— Я разговаривал с губернатором.

Господи! Палмеру Стоуту совсем не это хотелось услышать от Роберта Клэпли. Тем более в ситуации, когда у кухарки выходной, а он, Стоут, в собственной кухне прикручен электропроводом к стулу, и перед ним стоит белесый незнакомец с тупорылым пистолетом.

Роберт Клэпли расхаживал взад-вперед и выдавал сентенции вроде: «Палмер, ты распоследний сучий потрох. Скажешь, нет?»

И двух часов не прошло, как Стоут позвонил Клэпли с известием о намерении губернатора заблокировать финансирование строительства моста на остров Буревестника. Палмер все валил на Вилли Васкес-Вашингтона. Дескать, это он, хитрожопая чернокожая чурка, свалил из сделки и накрутил губернатору яйца, чтобы тот подписал какую-то хренову поправку к бюджету, гарантирующую представителям национальных меньшинств контракты на строительство в Майами нового бейсбольного стадиона. Работу для гаитянских штукатуров, кубинских монтажников, индейцев-водопроводчиков — чего только не требовал этот Вилли! Понимаете, Боб, расовая политика. Любители задолбали. К нам с вами это не имеет никакого отношения.

Как Стоут и предполагал, Клэпли взвился, вопя о предательстве, подлом обмане и отмщении. Палмер постарался утихомирить юного клиента и сказал, что у него есть план по спасению моста. Правда, будет нелегко, но он абсолютно уверен, что дело выгорит. И объяснил, что Дик Артемус запланировал специальную сессию законодателей для увеличения бюджетных расходов на образование. Деньги тогда польются рекой, хватит и на мост для Клэпли. Ему только нужно построить на острове начальную школу.

— Вы дадите ей свое имя! — ликовал Стоут.

Наступившее на другом конце провода тяжелое молчание должно было насторожить Стоута, но он не придал ему значения.

— Стало быть, школа? — чересчур спокойно спросил Роберт Клэпли.

— Ну  да! Неужели не понятно, Боб? Школе нужны автобусы, а они не могут ездить по старому шаткому мосту. Придется строить новый. Никуда они не денутся!

Опять молчание, затем раздалось нечто, похожее на рык, но Стоут все еще не врубился в серьезность происходящего.

— Это абсолютно выполнимо, Боб. Уверен, я все утрясу.

— И за сколько? — Голос Клэпли оставался бесцветным.

— Думаю, пятидесяти тысяч хватит.

— Еще пятьдесят?

— Плюс расходы. Придется поездить, — добавил Стоут. — Ну, и устроить несколько обедов.

— Я перезвоню, Палмер.

Это последнее, что сказал Роберт Клэпли, перед тем как незвано появиться в доме Стоута с чудищем, одетым в плотный шерстяной костюм. Это был кряжистый коротышка с нелепо торчащими волосами, явно крашеными — белыми на концах и жесткими, словно иглы. Казалось, мужику на череп уселся блондинистый дикобраз.

Стоут впустил гостей через парадную дверь. Не поздоровавшись, белесый ежик выхватил короткоствольный пистолет, прикрутил Стоута к стулу и притащил в кухню. Роберт Клэпли расхаживал перед окном, выходящим на Залив; когда он поворачивался на каблуках, в ухе посверкивала бриллиантовая вставка.

Начал он с заявления: «Палмер, ты говноед мирового класса», — а закончил сообщением: «Я разговаривал с губернатором».

Стоут почувствовал жидкий трепет в глубине прямой кишки. Он похолодел при мысли, что его застрелят в упор, а к тому все и шло. Еще с тоской подумал о «глоке» в бардачке джипа и о «кольте» в спальне, таких бесполезных в момент настоящей смертельной опасности.

— Дик мне все рассказал, — вещал Клэпли. — Именно ты предложил заблокировать строительство, потому что некий таинственный маньяк украл у тебя сволочную собаку. Правда это? Конечно, нет. Быть такого не может.

— Он прислал мне ухо, — сказал Стоут.

— Ну-ну? — Загорелая физиономия Клэпли, на которой блуждала насмешливая улыбка, вплотную придвинулась к лицу Стоута. Палмера поразил — нет, ошеломил — запах одеколона Клэпли: воняло протухшим фруктовым салатом.

— Собачье ухо, Боб. Парень его отрезал и прислал.

Клэпли хмыкнул и отодвинулся.

