Меня охватывает страх, настоящий ужас. И уже не ком страха, а само сердце подкатывает к горлу.

— Вы знаете о… нем? — хрипло выговариваю я.

— О да. Он близко, и он для вас опасен. Кто он такой?

— Мой муж. Его имя Де Уитт Мур.

Я уже много лет не произносила имени мужа, я постаралась выбросить его из своей памяти. И вот пожалуйста, оно вырвалось у меня изо рта, вылетело в пыльный воздух лавки.

Никаких признаков узнавания, хотя имя это достаточно известно в определенных кругах. Сантеро вырывает листок из блокнота, лежащего на прилавке, что-то пишет на нем шариковой ручкой и протягивает листок мне. На листке написано имя: Педро Ортис и адрес — неподалеку отсюда.

Я прячу листок в сумку. Ортис широко улыбается Лус. Перегибается через прилавок и гладит девочку по щеке. Лус не отшатывается, как обычно делает в других случаях. Быть может, я поверю этому человеку. Он любит детей, а мой муж не любил. Он считал, что насекомые поступают мудро, оставляя свое потомство в коконах, пока оно не превратится во взрослые особи. Глупо доверять, твердит огга, и в моем воображении появляется Гитлер, вяло похлопывающий совсем юных солдат по щекам, а потом и Саддам Хусейн.

— Вам следует прийти на церемонию, — повторяет Ортис. — Мы все обсудим. Произошло нечто очень скверное. И для вас, и для сантерии.

— Как много вы знаете?

— Совсем немного. Так, разные слухи, ощущения, предупреждения от ориша.

— Это его ребенок?

— Нет.

Я рассказываю Ортису о йоруба, об Африке, избегая подробностей о моем времяпрепровождении у оло. Я не говорю ему ни слова об окуникуа — четырехкратном жертвоприношении, — потому что, по моим сведениям, до сих пор только два человека в Северной Америке знают, что это такое. По выражению его темных глаз я догадываюсь, что он подозревает меня в неполной откровенности. Он задерживает на мне проницательный взгляд и говорит:

— Видите ли, простые люди думают, будто мы, я имею в виду, мы, сантерос, имеем власть над сантос, но мы с вами понимаем, что это не так. Мы научились открывать себя, вот и все. Правда заключается в том, что мы у них во власти. — Он сжимает кулаки. — Но ведь это пугает — быть во власти у сантос, вы согласны? Мы предпочитаем думать, будто мы самостоятельны. Но при одном условии: мы знаем, что они любят нас, а они знают, что мы любим их. Даже Шанго, который так ужасен, когда приходит.

Я киваю, словно та дешевая кукла, каких некоторые владельцы машин усаживают на заднее сиденье. Я не могу остановиться. Лицо у меня словно стянуто. Появилась ли на нем идиотская улыбка? Ортис продолжает:

— Но в мире духов есть не только ориша. Простые люди ошибочно считают, будто все духовное прекрасно. Вы понимаете, о чем я, верно?

— Аджогун, — произношу я.

— Да, они, — подтверждает Ортис. — Ориша помогают душе воспарить и наполняют миром наши сердца. Но аджогун — это пожиратель. Жадный пожиратель. Надеюсь, вы сами никогда…

— Нет, никогда, — перебиваю я. — Но он — да.

— Разумеется. Но ведь он не просто колдун, не так ли?

— Нет, я не знаю, что он такое. Нечто, чего не было уже очень, очень давно. Даже в Африке. Мне лучше уйти. Я не хотела бы втягивать кого бы то ни было…

Он протягивает мне руку и мягко пожимает мою.

— Мы во власти сантос и таким образом уже втянуты. Послушайте меня, сеньора. Обратите особое внимание на то, что говорит ориша. Это самое главное сейчас. Обратите внимание! Приходите на церемонию!

Но я думаю лишь о том, как спастись бегством. В помещении душно и влажно, по моему телу струится пот. Тяжело дышать воздухом, насыщенным испарениями аммиака. Я сейчас либо упаду в обморок, либо брошусь к ногам Ортиса с криком: «Спаси меня!» Подбегает Лус и спрашивает, можно ли ей маленького цыпленочка. Я готова сказать нет, но сантеро обращается к женщине со словами, смысла которых я не улавливаю. Она уходит и очень скоро возвращается с бумажным мешком, усеянным дырочками и скрепленным сверху. Лус и я заглядываем в дырочки. Девочка в восторге.

