— Я знаю этот способ, — ответил он, — сказано — сделано.

Красотка надула пухлые губки, как будто была недовольна, и Джек снова поцеловал ее. Правда, на сей раз он немного перестарался: на ее губах появилась кровь. Но слабый привкус крови только возбудил Кристин.

— Обожаю, когда ты так разговариваешь! — прошептала она, почти не отрываясь от рта Бреннена. Кристин прижималась животом к его паху, а Джек тем временем тискал ее груди. Короткая красная кожаная юбка задралась так, что едва прикрывала ее зад, а шелковая блузка с низким вырезом распахивалась при каждом движении.

У Кристин были полные груди с розовыми сосками и хорошенькое личико в обрамлении длинных платиновых волос. Джек знал ее несколько лет. Двадцатисемилетняя избалованная сучка, потаскушка, проживавшая денежки богатого папаши, одного из королей Санта-Барбары. Она затащила Джека к себе домой, напомнив о том, что вышло между ними в прошлый раз.

Почти два года назад — через три дня после того, как застрелился его отец, — Джек подцепил ее в джаз-баре в Монтесито. К несчастью, он был так пьян, что заснул на диване прежде, чем она успела насытиться. Теперь Кристин заявила, что за ним остался должок и что сегодня вечером она намерена получить по счету.

— Возвращай, дорогой. Ты знаешь, о чем я говорю. Возвращай добром.

Джек залез к ней под блузку, расстегнул лифчик и принялся мять груди, пока не затвердели соски. О'кей, она получит свое. Он засадит этой сучке так, что она не сможет ходить, а потом уберется отсюда к чертовой матери…

Бреннен опрокинул женщину на диван и задрал ей юбку на талию. Под юбкой обнаружились чулки и крошечные черные трусики.

— Тебе ведь именно так нравится, правда, Кристин? Крепко и быстро. Сильно и грубо.

Он массировал груди сгоравшей от нетерпения Кристин, прижимался к ней упругой плотью, кусал соски, а потом стащил с нее трусики и сжал ягодицы.

— Джек… О Боже, как мне хорошо!..

— Ты получишь свое, радость моя, обещаю. Я устрою тебе такую скачку, что на всю жизнь запомнишь. — Джек полез в карман, вынул пакетик, дернул молнию «ливайсов» и надел на себя презерватив.

Она была горячая и влажная. Бреннен раздвинул ей ляжки, вонзился в нее и заработал как паровой молот. Кристин кончила почти мгновенно. Джек заставил ее испытать еще один оргазм, а потом кончил сам.

Ничего особенного в этом не было. Вставил пистон, от-дуплился — и свободен. Подцепить, трахнуть и забыть.

Он стащил с себя презерватив и застегнул джинсы.

— Уже уходишь?

— Ты ведь получила свое, правда?

— Да, но…

— Вот и ладненько. Ну, я пошел. Увидимся в следующий раз, малышка. Едва Джек произнес это слово, как у него сдавило грудь. Лучше бы он промолчал. Кристин не была его малышкой. Она ничего для него не значила. Меньше чем ничего. А он ничего не значил для нее.

Когда Джек открывал дверь, у него дрожали руки. На душе было скверно, во рту пересохло. В плечо отдавало тупой болью, но он не замечал этого. Сердце болело куда сильнее.

— Нужно надраться, — пробормотал он, убеждая себя, что это поможет.

Конечно, поможет. К тому времени, когда придется возвращаться домой, ему полегчает. Не нужно будет вспоминать, как вспыхнула Дженни, когда он собирался переспать с пышногрудой блондинкой. Он не станет думать о том, какую боль причинил ей. Он возьмет себя в руки, забудет ее и притворится свободным и счастливым.

Он не станет всиоминать, как сладко держать ее в объятиях и любить ее. Не будет думать о том, как хочет ее, как тоскует по ней.

Вся жизнь лежит перед ним. Он должен взять от нее все, пользоваться моментом, не упускать своего. Он будет делать то, что должен, и никто не посмеет посягнуть на его свободу.

Отель «Эль-Энканто» стоял на холме, нависавшем над Санта-Барбарой, и вид отсюда открывался великолепный. Уютный столик на двоих был покрыт хрустящей льняной скатертью. Говард накрыл своей ладонью изящную ручку Дженни.

