Литмир - Электронная Библиотека
A
A
ТРЕМЕНС:
Показываю! Ганус, стой! вот глупый —
бух в обморок!..
ДАНДИЛИО:
Держите, ух, тяжелый!
Держите, Тременс, — кости у меня
стеклянные. А, вот — очнулся.
ГАНУС:
Боже,
прости меня…
ДАНДИЛИО:
Пойдем, пойдем… приляжем…

(Уводит его в спальню.)

МОРН:
Он рокового повторенья счастья
не вынес. Так. Восьмерка треф. Отлично.

(К Эдмину.)

Бледнеешь, друг? Зачем? Чтоб выделять
отчетливее черный силуэт
моей судьбы? Отчаянье подчас —
тончайший живописец… Я готов.
Где пистолет?
ТРЕМЕНС:
Пожалуйста, не здесь.
Я не люблю, чтоб в доме у меня
сорили.
МОРН:
Да, вы правы. Спите крепко,
почтенный Тременс. Дом мой выше. Выстрел
звучнее в нем расплещется, и завтра
заря взойдет без моего участья{18}.
Пойдем, Эдмин. Я буду ночевать
у Цезаря.

Морн и Эдмин, первый поддерживая второго, уходят.

ТРЕМЕНС:

(один)

Спасибо… Мой озноб
текучею сменился теплотою…
Как хороши — предсмертная усмешка
и отсвет гибели в глазах! Бодрится,
играет он… До самого актера
мне дела нет, но — странно — вот опять
сдается мне, что слышу голос этот
не в первый раз: так — вспомнится напев,
а слов к нему не вспомнишь; может статься
их вовсе нет; одно движенье мысли —
и сам напев растаял… Я доволен
сегодняшним разнообразным действом,
личинами неведомого. Так!
Доволен я — и ощущаю в жилах
живую томность, оттепель, капели…
Так! Вылезай, бубновая пятерка,
из рукава! Не знаю, как случилось,
но, жалости мгновенной повинуясь,
я подменил ту карту, что схватил —
малиновые ромбы — той, другой,
что показал. Раз-два! Восьмерка треф! —
пожалуйте! — и выглянула смерть
из траурного клевера на Морна!
Пока глупцы о розах говорят —
мазком ладони, перелетом пальцев
так быстрая свершается судьба.
Но никогда мой Ганус не узнает,
что я схитрил, что выпала ему,
счастливцу, смерть…
Из спальни возвращается Дандилио.
ДАНДИЛИО:
Ушли? А вот проститься
со мной забыли… Эта табакерка —
старинная… Три века табаку
не нюхали: теперь опять он в моде.
Желаете?
ТРЕМЕНС:
Что с Ганусом? Припадок?
ДАНДИЛИО:
Так, пустяки. Приник к постели, что-то
бормочет и выбрасывает руки,
как будто ловит за края одежд
невидимых прохожих.
ТРЕМЕНС:
Пусть, — полезно.
Научится.
ДАНДИЛИО:
Да, всякое зерно
годится в житницу души, вы правы…
ТРЕМЕНС:
Я разумел иначе… А, шаги
моей влюбленной Эллы! Знаю, знаю,
куда она ходила…

Входит Элла.

ЭЛЛА:
Дандилио!
ДАНДИЛИО:
Что, милая, что, легкая моя?..
ЭЛЛА:
Остались щепки… щепки!.. Он… Клиян…
О, Господи… Не трогайте! Оставьте…
Я — липкая… Я вся холодной болью
пропитана. Ложь! Ложь! Не может быть,
чтоб это вот звалось блаженством. Смерть,
а не блаженство! Гробовою крышкой
задели душу… прищемили… больно…
ТРЕМЕНС:
То — кровь моя. Пускай она поплачет.
ДАНДИЛИО:
Ну вот… Ну вот… Дай отодвину локон…
Жемчужины и розы на щеках,
блеск, волосы, росистые от снегу…
Ты — глупая. Все хорошо. Играя,
ребенок поцарапался — и плачет.
Жизнь обежит, шумя летучим платьем,
все комнаты, как молодая мать,
падет перед ребенком на колени,
царапинку со смехом поцелует…

Занавес

АКТ III

Сцена I

Громадный кабинет. В высоких окнах — ночь звездная, но сцена в темноте. И осторожно входят две фигуры.

МОРН:
Итак — конец. Я буду ночевать
у Цезаря!.. Итак — конец, мой милый…
В последний раз, как два цареубийцы,
мы за полночь по тайным переходам
прокрались в мой дворец… Зажги свечу.
Воск потечет — ты вставь ее прямее.
Еще одну… Так. Вместо лампы трезвой!
Теперь послушай. Я возможность смерти
предусмотрел. Вот тут, в столе, в дубовых
и малахитовых глубинах спят
мои бумаги — договоры, планы,
черновики законов… и сухие
цветы… Ключи передаю тебе.
Передаю и это завещанье,
где сказано, что в приступе видений
слепительных и сладких я решил
склониться в смерть. Пускай мою корону, —
как мяч тугой, откинутый пинком, —
поймает и сожмет в охапку юный
племянник мой, пускай седые совы —
сенаторы, что пестуют его —
моей страной повластвуют бесшумно,
покамест на престоле — только мальчик,
болтающий ногами… А народ
не должен знать. Пускай моя карета,
блистая синим лаком и гербом,
по площади и через мост, как прежде,
проносится. Я призраком пребуду.
А подрастет наследник мой — хочу,
чтоб он открыл, как умер я: он сказку
начнет со сказки. Мантия моя,
расшитая пожарами, быть может,
ему придется впору… Ты, Эдмин,
советник мой, наперсник мой тишайший,
ты светлою своею тишиной
смягчай углы, прохладой окружай
движенья власти… Понял?
16
{"b":"109769","o":1}