Желтая птичка.

На улице жарко и влажно после недавнего ливня, обычного в Майами в это время года. Лус заявляет, что она голодна, и мы заходим в кубинское кафе, где Лус получает два фруктовых пирожных и шоколадное молоко, а я выпиваю чашечку кофе con leche — с так называемыми молочными сластями, дивными на вкус. Передо мной дилемма. Я должна совершить жертвоприношение, должна найти своих союзников, но чтобы сделать это, мне нужно пройти ритуал сантерии и тем самым оповестить потусторонний мир, что я жива. И он тоже узнает, что я жива. Улуне мог узнавать о смерти человека, которого знал, даже если тот находился в это время далеко, и, возможно, мой муж тоже научился этому приему. В таком случае попытки скрыться или уехать куда-то совершенно бесполезны. Быть может, он сейчас не здесь и у него пока нет возможности добраться до Майами. Я ощущаю присутствие мощных сил, надвигающиеся грозовые тучи, беспощадные, словно мельничные жернова. Они сотрут меня в порошок, но если Ифа прав и защитит меня, я узнаю, кто мои союзники, мои покровители. Магические покровители — понятие, недоступное обычной реальности. Когда вы осмеливаетесь проникнуть в мир невидимого, ваши покровители образуют вокруг вас некий круг защиты, заколдованное пространство. Они не совершают никаких действий и ничем не дают о себе знать. Этот цыпленок не имеет, очевидно, ни малейшего представления о том, что предназначен оберегать меня. Надо верить Ифе, и тогда все поймешь. Задача не из тривиальных.

— Я хочу назвать своего цыпленка Пипером, — говорит Лус. — Имя хорошее, ему подходит.

Я вздрагиваю: именно так в просторечии зовут соглядатаев или полицейских.

…Четвертого июля Лу всегда устраивал грандиозную вечеринку. Я в то время не была особенно активной участницей подобных увеселений — после моего возвращения из Сибири прошло только два года. Я предпочитала стоять в сторонке и наблюдать, потягивая спиртное до тех пор, пока не впадала в прострацию и становилась неприятной для окружающих, вплоть до самых диких выходок, как это случилось ка одной из вечеринок, где я была вместе с Лу, и, насколько помню, во время танцев я сняла с себя трусики и запустила ими в осветительную аппаратуру.

Поэтому на сей раз я стояла на веранде в одиночестве, когда вдруг появился Лу и окликнул меня:

— О, Джейни, вот ты где! Я хочу тебя кое с кем познакомить. Джейн, это Де Уитт Мур. Уитт, это Джейн Доу.

Мур, как и все, широко раскрыл глаза, услышав мое имя. У меня глаза тоже, должно быть, широко раскрылись, когда он протянул мне руку. Это был некий сигнал, словно звонок. Прежде всего меня поразила его кожа — не ее желтый цвет, а фактура: она была гладкой и блестящей, как слоновая кость, кожа ребенка. Лизни ее — и ощутишь на языке сладкий привкус. Он был хорошо сложенным, средней комплекции мужчиной, чуть выше меня ростом. В рубашке в голубую полоску с закатанными выше локтя рукавами, в легких брюках и в таких же полотняных туфлях от Сперри, какие носила я. Глаза наши встретились; у него они были светло-карие, умные, сардонические, настороженные, живые. Я потом несколько раз пыталась «копировать» его взгляд, но у меня ничего не получилось. Между нами что-то возникло, прежде, чем каждый из нас мог это осознать. Чересчур долгое рукопожатие — тоже опасный признак. Лу между тем что-то весело болтал, рассказывая то о моих приключениях, то о своих отношениях с Уиттом.

— Мы с ним ходили в одну школу.

— «Нотр-Дам»?

— Да, — сказал Уитт, — в одну футбольную команду. Оба были защитниками.

— Да нет же! — рассмеялся Лу. — В среднюю школу в Морристауне.

— Верно. Лу пускал в ход свои могучие мускулы, чтобы защитить меня от расистов.

Я вопросительно взглянула на Лу, но в эту минуту на веранде появилась огромная шоколадного цвета женщина в развевающемся темно-красном одеянии с розовым узором и в розовом тюрбане. Она утащила Лу с собой, обещая ему серьезную музыку.

Я осушила свою рюмку. Уитт не двинулся с места, стоял и с улыбкой смотрел на меня, и я занервничала.