур из аметистовых серег, оправленных в чистое золото, и браслет, слова Марго относились все-таки не к ней, а к малышу, которого она держала на руках. Это был девятимесячный, пухленький младенец с нежной кожей цвета кофе с молоком и карими миндалевидными глазами.
– Правда, душечка? – спросила Натали, и в голосе ее прозвучала гордость. Малыш оглядел окруживших его незнакомых улыбающихся женщин и зевнул.
– Ангелочек, – сказала Катринка, протянув к нему руки. Азиз улыбнулся и сразу устремился к ней – с тех нор, как малыша привезли в Нью-Йорк, они общались много раз.
Хотя Натали после своего замужества не раз уже побывала в Лондоне, Париже и Сан-Морице, в Нью-Йорк она приехала впервые. Халид снял президентский номер в «Плазе», а затем на время оставил ее там с Азизом в окружении служанок, охранников и шоферов и отправился в Кентукки на конезавод, владельца которого он встретил на последних конных торгах в Ньюмаркете. Натали наслаждалась свободой, побывала на многих интересных мероприятиях, стараясь увидеть все новое и познакомиться с последними тенденциями в американской моде: вместе с Катринкой она посмотрела новые коллекции одежды Билла Бласса, Донны Каран, Боба Маки и других нью-йоркских модельеров. Ей нравилось демонстрировать свои наряды, драгоценности и своего сына. Выглядела она просто сногсшибательно и казалась абсолютно счастливой. Только однажды вскользь произнесенная ею фраза заставила ее собеседниц подумать, что, возможно, у нее не все уж так хорошо, как она пытается это преподнести.
Подруги засыпали ее вопросами, обнаружив полное невежество относительно жизни в Саудовской Аравии. Натали начала описывать забавные подробности арабского быта. С улыбкой она рассказывала, как женщины, закутанные в черные бурнусы, приходя с улицы в помещение, сбрасывают свои длинные одеяния и оказываются в самых модных сарафанах работы знаменитых модельеров. Все изумленно замолкли. Жужка, которая не была уверена, что она все правильно поняла, спросила:
– Вы носите паранджу?
– Конечно, – ответила Натали с вызовом, – когда выхожу на люди.
– Не может быть! – воскликнула Марго, чьи феминистские убеждения оскорбляли и паранджа, и бритые головы хасидских женщин, и вообще любые другие религиозные или политические запреты, которые ущемляли права женщин.
– Но ведь ты же не мусульманка, – удивилась Лючия.
– Мой муж – мусульманин.
– Мой муж – еврей, – сказала Александра, – но ведь он не заставляет меня соблюдать все требования его религии, и не думаю, что стала бы это делать, даже если бы он потребовал.
– А если бы ты жила в стране, где это считается обязательным?
– Я бы ушла от него, – ответила Александра, твердо веря в это, хотя не могла и представить себе жизнь без Нейла Гудмена.
Катринка молчала, держа на руках Азиза, который развлекался тем, что пытался поймать ее качавшуюся длинную серьгу. В Сан-Морице на Рождество Натали рассказывала ей, что в Эр-Рияде она не имеет права водить машину или выходить из дома без сопровождения, а если она появится на улице в платье, даже слегка обнажающем ее тело, религиозная полиция может избить ее прутами. На Катринку тогда это произвело такое же ужасное впечатление, как и на ее подруг сейчас, но потом она пришла к выводу, что, если Натали всем довольна, беспокоиться за нее нет смысла.
– Как я могу это сделать? – сказала Натали. – Я люблю его. Кроме того, вы же знаете, – продолжала она, оживившись, – у нас есть дом в Лондоне, шале в Сан-Морице, квартира в Париже. Мы почти не бываем в Саудовской Аравии. А в тот короткий период, когда мы там, все вовсе не так уж и ужасно. Это все равно что одеться для маскарада. Правда. Чувствуешь себя персонажем из сказок «Тысяча и одна ночь».
