Паз краем глаза заметил серебристую вспышку — это сверкнула металлическая полоска на старом пикапе. Наступило время ланча. Он вышел из машины и купил в кафетерии манго-соду и фруктовое пирожное. Внезапно по коже головы пробежал холодок, как бывает, когда набежавшая тучка заслонит солнце. Джимми поднял голову, но солнце сияло в полную силу прямо над головой, ничем не заслоненное, беспощадное.

Двадцать седьмая улица. Длинный ряд невысоких торговых зданий, где продаются самые разнообразные товары для кубинцев, которые не стали миллионерами в Майами. Здесь продается мебель (compre lo bueno у paguelo luego — покупайте лучшее сейчас, а платите потом), обувь (descuentos especiales para mayoristas — специальные скидки для оптовиков), сэндвичи и кубинский кофе (comidas criollas — креольская кухня), ткани (grandes promociones con los mas bajos precios — крупные поставки по самым низким ценам) и ЖИВНОСТЬ. Последнее слово написано от руки крупными белыми буквами на половинке листа выкрашенной в черный цвет фанеры. Нам нет особой необходимости заходить туда, но мы заходим в этот ранний пятничный вечер после работы, осторожно переступая через невысокий порожек. В помещении стоит тяжелый запах аммиака, исходящий от цыплят. Лус чихает.

— Здесь очень плохо пахнет, — говорит она. — Что мы здесь купим?

В самом деле, что? Мы здесь потому, что я приметила это место, когда однажды проезжала мимо. Таких лавок дюжины в этом районе. Они не торгуют щенками, котятами или тропическими рыбками, здесь продаются цыплята, голуби и даже одна коза. Все животные либо белые, либо черные, без единого пятнышка. Ориша очень строго следят за своим питанием и отрицательно относятся к сложным колористическим схемам.

— У меня здесь небольшое дело, — говорю я Лус. — Оно не отнимет много времени.

— А кто это? — спрашивает Лус, показывая на ярко окрашенные гипсовые статуэтки.

Три из них установлены на пыльной полке под окном. Самая большая, почти в четыре фута высотой, изображает темнокожую женщину в желтом платье, с умиротворенным лицом и золотым нимбом. Золотой нимб сияет и вокруг головы ребенка, которого она держит на руках. Три рыбака благоговейно преклонили колени перед Святой Девой из Каридад-дель-Кобре, покровительницей Кубы. Слева от нее расположена статуя еще одной темнокожей женщины в голубом с белым платье; она стоит на округлых волнах и держит в руке веерообразную раковину. Справа от Девы Марии статуя старца с бородой, в лохмотьях; он опирается на костыль. Я говорю, указывая Лус на центральную фигуру:

— Это Дева Мария, а ты знаешь, кто у нее на руках?

— Младенец Иисус.

— Верно. А вот эта женщина — святая Регла. Она помогает всем, кто выходит в море, а также матерям.

— Значит, она помогает и тебе?

— Надеюсь, — отвечаю я, в глубине души сомневаясь, что святая покровительствует моей бесплодной утробе. А в море я теперь не выхожу. — А это святой Лазарь, он помогает больным, — продолжаю я.

— У него печальный вид.

— Разумеется, ведь больных людей так много.

Раздаются тяжелые шаги; цыплята с шумом разлетаются в стороны. Из заднего помещения лавки появляется невысокая коренастая женщина в желтом с мелким рисунком платье. Лицо у нее цвета старого седла и так же лоснится. Волосы темные и курчавые. Возраст? Ей можно дать и пятьдесят и семьдесят пять. Она курит тонкую виргинскую сигару и смотрит на нас с полным безразличием глубоко посаженными глазами, белки у которых чуть желтоватые. На ломаном испанском я говорю женщине:

— Сеньора, мне хотелось бы уладить вопрос относительно эбо.

Женщина прищуривается. Она все еще пытается свести в одну социальную категорию белую женщину в уродливом коричневом платье и хорошенькую чернокожую девчушку. Спрашивает:

— Вы омо-ориша?

