Я видела, как у него под трусами шевелится. Он опустил глаза и стал ждать. Настал мой черед.

Я начала снимать с него трусы, встав на колени. Хотя Ларри Кэмпбелл был маленьким человеком, у него были гениталии как у быка. Стоя на коленях, я увидела, что наступил самый подходящий момент. Он предлагал мне себя.

– Я хочу сделать это реальностью. Я хочу, чтобы все они сдохли. Они должны сдохнуть, чтобы я мог жить.

Внезапно я представила себе жену и детей Ларри Кэмпбелла – как они улыбаются.

– Почему я такой? – говорил он, поглаживая свой член. – Почему я тот, кто я есть? – Он стал гладить энергичнее. – Подойди ко мне.

Я подчинилась. Мое лицо находилось в шести дюймах от его пениса. Очевидно, он хотел излить себя на мое лицо. Я подняла голову и увидела, что он закрыл глаза. Ну! Момент настал!

Я сжала правую руку в кулак. Мои мускулы напряглись. Я со всей силы ударила кулаком по его яйцам.

Ларри Кэмпбелл дико завыл, согнулся и тяжело упал на пол. Я надеялась, что лишила его сознания. Он лежал неподвижно. Его рот открывался, ловя воздух. Я нагнулась над ним и услышала, как Мэсон открывает дверь гардероба.

– Боже, Урсула, что ты наделала?

Я хотела взять пиджак Ларри Кэмпбелла, сложить его и закрыть Ларри лицо, пока он был без сознания. Но он внезапно схватил меня за волосы, его руки потянулись к моему горлу. Даже в агонии у Ларри Кэмпбелла была стальная хватка. Я задыхалась. Он хотел убить меня.

Мэсон схватил его за руки и попытался оттащить в сторону. Это оказалось трудно. Ларри Кэмпбелл обладал силой человека, не собиравшегося умирать, силой новорожденного, который может поднять себя одной рукой. Но эта детская сила быстро уходит, и вы всю свою жизнь пытаетесь вновь обрести ее. Именно это происходило с Ларри Кэмпбеллом. Он постепенно слабел.

Наконец, Мэсон оторвал его руку от моего горла, и я смогла вздохнуть. Затем схватилась обеими руками за адамово яблоко Ларри Кэмпбелла и сжала руки, как меня учили на курсах самообороны.

Через двадцать секунд Ларри Кэмпбелл был мертв. Проклятье, наложенное на него, наконец, сработало. Я не чувствовала ни сожаления, ни жалости – ничего. Я сделала то, что намеревалась сделать.

Мэсон поднялся. Очень долго он не глядел на меня. Он глядел на Ларри Кэмпбелла. Я сняла купальник и потерла больную шею. Когда я отправилась в ванную, чтобы забрать юбку, Мэсон поймал меня за руку. Он тяжело дышал. Какое-то мгновение я думала, что он хочет ударить меня. Несколько секунд Мэсон смотрел, как я одеваюсь, затем пошел в спальню. Выйдя из ванной, я увидела, что он поднял мою раздавленную орхидею и коробку, в которой она находилась. Я собрала все свои вещи.

– Не прикасайся ни к чему, – предупредила я. Казалось, он в шоке, что было естественно. Но он справится с собой, никуда не денется.

Я подумала о Рите. Она попадет под подозрение, но, с другой стороны, откуда полиция узнает о ее существовании? Ларри Кэмпбелл ничего не писал в своем дневнике об этих встречах. Если Рита прочтет о смерти Ларри Кэмпбелла, она не захочет впутываться в это дело. И даже если она пойдет в полицию, то сможет рассказать только сказочку о рыжей женщине, подруге жены Ларри Кэмпбелла. Этот след приведет к жене Ларри Кэмпбелла, но у нее имеется алиби и она не знает никаких рыжих женщин.

Я выглянула из окна и осмотрела стоянку. С нее выехала какая-то машина, затем стоянка опустела. Тогда я повернулась к Мэсону. Он смотрел вниз, уставившись на тело Ларри Кэмпбелла – второй труп, который он видел за последние две недели. Я вытерла ключ от двери жидкостью для удаления лака с ногтей и бросила его рядом с телом Ларри Кэмпбелла.

– Пошли, – сказала я. – Надо убираться. Мэсон кивнул, но продолжал смотреть на Ларри.

– Идем же, – повторила я. Я вышла из комнаты и направилась к машине. Сев за руль, развернула машину. Мэсон все еще не выходил. Я подогнала машину к двери. Наконец, он появился. Его правая рука была покрыта носовым платком. Он закрыл дверь мотеля и подошел к машине, не оглядываясь и внешне совершенно спокойный. Я открыла для него дверь. Он сел в машину и захлопнул дверцу.