— Знаю, Дик рассказал об этой бандероли. Брехня, Палмер. Изобретательная, но брехня. Ты всего лишь классный говноед, который сочиняет байки, чтобы раскрутить меня на лишние пятьдесят тысяч. Попробуй меня убедить, что я не просек ситуацию.

Тут, ухватив Стоута за волосы, Белесый Дикобраз в одно мгновенье запрокинул ему голову, растянул рот, сунул туда что-то теплое и мягкое и сжал челюсти, словно тисками: большим пальцем уперся в изваянный косметологом подбородок и два пальца засунул в ноздри.

Роберт Клэпли продолжил:

— До того как я всерьез принялся за недвижимость и застройку, у меня было занятие другого плана. Но не экспорт видеомагнитофонов, как ты, возможно, подумал. Мистер Гэш состоял у меня на службе. Наверняка ты догадался, что входило в его должностные обязанности. Если понял, кивни.

В хватке мистера Гэша это было нелегко, но Стоут изловчился кивнуть. Он отчаянно сдерживал рвоту, понимая, что захлебнется собственной блевотиной. Позывы начались, когда мягкая штучка, которую мистер Гэш запихнул ему в рот, вдруг заелозила. Она колко скреблась на языке и мокро тыкалась в щеку. Стоут выпучил кукольно-голубые глаза, потом зажмурился, замычал и яростно задергал головой.

— Ладно, отпусти его, — сказал Клэпли.

Мистер Гэш убрал руку с лица Стоута, и тот, разжав челюсти, вдогонку запеканке из тунца, которую съел за ланчем, выплеснул живого крысенка — в розовых пятнышках, почти безволосого, размером не больше венской сосиски. Крысенок благополучно приземлился на кухонный стол рядом с бутылкой перечного соуса и засеменил прочь.

Когда Стоут перестал давиться и рыгать, Клэпли взял его за шкирку.

— Это былой приемчик, называется «В рот тебе крыску». Всегда срабатывал.

— Чтобы ты понял — мы не шутим. — Это было первое, что произнес мистер Гэш. Он говорил мягко и вкрадчиво, как священник, но от его голоса у Стоута по спине пробежал холодок.

— Кажется, теперь ты хочешь что-то сказать, Палмер, — проговорил Клэпли. — Давай-ка заполним пробелы.

Стоут, который прежде не сталкивался с пытками и близкой смертью, с трудом сглотнул. Поморщившись от вкуса желчи, он обильно отхаркнул на пол и прохрипел, дернув подбородком в сторону огромного холодильника, выбранного Дези для кухни:

— Морозилка... Загляните же в морозилку...

Мистер Гэш открыл дверцу, заглянул внутрь, обернулся к Клэпли и пожал плечами.

— За мороженым! — выдавил Стоут. Не дай бог, Дези переложила или выбросила хреновину!

Мистер Гэш зашарил в морозильнике, что-то переставляя, что-то выбрасывая на пол: пару бифштексов, пакет замороженного горошка, полуфабрикат пиццы, коробку мороженого с ромом и изюмом. Потом негромко хмыкнул и вытащил пакет с собачьим ухом.

— Видите! — крикнул Стоут.

Мистер Гэш вытряхнул ухо на ладонь. Поворачивая к свету, внимательно осмотрел, словно опавший лист или обрывок древнего пергамента.

— Настоящее, — сказал он. — Ну и что из того?

Но Роберт Клэпли все понял. Отрезанное ухо в морозильнике означало, что Стоут, каким бы говнюком ни был, говорит правду. Он дешевка, и способен на многое, но отсечь собаке ухо не может. Вот мистер Гэш сделал бы это за милую душу. Только не Стоут — ни за пятьдесят, ни за пятьсот штук. Ни своей, ни чужой собаке он вреда не причинит.

Клэпли велел развязать взмокшего засранца и дал ему несколько минут, чтобы привел себя в порядок. Когда Стоут с мокрым и опухшим лицом вышел из ванной, мистера Гэша уже не было, а Клэпли кивком предложил сесть.

— Ну, Палмер, — сказал он, — давай с самого начала.

Стоут все рассказал.

Клэпли откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— Вот именно поэтому я никогда не заведу детей! Никогда! Зачем им этот больной и извращенный мир? Твой случай с ухом — это что-то из ряда вон.

— Ага, — вяло отозвался Стоут. Во рту еще жило ощущение крысиных коготков.

— Украсть и искалечить собаку! — разглагольствовал Клэпли. — Господи, этот мудила совсем с мозгов съехал. Ты не догадываешься, кто это может быть?