Владимир Набоков Трагедия господина Морна АКТ I Сцена I Комната. Шторы опущены. Пылает камин. В кресле у огня, закутанный в пятнистый плед, дремлет Тременс. Он тяжело просыпается. ТРЕМЕНС: Сон, лихорадка {1}, сон; глухие смены двух часовых, стоящих у ворот моей бессильной жизни… На стенах цветочные узоры образуют насмешливые лица; не огнем, а холодом змеиным на меня шипит камин горящий… Сердце, сердце, заполыхай! Изыди, змий озноба!.. Бессилен я… Но, сердце, как хотел бы я передать мой трепетный недуг столице этой стройной и беспечной, чтоб площадь Королевская потела, пылала бы, как вот мое чело; чтоб холодели улицы босые, чтоб сотрясались в воздухе свистящем высокие дома, сады, статуи на перекрестках, пристани, суда на судорожной влаге!.. (Зовет.)
Входит Элла, нарядно причесанная, но в халатике. ТРЕМЕНС: Портвейна дай, и склянку, ту, направо, с зеленым ярлыком… Так что же, едешь плясать? ЭЛЛА: (открывает графин) ТРЕМЕНС: ЭЛЛА: ТРЕМЕНС: ЭЛЛА: (садится на ручку кресла) Не знаю… Странно это все… Совсем не так, как в песнях… Этой ночью мне чудилось: я — новый, белый мостик, сосновый, кажется, в слезах смолы, — легко так перекинутый над бездной… И вот я жду. Но — не шагов пугливых, нет, — жаждал мостик сладко поддаваться, мучительно хрустеть — под грубым громом слепых копыт… Ждала — и вот, внезапно, увидела: ко мне, ко мне, — пылая, рыдая, — мчится облик Минотавра, с широкой грудью и с лицом Клияна! Блаженно поддалась я, — и проснулась… ТРЕМЕНС: Я понял, Элла… Что же, мне приятно: то кровь моя воскликнула в тебе, — кровь жадная… ЭЛЛА: (готовит лекарство) Кап… кап… пять, шесть… кап… семь… Довольно? ТРЕМЕНС: Да. Одевайся, поезжай… уж время… Стой, — помешай в камине… ЭЛЛА: Угли, угли, румяные сердечки… Чур — гореть! (Смотрится в зеркало.) Я хорошо причесана? А платье надену газовое, золотое. Так я пойду… (Пошла, остановилась.) …Ах, мне Клиян намедни стихи принес; он так смешно поет свои стихи! Чуть раздувая ноздри, прикрыв глаза, — вот так, смотри, ладонью поглаживая воздух, как собачку… (Смеясь, уходит.) ТРЕМЕНС: Кровь жадная… А мать ее была доверчивая, нежная такая; да, нежная и цепкая, как цветень, летящий по ветру — ко мне на грудь… Прочь, солнечный пушок!.. Спасибо, смерть, что от меня взяла ты эту нежность: свободен я, свободен и безумен… Еще не раз, услужливая смерть, столкуемся… О, я тебя пошлю вон в эту ночь, в те огненные окна над темными сугробами — в дома, где пляшет, вьется жизнь… Но надо ждать… Еще не время… надо ждать. Задремал было. Стук в дверь. ТРЕМЕНС: (встрепенувшись) СЛУГА: Там, сударь, человек какой-то — темный, оборванный — вас хочет видеть… ТРЕМЕНС: СЛУГА: ТРЕМЕНС: Слуга вышел. В открытую дверь вошел человек, остановился на пороге. ТРЕМЕНС: ЧЕЛОВЕК: (медленно усмехнувшись) …и на плечах все тот же пестрый плед. ТРЕМЕНС: (всматривается) Позвольте… Муть в глазах… но — узнаю, но узнаю… Да, точно… Ты, ты? Ганус? ГАНУС: Не ожидал? Мой друг, мой вождь, мой Тременс, не ожидал?.. ТРЕМЕНС: |