Мы выехали со стоянки. Мэсон неотрывно смотрел на меня. Он заговорил только на выезде на шоссе в Сан-Диего.

– Останови машину.

– Зачем?

– Останови машину.

Я остановилась. Мэсон нагнулся и обнял меня. Он поцеловал меня с такой любовью, с какой меня еще не целовал ни один мужчина. Я отодвинулась от него, взяла его за руки, и по очереди поцеловала все его пальцы.

Я заранее сняла столик в «Каса-Веге» на бульваре Вентура. Это было идеальное место. Здесь вряд ли вспомнят, что мы опоздали на несколько минут, а если вспомнят, то что? Мы проведем тут вечер, выпьем «Маргариты», закусим гвакамолой, и отбудем восвояси.

В «Каса-Веге» царила великолепная полутьма. У бара толпились местные жители, окутанные облаками сигаретного дыма. Официантка – разумеется, Мария – провела нас в отдельный кабинет. Судя по всему, никто не обратил на нас особого внимания. Мы смотрелись как пара любовников, сбежавших от своих жен и мужей. Это место не пользовалось особой популярностью, и у нас почти не было шанса встретиться с какими-нибудь знакомыми Мэсона. И если даже встретимся, то что? У нас будет алиби – если оно потребуется.

После первой «Маргариты» Мэсон поднялся. Он взял меня за руку, как будто желая показать мне что-то, и повел меня в женский туалет. Мы вошли в кабинку, заперли дверцу на задвижку, раздели друг друга ниже пояса, и ворвались друг в друга. Когда мы кончили, я расхохоталась – просто так. Я впервые смеялась во время полового акта.

За обедом Мэсон как будто расслабился. Он пил больше обычного. Я тоже захмелела. Мы ни разу не упоминали Ларри Кэмпбелла. Я заплатила за обед, и Мэсон отвез нас назад в Беверли-Хиллз.

Дома я разожгла камин в холле. Никто из нас не хотел подниматься и ложиться в постель. Нас охватило желание говорить о чем-нибудь забавном. Мэсон хотел развеселить меня, а я хотела, чтобы меня развеселили. Он рассказал анекдот: «Билли Уайлдер однажды предложил – Сэму Голдвину, кажется, – снять фильм про Эдипа. «Ты имеешь в виду того грека, который женился на своей матери?» – недоверчиво спросил Сэм. – «Но подумай, какая идея! – сказал Уайлдер. – Этот тип женится на женщине, затем узнает, что она – его мать, и совершает самоубийство».

Я засмеялась. Эта глупая история напомнила мне об одном рассказе нашего школьного учителя, и я пересказала его Мэсону. В камине гудело пламя. Я давно не зажигала в нем огонь.

– Наш учитель говорил, что по его мнению, «Эдип» Софокла – это трагедия, но не в том смысле, как думают люди. Он утверждал, что Эдип всегда знал, что убил своего отца, знал, что женился на матери. Он знал все. Он все делал сознательно. Просто он думал, что избежит наказания, верил, что сможет обмануть богов и перехитрить свою судьбу. Трагедия, по словам моего учителя, состоит в том, что люди, как азартные игроки, всегда думают, что могут обмануть систему.

– Это не совсем шутка, – возразил Мэсон.

– Я знаю. Я просто вспомнила к месту.

– Сегодня ночь шуток, – сказал он.

– Ты прав, – согласилась я. – У нас нет времени, чтобы быть экзистенциальными.

Я бросила свой парик и черные шелковые перчатки в огонь. Мой маскарад закончился.

Наконец, мы легли в постель, бог знает зачем. К тому времени я была пьяна. Мэсон по-прежнему выглядел трезвым. Он включил телевизор.

– Только не «Галу», – попросила я.

– Ни за что. Это осталось в прошлом и больше не существует.

Он выбрал телевизионный канал, где повторяли серию из «Гавайев-50». Кого-то только что убили. Мы смотрели на экран. Ларри Кэмпбелл больше не существовал.

Пока я дремала, Мэсон любил меня. Это была туманная, смутная любовь. Все вещи вокруг растворялись. Затем они совсем пропали.

Последнее, что я помню, погружаясь в сон – голос Джека Лорда из телевизора, обращавшегося к своему напарнику, Джеймсу Мак-Артуру. «Брось его, Дэн-Оу, – отчетливо говорил Мак-Гаррет. – Убийство номер один».