А еще она спросила у мужчины, нравится ли ему смотреть на ее грудь. И как ей только в голову пришло задать подобный вопрос? При одном лишь воспоминании об этом ее лицо начинало гореть от стыда. Слейтер словно бы вытащил на свет Божий самое плохое, что в ней было. Его холодные голубые глаза и темные брови вразлет почти заставили Ребекку поверить в то, что он дьявол, принявший образ человека. Наверное, именно этим можно было объяснить тот факт, что одно его присутствие выводило ее из равновесия.

Возможно, на эмоциональное состояние Ребекки повлияло и то, что Бенджамин тоже был игроком. Она весь вечер наблюдала за Слейтером и помимо своей воли сравнивала двух мужчин. Ребекка не видела мужа за игрой, но он практиковался дома. Пальцы обоих мужчин были одинаково проворны и гибки, когда в них оказывалась колода карт. Даже выражение их лиц было одинаковым – довольное, но совершенно не выдающее мыслей. И все же кое-какие различия наблюдались. Бенджамин был худощавым блондином со светло-карими глазами. Широкие плечи и мускулистое телосложение Форрестера говорили Ребекке о том, что он привык к физическому труду. Странно, но это последнее обстоятельство делало Форрестера весьма привлекательным для нее. Несмотря на относительное богатство, ее отец никогда не чурался тяжелого труда в отличие от остальных представителей его сословия.

Ребекка закрыла глаза и тотчас же представила родителей. Они смеялись и танцевали под звуки музыкальной шкатулки. Они очень любили друг друга. Об этом свидетельствовал каждый их взгляд, каждое прикосновение. Ребекка даже несколько раз заставала их целующимися, и, несмотря на смущение, она ощутила возникшее в глубине души томление.

Встретив Бенджамина, Ребекка уверовала в то, что обрела такую же любовь, как у родителей. Однако уже через год она поняла, чем слепая влюбленность отличается от любви. Ребекка до сих пор расплачивалась за свою ошибку.

Но у нее нет выбора. Она должна разыскать Бенджамина и рассказать ему о Дэниеле. Наверняка он захочет дать своему сыну все необходимое. Ребекка держалась за это убеждение, как утопающий за соломинку, потому что оно было единственным, что осталось у нее в жизни.

«Неужели мы больше никогда не увидим тебя? Неужели, милая Энни, не услышим твоего нежного голоса, когда весеннее поле покроется дикими цветами?»

Слейтер думал, что песня прекратится, едва он откроет глаза, но тихая мелодия по-прежнему плыла в воздухе:

«Мы любили друг друга, и твои нежные щеки окрашивал румянец. А теперь я стою в одиночестве над твоей могилой, где цветы роняют свои лепестки».

Остатки сна как рукой сняло, и Слейтер вспомнил, что мисс Глори и Саймон собирались утром репетировать. Несмотря на досаду – ведь его разбудили так рано, – Слейтер не мог не оценить мелодичный голос Глори. Он слышал многих знаменитых певиц и теперь мог с уверенностью сказать, что Глори пела совсем не хуже и даже лучше некоторых из них.

Песня стихла, и до слуха Слейтера донеслись приглушенные голоса. Несмотря на ранний час, любопытство выгнало Слейтера из постели. Пока он умывался, Саймон заиграл веселую песню, прогнавшую грусть, навеянную предыдущей композицией. Побрившись и одевшись, Слейтер спустился по боковой лестнице в зал и был несказанно удивлен, когда увидел, что Эндрю уже проснулся и пьет кофе за барной стойкой. Обычно хозяин заведения вылезал из постели не раньше десяти.

Подойдя к плите, Слейтер налил себе крепкого горячего напитка, а потом присоединился к Эндрю. Глори стояла рядом с Саймоном, повернувшись к мужчинам спиной. Вместо короткого рабочего платья она надела сегодня более чем скромную темную юбку и блузку, которая прикрывала декольте и шею, столь бесстыдно обнаженные вчера вечером. И все же эта одежда не могла скрыть от взгляда Слейтера ни женственных линий спины, ни тонкой талии, ни округлых бедер, порождающих лукавые мысли.

Песня закончилась, и Эндрю зааплодировал. Затем он подошел к Глори, взял ее руки в свои и поцеловал сначала одну, а потом другую.

