— Ага.

— Похоже, вы сами охотитесь.

— Случается.

— В каких местах?

— Обычно на дороге. С оживленным движением. В основном прибираю трупы. Ты меня понимаешь.

Господи, еще один профессиональный убийца, подумал Стоут. Этот убивает свои жертвы на шоссе в автомобильных пробках!

— Но в сезон могу выйти на оленя или индейку, — добавил незнакомец.

Стоут с облегчением ухватился за ниточку общей темы.

— Своего первого белохвостого оленя я подстрелил в семнадцать лет, — поделился он. — Стоял на восьмом номере.

— Хороший зверь, — сказал одноглазый.

— Да уж, это точно. С тех пор охота меня и зацепила. — Стоут приналег на образ рубахи-парня, подпустив южного говора. — А теперь, эва, глянь: на стенке-то свободного места не осталось. Давеча я уложил черного носорога...

— Носорога? Поздравляю.

— Спасибо, кэп. Мой первый. Это было что-то!

— Ну еще бы. Ты его съел?

Стоут подумал, что ослышался.

— Я заказал чучело башки. Вот только прям не знаю, куда ее к черту вешать...

— Потому как местов на стенке ни хрена не осталось!

— Ну! — хихикнул Стоут.

Этот здоровенный сукин сын издевается.

— Пристрой-ка там свою задницу. — Человек кивнул в направлении стола. Кожаное кресло холодило голую спину Стоута; он хотел перекинуть ногу на ногу, но полотенце слишком плотно обтягивало дряблые ляжки. Одноглазый бородач обогнул стол и встал за спинкой кресла. Стоуту пришлось запрокинуть голову, чтобы его видеть. В перевернутом ракурсе лицо «капитана» казалось даже дружелюбным.

— Стало быть, ты лоббист, — сказал он.

— Верно. — Стоут принялся было рассказывать о своей невоспетой роли в махинациях представительной власти, но одноглазый так грохнул кулаком по отполированной столешнице, что опрокинулись рамки с фотографиями.

— Я знаю, чем ты занимаешься, — спокойно сказал он. — Про таких, как ты, мне все известно.

Палмер Стоут мысленно пометил себе, что завтра первым делом нужно будет вызвать риэлтора и выставить дом на продажу, поскольку жилище превратилось в камеру пыток. В нем всюду побывали умалишенные пришельцы: сначала похититель, потом садист мистер Гэш, а теперь этот полоумный лысый циклоп...

— У меня только один вопрос, — продолжил одноглазый. — Где находится этот Жабий остров?

— Где-то у побережья на севере Залива. Точно не скажу.

— Не знаешь точно?

— Нет... капитан... я там никогда не был.

— Превосходно. Ты продал остров с потрохами. Собственноручно смазал рельсы, чтобы это место превратилось в «рай для гольфа» — разве ты не так сказал? — Стоут вяло кивнул. Так он и выразился. — Еще один сказочно блаженный уголок для игроков в гольф. Именно это и нужно миру. И ты все проделал, не побывав на острове, даже не взглянув на него? Так?

Палмер Стоут ответил так робко, что не узнал собственного голоса:

— Так всегда делается. Я разрабатываю политическую сторону вопроса, только и всего. К собственно предмету сделки я не имею никакого отношения.

— К собственно предмету? — сухо рассмеялся человек. — То есть к его чудовищности?

Стоут с трудом сглотнул. От неудобного положения затекла шея.

— Клиент сообщает мне, что заинтересован в том или ином законопроекте. Я делаю пару звонков. Иногда угощаю какого-нибудь сенатора и его секретаршу хорошим обедом. Вот и все. Так это делается.

— И сколько ты за это получаешь?

— По-разному, — ответил Стоут.

— Скажем, за мост?

— Сошлись на ста тысячах долларов. — Палмер Стоут не мог ничего с собой поделать, такой он был хвастун. Даже перед лицом смертельной опасности не удержался и сообщил о своих непомерных гонорарах.

— Тебе по утрам не противно смотреть на себя в зеркало? — спросил капитан. Стоут покраснел. — Невероятно!

Одноглазый обошел кресло и одной рукой легко перевернул тяжелый стол. Потом выбил кресло из-под Стоута, и тот плюхнулся на задницу. Стоут потянулся к размотавшемуся полотенцу, но человек вырвал махровое полотнище и театральным жестом бросил наподобие плаща буйволу на рога.

Затем встал над Стоутом, который, словно жирный тюлень, елозил по ковру.