— Я рад, что ты пришла. — Маккормик изобразил понимающую улыбку.

Зал был пышный: потолки с лепниной, кресла с шелковой обивкой в зеленую полоску, серебро, хрусталь, фарфор и свежие цветы в вазе. Здесь он чувствовал себя непринужденно: дорогие рестораны давали Говарду повод еще раз ощутить свое богатство.

— Сегодня вечером мне было так одиноко, Говард! Я рада, что ты позвонил.

Маккормик поднес ее руку к губам.

— У тебя утомленный вид, Дженни. Я знаю, тебе пришлось нелегко. Как твои кошмары? Уснуть удается?

Она вяло улыбнулась:

— Как ни странно, до последнего времени я вообще не видела никаких снов. Был один человек… который сумел помочь мне.

— Ты имеешь в виду Бреннена? — Ему было непри-ятно произносить это имя, но теперь Джек ушел из жизни Дженни. Кроме того, Говард пригласил ее на обед еще и в надежде кое-что разузнать…

— Я любила его, Говард. Помоги мне Боже, я не желала этого, но так вышло.

— Я предупреждал тебя, Дженни. Мне так не хотелось, чтобы тебе было больно.

— Знаю. Я должна была послушаться. Будем надеяться, что теперь я поумнела.

— Ты выходила с ним в море. Догадываюсь, что с тех пор вы не виделись.

Она кивнула. Дженни была усталой и бледной, но нежность и деликатность, которые так привлекали Говарда, по-прежнему оставались при ней.

— Плавание было замечательное! Я чудесно проводила время… пока Джека не ранили.

— Ты знаешь, что я не имел никакого отношения к его несчастью. Конечно, он пытался убедить тебя, будто я приложил к этому руку, но он не прав.

— Знаю, Говард. Я никогда не верила, что ты способен на такое.

— Естественно. Да, я хотел получить свои ящики. Компания все еще нуждается в них, но я верил и верю, что Джек рано или поздно опомнится.

— Так и будет, Говард. У Джека ужасный характер, но он далеко не глуп. Он продаст тебе эти части по разумной цене, как только поднимет их.

Говард помертвел:

— Так они еще не у него?

Мысль о Чарли и его просьбе заставила Дженни замяться. Но Говард был ее партнером, она доверяла ему и обязана была сказать правду.

— Джек нашел ящики, но был ранен прежде, чем успел их поднять. — Она сжала его руку — Можешь не волноваться. Как только позволит погода, они вернутся к месту катастрофы, поднимут груз, и Джек продаст его тебе по сходной цене. — Дженни облизала полную нижнюю губу, и Маккормика обдало жаром. Он хотел ее. Даже после того, как она переспала с Бренненом. И кажется, намного сильнее, чем прежде… — Говард, он обещал мне это, а Джек, каким бы он ни был, не тот человек, который не держит своего слова.

— Конечно, конечно!..

Маккормик окинул ее взглядом. Дженни выглядела белее хрупкой, чем обычно, более слабой, словно цветок, который пережил бурю. Ему захотелось уничтожить Джека Бреннена. А желание овладеть Дженни стало таким нестерпимым, что запылало в чреслах. Слава Богу, что нижнюю часть его тела прикрывал стол.

И все же она предала его! Спала с Бренненом, ничуть не заботясь о чувствах его, Говарда. Он хотел жениться на ней, сделать ее матерью своих детей. Он ставил ее на пьедестал. А Бреннен вытирал об нее ноги.

— Говард… — За спиной Дженни мерцали янтарные огни Санта-Барбары, цветом напоминавшие ее платье джерси.

— Да, милая?

— Ты сможешь когда-нибудь простить меня?

Если бы он мог… Тогда у него хватило бы сил и на то, чтобы жениться на ней.

— Конечно, милая. Мне не за что прощать тебя. — Но это было неправдой. Он никогда не простит Дженни то, что она предпочла ему этого ублюдка Бреннена.

Впрочем, оказаться с ней в постели он не прочь. Пожалуй, это даже необходимо. Но своей женой он ее не сделает никогда! Просто использует, как это сделал Бреннен, и бросит, едва она ему начнет надоедать. Долго уламывать ее не придется. Он сыграет на чувстве вины, которое испытывает Дженни оттого, что так скверно обошлась с ним, Говардом, и рано или поздно эта женщина сама приползет к нему.