– Это было чудесно, Глори. Когда вы сказали, что поете, я даже и предположить не мог, что вы сможете посоперничать с самой Дженни Линд.

Слейтер едва сдержался, чтобы не закатить глаза, – слишком уж преувеличенной была лесть друга. Впрочем, чуть раньше ему в голову пришло почти такое же сравнение.

Глори покраснела.

– Спасибо, мистер Карни. Я рада, что вам понравилось.

– Очень понравилось. Зовите меня просто Эндрю.

Слейтер знал эту улыбку. Он не раз видел, как его друг одаривал ею женщин, которых хотел уложить в постель. Не было женщины, которая бы ему отказала. Раньше Слейтера не волновала личная жизнь друга, но сегодня он стиснул зубы, чтобы подавить растущее в груди раздражение. Девушка наклонила голову, но ее улыбка слегка померкла.

– Эндрю. – Она взяла в руки ноты и быстро перелистала их. – Я подумала, что лирические баллады и веселые песни стоит чередовать.

– Как скажете. – Эндрю похлопал бывшего раба по плечу. – Твоя игра, как обычно, выше всяких похвал, Саймон. Продолжай.

Глори бросила взгляд на Слейтера, и тот произнес с сардонической ухмылкой:

– Представьте, что меня здесь нет.

В выразительных глазах Глори вспыхнул янтарный огонь, а кончики красиво очерченных губ опустились. Она ничего не ответила и намеренно отвернулась. Но лучше уж молчание, чем не слишком доброжелательный ответ.

Эндрю вернулся к стойке, а Глори с Саймоном принялись обсуждать следующую песню.

– Ну, что скажешь теперь? – самодовольно спросил Эндрю.

Слейтер тихо засмеялся.

– Ты выиграл, только не позволяй ей нагонять уныние на посетителей своими слезливыми балладами. Помни о бухгалтерии.

– За это не переживай. Уверен, они будут так увлечены ею, что не расслышат слов.

Слейтеру ужасно не хотелось признаваться себе в этом, но Карни был прав.

– Мне нужно с тобой поговорить. – Вся веселость Эндрю мгновенно улетучилась.

Его друг еще никогда не был столь серьезен, и Слейтер, нахмурившись, последовал за ним к столику в углу. Нежный голос Глори служил прикрытием, и друзья могли спокойно разговаривать.

– Ты слышал о Викторе Стромане? – спросил Эндрю.

– Хозяине «Оловянного ковша»? Нет. А что?

– Вчера вечером после закрытия кто-то проник в его заведение и покрушил все внутри. Ни одного стула, ни одного целого стола не осталось.

Слейтер пожал плечами. Его взгляд перекочевал на Глори, напевающую очередную печальную балладу.

– Может, кто-то поймал его на шулерстве?

– Кто-то из его игроков и впрямь оказался нечист на руку, но вовсе не значит, что все такие. Кроме того, Виктор уволил мошенника, как только узнал о его махинациях.

– Чтобы защитить себя и остальных своих работников.

– Подозрительный сукин сын. – Эндрю покачал головой. – Нет, тут что-то другое.

– Что? – безразлично спросил Слейтер, ничуть не заинтересовавшись предметом разговора.

Эндрю наклонился над столом.

– Мне кажется, кто-то хочет прибрать к рукам эту часть города. Либо владелец салуна платит, либо его заведение превращается в руины.

Слейтер оторвал взгляд от Глори и внимательно посмотрел на друга. Он знал, что подобное происходило в более крупных городах. Таких, как Новый Орлеан, Сент-Луис и Сан-Антонио, но не в захолустье вроде Оуктри. Может, хозяин напрасно гонит волну?

– Ты что, опиума наглотался?

Эндрю бросил на друга досадливый взгляд.

– Ты же меня знаешь. Эта дрянь не по моей части.

Слейтер не разделял подозрений друга, и все же Эндрю не заслужил этого непочтительного и беспочвенного замечания.

– Но почему ты думаешь, что за всем этим стоит вымогатель, а не обиженный клиент, посчитавший себя обманутым?

Эндрю положил локти на подлокотники и сцепил перед собой пальцы.

– В последнее время случилось еще несколько происшествий. В одном заведении побили игрока, в другом пропал бочонок с виски, в третьем кто-то затеял перестрелку. Взятые по отдельности, эти происшествия – просто издержки бизнеса, но вместе взятые, они начинают дурно пахнуть.