— Я выполню работу для твоего дружка Дика — прорычал одноглазый. — Но только потому, что у меня нет другого выхода.

— Спасибо, — пискнул съежившийся лоббист.

— Если у твоей собаки нет уха, лапы или даже когтя, я по-своему разберусь с парнем, который это сделал. — Раздумывая, человек помолчал. — Что касается твоей жены... Это она? — Он показал на перевернутую вверх ногами рамку на полу, но ответа дожидаться не стал. — Если она жива, я ее отпущу. — Одноглазый прошелся по комнате. — Как она поступит, это ее дело. Но я настоятельно порекомендую ей рассмотреть все варианты. Наверняка она сможет устроиться в жизни гораздо лучше, чем с жалкой тварью вроде тебя.

Палмер Стоут отполз к стеклянному шкафу с выставкой старинных сигарных коробок. Бородач приблизился; на голых ногах под подолом килта виднелись разводы грязи. Стоут прикрыл голову руками. Человек мурлыкал мелодию. Стоут ее узнал — «Разве не здорово?» или что-то вроде этого, из старого альбома «Бич Бойз». Выглянув из-под рук, он прямо пред собой увидел грязные ботинки незнакомца.

— Знаешь, что мне следует сделать? — услышал Стоут. — Выбить из тебя дерьмовую душу. Вот уж поднялось бы настроение! То-то бы радость была! Но, пожалуй, не стану. — Человек опустился на колено; здоровый глаз вперился в Стоута, а малиновый смотрел в сторону.

— Не бейте меня, — попросил Стоут, опуская руки.

— А знаешь, как хочется?

— Пожалуйста, не надо.

Бородач поболтал клювами перед лицом Стоута.

— Стервятники. Попались мне под плохое настроение.

Стоут зажмурил глаза и не открывал, пока не остался один. После ухода непрошеного гостя он еще два часа не шевелясь сидел на полу. Подтянув к подбородку бледные коленки, он скорчился в углу и пытался прийти в себя. Вспоминая последнее, что сказал «капитан», Палмер Стоут вздрагивал.

Твоя жена очень привлекательная женщина.

Пес восхитительно проводил время.

В том-то и прелесть быть лабрадором-ретривером — рождаешься для веселья. Твою взбалмошную башку редко посещают размышления и никогда — мрачная тревога; каждый день — веселая игра. Чего еще требовать от жизни? Поесть — восторг, задрать лапу — наслаждение, раскорячиться и выложить кучку — счастье. А полизать собственные яйца? Блаженство! И везде доверчивые человеческие существа, которые потреплют, обнимут и повозятся с тобой.

Пес балдел, путешествуя в фургоне с Твилли Спри и Дезиратой Стоут. Новое имя? Чудесно. Макгуин — очень красиво. Магарыч — тоже было неплохо. Если честно, псу было все равно, как его называют, он отзывался не на кличку. Позвали бы: «Толстомордый, пора обедать!», и он бы точно так же восторженно поскакал, виляя хвостом-дубинкой. Тут уж ничего не поделаешь. Философия лабрадоров состояла в том, что жизнь слишком коротка, и нельзя тратить ее на иное, как веселье, шалости и стихийные случки.

Скучал ли он по Палмеру Стоуту? Неизвестно. Собачья память больше вбирает ощущения, а не чувства, в ней откладываются звуки и запахи, а не эмоции. Например, в мозгу Макгуина навсегда запечатлелся запах сигар Стоута и звяканье ключа, когда хозяин за полночь в подпитии тыркался в парадную дверь. Макгуин также хорошо помнил холодные рассветы в засаде на уток, когда Стоут еще пытался превратить его в настоящую охотничью собаку, помнил бешеный стук птичьих крыльев, «бах-бах-бах» дробовиков, звонкие человеческие голоса. В памяти Макгуина хранилась каждая тропка, по какой он когда-либо пробегал, каждый котяра, загнанный им на дерево, каждая нога, с которой он пытался совокупиться. Но никто не знает, грустил ли он по обществу хозяина. Лабрадоры предпочитают находить радость исключительно в сегодняшнем дне, забывая о прошедшем.

А сейчас Макгуин был счастлив. Он всегда любил Дези — она теплая, ласковая и великолепно пахнет. И сильный парень, что унес его из дома Палмера Стоута, был дружелюбен, заботлив, и пахло от него приемлемо. Что касается отвратительного случая с собакой в чемодане — что ж, Макгуин уже забыл об этом эпизоде. С глаз долой, из сердца вон. Таково кредо лабрадора.