Стук ко мне в дверь. Я поспешно прячу в ящик свой маузер, дневник и сосуд с колдовским зельем оло. Как ни странно, однако за все время своей абсурдной хиджры[80] я ни разу не подумала о полиции, ибо не совершала ничего противозаконного, если не считать того, что утопила яхту своего отца, пользовалась фальшивыми документами и убила мать Лус. О последнем я всегда почему-то забываю. Наверное, потому, что не считала преступным деянием защиту самой себя и Лус. Ифа прервал жизненный путь этой женщины, избрав меня своим орудием. Но совершенно ясно, что мой муж хочет, чтобы полиция занялась мною, иначе он не украсил бы сад Полли трупом своей последней жертвы. Проверка? Он пробует уяснить, выдам ли я его? Это имеет для него значение?

Я бросила быстрый взгляд в зеркало, чтобы убедиться, достаточно ли я неузнаваема. Жалюзи опущены, свет в кухне погашен, очки на мне, челка закрывает лоб. Открываю дверь, и у меня подгибаются колени. Чтобы устоять на ногах, я хватаюсь за дверной косяк. На мгновение мне кажется, будто это снова сон, будто мой муж стоит передо мной, нацепив для смеха полицейскую бляху на карман спортивной куртки. Он произносит:

— Детектив Паз, мэм. Управление полиции Майами. Могу ли я…

Тут лицо его делается озабоченным, и он добавляет:

— Прошу прощения, мэм, с вами все в порядке?

Но я уже вижу, это не мой муж. Строение лица иное, с более высокими скулами и более низкой линией волос. Он крепче сложен, с более мускулистыми плечами и шеей. Глаза у него светло-карие, а не серые с коричневым оттенком, как глаза Уитта. И эта куртка — нет, Уитт не заботился о красивой одежде… Все это проносится у меня в голове, а огга тем временем кричит диким голосом: «Дура! Он мог явиться к тебе в любом обличье, хоть в форме гвардейца-гренадера, — это сон!»

Но я отступаю в сторону, впускаю его в дом, бормоча:

— Нет, это… там, во дворе… ужасно. Скоро ли его увезут? Я боюсь, как бы моя дочь…

Я опускаюсь на один из двух моих стульев. Детектив смотрит на меня.

— Да, мэм, патологоанатомы уже здесь. Все будет кончено минут через десять.

Он садится напротив меня, выкладывает на стол блокнот и авторучку. Я опускаю голову и прилагаю все усилия, чтобы взять себя в руки.

— Вы миссис Тьюи, не так ли? — Я молча киваю, признавая этот факт; у меня нет сил взглянуть ему в глаза. — Миссис Тьюи, вы не видели или не слышали что-нибудь необычное сегодня ночью? Что бы то ни было?

— Нет, ничего, — отвечаю я. — Джейк, это собака Полли, разбудил меня своим лаем. Потом я слышала, как Полли вышла и прикрикнула на него. У нас тут обитают еноты и опоссумы, и пес иногда лает на них. Но тут я услышала жуткий крик Полли и вышла посмотреть, в чем дело. Извините, но я ничем больше не могу вам помочь.

— Ясно, однако вы сразу поняли, что именно находится во дворе.

— Да, мертвый новорожденный. Я по специальности акушерка.

— Вот как? Но я спрашиваю, знаете ли вы, кто это сделал?

— Нет! Откуда же…

Я умолкаю и перевожу дыхание, сообразив, что протестую слишком горячо.

— Я имею в виду, что вам известно, кого мы ищем. Серийного убийцу, нападающего на беременных женщин. Об этом было напечатано во всех газетах, были и передачи по телевидению.

— Ах, это. Разумеется. Да. Это все тот же. Да.

— Верно. Скажите, нет ли у вас предположений, по какой причине наш потрошитель выбрал именно этот двор, чтобы оставить труп ребенка? Вероятно, это мужчина. Может, вы заметили человека, который слонялся поблизости?

Я пытаюсь сформулировать нейтральный ответ, но в эту минуту над головой у нас раздается топот маленьких ножек, и вот уже Лус спускается по лестнице и предстает перед нами в ночной рубашке. Мы оба смотрим на девочку, а она, увидев детектива, в испуге бросается ко мне и прячет лицо у меня на груди. Я прижимаю ее к себе нетвердой, дрожащей рукой.

— Это ваша дочь? — спрашивает Паз.