Она хочет знать, являюсь ли я духовным чадом, приверженкой сантерии. Вроде бы так, отвечаю я. А кто мой бабалаво? Говорю, что у меня нет бабалаво, и женщина хмурится. Это понятно. Лавка местная, и девяносто процентов всех дел этой женщины связано с одной-двумя местными общинами сантерии. Зачем ей связываться с чужаками, которые заходят сюда и пытаются заказать жертвы? Пусть пользуются собственными животными. Она спрашивает:

— Кто передал вас под покровительство Ифы?

— Никто, я получила его собственными силами.

Женщина приоткрыла рот, продемонстрировав пустоту на месте отсутствующего зуба и ряд блестящих золотых коронок. Женщины-бабалаво — исключительная редкость, а среди белых женщин таких вообще не бывает. Я наблюдала за тем, как она пробует собраться с мыслями. Она явно нервничала. Наконец она произнесла:

— Подождите немного.

И ушла. Лус тем временем обследовала помещение с уверенностью белой девочки, в которую она чудесным образом превратилась. Я была вынуждена сделать несколько быстрых шагов, чтобы остановить ее, иначе она споткнулась бы о бетонный конус возле двери. Когда я обернулась, передо мной возник тот самый смуглый мужчина в белом костюме, которого я видела вместе с Лу Нирингом возле отдела регистрации в больнице. В ужасе я схватила Лус за руку, намереваясь как можно быстрее убежать отсюда, но тотчас опомнилась: нет, Ифа взял меня под свое покровительство, он выведет меня к свету, а все происходящее — необходимая часть этого.

Мужчина смотрел на меня с любопытством, стоя в дверном проеме задней комнаты лавки. Женщина пряталась за ним в тени, выглядывая через его плечо. На мужчине была белая кубинская рубашка и белые брюки, а на голове бейсболка цвета хаки. Вот он делает несколько шагов вперед и останавливается за пыльным застекленным прилавком у старой железной кассы для приема наличных, как будто ожидая, что я сделаю заказ. Лицо у него гладкое, ему под пятьдесят, усов нет. Затененные козырьком бейсболки глаза необычны, словно у лемура, — одни зрачки.

Он мягко спрашивает по-испански:

— Могу я быть вам полезным, сеньора?

Я стараюсь выровнять дыхание и говорю:

— Я хотела бы договориться о совершении эбо. Два черных и два белых голубя и тридцать две раковины каури.

— В этом я не могу быть вам полезен. — Он пожал плечами и, неожиданно расплывшись в улыбке, добавил по-английски почти без акцента: — Это, видите ли, как при покупке машины. Вы должны явиться сами, а не посылать кого-то другого.

Я отвечаю тоже по-английски и рада этому, так как мой испанский не достаточно хорош:

— Что ж, в таком случае мне придется купить птиц и сделать это самой.

Он еще раз пожал плечами.

— Вы должны совершить все правильно, иначе ориша не сможет есть.

— Я понимаю это, но я не могу появиться на церемонии.

— Как скажете. Могу ли я спросить, какой стих послал вам Ифа?

Я знаю стих наизусть и произношу его.

— Мне этот стих неизвестен. Где вы его узнали?

— В Африке.

— Африка. Завидую вам. Мне всегда хотелось поучиться у бабалаво йоруба.

Я говорю:

— Это было не у йоруба. Я училась у оло.

Вопрошающий взгляд. Это хорошо. Было бы скверно, если бы он знал об оло. «Что ты делаешь? — кричит мне огга из центра моего внутреннего контроля. — Зачем ты общаешься с этим парнем?» Я игнорирую эти призывы, я уже на крючке, меня ведет за собой леска. Я объясняю:

— Оло утверждают, что сообщили йоруба об ориша много лет назад. Они считают, что ориша когда-то сами были оло, людьми, и только потом стали богами. И еще оло говорят, что ориша приходят на их церемонии. Не воплощаются в душах людей, а приходят сами.

— Понимаю. Сеньора, вы верите в это?

— Я сама не знаю, во что верю. Я видела в Африке вещи, которые нельзя объяснить. Им можно только верить. И это гораздо сложнее, чем я могу объяснить.

Он кивает и ласково берет меня за руку. Говорит:

— Сеньора, вам непременно следует пойти на церемонию. Чтобы избавиться от врага, не нужно скрываться или куда-то бежать, нужно выразить уважение сантос и подчиниться их воле. Тогда вы узнаете ваших друзей, а после обретете свободу и душевный покой.