— Да. Лус, детка, поздоровайся с детективом Пазом. — Но Лус еще крепче прижимается ко мне. — Она стеснительная, — говорю я.

— Да, я понимаю. Но она у вас очень хорошенькая.

Он переводит взгляд с меня на Лус и, как мне кажется, думает о Грегоре Менделе и его теории наследственности. Больше всего мне сейчас хочется оказаться вместе с Лус где-нибудь очень далеко отсюда.

Он убирает свой блокнот и протягивает мне через стол свою визитную карточку.

— Вот моя карточка, мэм. Я хотел бы поговорить с вами позже еще раз. Мы часто сталкиваемся с тем, что люди после перенесенного ими потрясения в связи с такого рода событием не в состоянии вспомнить подробности. Однако проходит день-два, и что-то приходит им в голову. Если и вы что-нибудь вспомните, пожалуйста, позвоните мне в любое время, днем или ночью, все равно. Этого негодяя не так легко поймать, мы в этом убедились. И он будет продолжать свое черное дело, если мы его не остановим. Еще одна женщина, еще один ребенок, еще одна семья…

Я спешу сказать:

— Мне очень хотелось бы помочь вам, но я и в самом деле ничего не видела и не слышала.

Я замечаю какой-то холодок у него в глазах и больше не могу смотреть на него. А он говорит:

— Простите мне мой вопрос, мэм, но вы сообщили, что работали акушеркой. Где это было? Где вы практиковали?

— В районе Бостона. И в Африке. В Мали. Я вернулась оттуда года два назад.

— Понятно. Значит, в Африке? Это интересно. Полагаю, Лус родилась в Африке. А ее отец? Он живет теперь здесь?

— Нет, он умер в Мали. — Вот идиотка! Зачем я сообщаю ему так много? Я отодвигаю стул и встаю. — Извините, мне надо одевать девочку и везти ее в детский сад, так что если у вас все…

Он тоже встает и улыбается неприятной, какой-то кошачьей улыбкой.

— Ну что ж, будем на связи, как говорится.

Я провожаю его до двери и по долгу вежливости говорю:

— До свидания, детектив Паз.

— До свидания, Джейн, — отвечает он и, не оглядываясь, захлопывает дверь, а я, делая вид, будто не слышала его слов, стою в оцепенении, и кровь у меня леденеет.

Я сажусь и некоторое время пребываю все в том же оцепенении, пока Лус не выводит меня из этого состояния, требуя на завтрак молока в особом стакане, на котором изображена маленькая русалочка; потом мы обсуждаем, что ей сегодня надеть, потом она взахлеб рассказывает о постановке в детском саду пьесы про Ноев ковчег, в которой она тоже участвует. А кто это был, маффа? Это был полисмен. А чего он хотел? Он ловит одного очень плохого человека и хочет, чтобы я ему помогла. А что сделал тот плохой человек? Он кого-то очень сильно обидел. Кого? Я не знаю, детка. Какую футболочку ты наденешь, голубую или фиолетовую? С этим разговором и чисто бытовыми заботами я кое-как справляюсь. Пожалуй, обслуживание этой маленькой жрицы, моей приемной дочери, лучшее, чем я могу заняться в данный момент, чтобы укротить бушующих во мне демонов, загнать их в самый темный угол души. Может, коп и не говорил ничего и это была самая обыкновенная галлюцинация, вызванная напряжением и недостатком сна. Да. Конечно. Он, должно быть, сказал: «До свидания, мэм», только и всего. Стоп, надо заканчивать сборы. Я одеваю Лус, выхожу на крыльцо и убеждаюсь, что труп младенца увезли. Тогда я забираю Лус, и мы выходим вместе. Во дворе еще крутятся технические специалисты; мой коп стоит и разговаривает с высоким мужчиной, у того бесцветные глаза и лицо предводителя толпы, творящей самосуд. Оба они провожают нас глазами, и мой коп продолжает что-то говорить.

У меня сегодня важный день. Тот самый, который я видела во сне, день выплаты мне денег, последний день работы. Во время ланча они даже устраивают мне проводы, и миссис Уэйли произнесет свой обычный спич. Мы желаем мисс Долорес всего наилучшего и так далее. Приходят из административного отдела Лулу и Клео, обнимают меня и вручают красивую коробку косметики от Елены Рубинштейн в качестве прощального подарка…