Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я проезжала через маленький североирландский городок Драперстаун. Никогда раньше не бывала в такой глуши, отдаленной от всего окружающего мира горами и лесом, где даже в апреле пахнет грибами. На подъезде к нему вдоль дороги висели два плаката. На одном было написано “Мы не требуем ничего, кроме равноправия”, на другом – “Тот, кто не дает совершиться мирной революции, неизбежно получит революцию вооруженную. Кеннеди “ (цитата по памяти). А за моей спиной сидели две благопристойные ирландские бабушки с перманентом и в очочках – и вели беседы на совсем, очевидно, непривычные их ненапрягающемуся уму темы мировой политики.

– Ой, надо было американцам оставаться в Ираке сразу, тогда ещё, в 91-м году. Дошли бы до Багдада и скинули бы этого Саддама! А то вот столько ребят своих теперь положат! – сочувственно сказала одна.

– Мне совсем не нравится этот Буш. Но Америка так хорошо всегда к нам относилась, столько сделала для нашей страны…. Мы обязаны поэтому им теперь помочь, – вторила ей другая.

Я не удержалась.

– Значит, потому, что Америка, по-вашему, была для вас хороша, пусть теперь убивают людей в других странах? – спросила я.

Бабушки – в типично ирландской манере- сделали вид, что меня не расслышали, или что я обращалась не к ним.

По радио в автобусе начались новости. “В Багдаде от бомбардировок сегодня, по сообщениям с иракской стороны, погибли 15 человек…” – читала диктор. Бабульки не проронили ни слова. “Американский вертолет был подбит иракцами, пропало 6 солдат. Полагают, что они погибли,” – продолжало радио. И бабушли синхронно зацокали языками:

– Ой бедняжки! Представляешь, Ройшин, каково их матерям?

– Замечательно. Великолепно. Молодцы иракцы, так держать! – громко сказала я.

Бабули в шоке замолчали, но вслух так ничего и не возразили. В Ирландии принято все делать не вслух, а исподтишка – и когда ты говоришь вслух то, что идет вразрез с “официальной точкой зрения”, люди теряются и начинают тебя бояться.

Я сидела впереди бабулек, и они не могли видеть, что по моим щекам потекли те самые слезы – горячие и злые-, о которых я рассказала вам в начале.

Мои попутчицы, судя по всему – и по виду, и по акцентам, и по именам, и по тому, куда они ехали, – были представительницами угнетенного и дискриминируемого католического меньшинства. Того самого, которое развешивает вдоль дорог вышеупомянутые плакаты. И тем не менее, по отношению к нам, “небелым мира сего”, они были совершенно такими же расистками, как здешние протестанты-юнионисты- по отношению к ним самим. Причем их собственный расизм даже не был им самим заметен. Наверно, этого стоило ожидать от тех, кто – в коллективном смысле слова, как и любая западная страна – живет за счёт всего остального мира и может себе позволить, фигурально говоря, валяться на диване целый день – и тем не менее не умирать с голода/ Но тем не менее, было очень больно это видеть своими глазами – и осознавать, что даже самые дискриминируемые люди здесь совершенно равнодушны к тому, когда дискриминируют, уничтожают и грабят не их самих, а “каких-то там черномазых”.

Пришла пора анализа и переосмысления нашей жизни.

Ирландские бабушки вот тоже сделали свой выбор. Они одним махом перечеркнули своё славное прошлое, встав на сторону колонизаторов – духовных и физических наследников тех, кто столетиями терзал и продолжает ещё потихоньку посасывать кровь из их собственного народа, как вот-вот готовая отвалиться (при мысли о более свеженькой добыче!) жирная пиявка.

Бабули, вам так несказанно повезло, что у Ирландии нет нефти!

“По капле выдавливать из себя раба”- самая трудная задача в жизни человека. Так считал Антон Павлович Чехов. Выдавить из себя раба- это означает и осознание сегодня потомками прежних крепостных того, что “барин” не был “добрым” только оттого, что позволял крестьянам рубить не посаженный им самим лес. И осознание того, что “Америка” не сделала ничего доброго для Ирландии: что она построена на поте и костях многих народов, в том числе и ирландских иммигрантов, экономически и политически “выдавленных” за океан точно так же, как сегодня выдавливаются, к примеру, из Восточной Европы сюда так упорно игнорируемые даже самыми прогрессивными здесь левыми партиями мигранты-рабочие, готовые вкалывать как буйволы, за гроши. Что же, через несколько поколений молдаване или украинцы должны будут объявить свою благодарность Ирландии за то, что здесь тянули жилы из их отцов и дедушек? И прощать после этого Ирландии любую гадость – например, присоединение к агрессору в нарушение её официального нейтрального статуса, как это делается сегодня?

– Есть только одна положительная вещь в этой войне, – сказал мне при встрече Дермот.

– Это что же?- саркастически поинтересовалась я, но он не шутил.

– Что чем дальше и чем больше иракцы будут страдать – и несомненно, сопротивляться, тем больше в мире осознают снова приемлемость вооруженной формы борьбы за свое освобождение, которая при определенных условиях является, к сожалению, единственно возможной. После 11 сентября людям внушили, что это чуть ли не табу. Но это вполне законная форма освободительной борьбы – что, кстати, признается в официальных документах ООН!- и иногда просто нельзя иначе. Скоро люди снова осознают это. Американцы сами мир к этому подталкивают.

– Дермот; а ведь мы с нашим другом…

– Да, знаю…. Эх, если бы Он только знал….- это Дермот о Лидере, – Досталось бы нам всем по первое число. Как пить дать.

– Да уж, конечно, Он, как обычно, “ничего не знал»… Хорошо устроился!

В последнее время наши с Дермотом отношения ухудшились – вернее, ухудшилось мое к нему отношение, но он об этом не подозревал. Дело было даже не в Ойшине, а в том, что Дермот начал регулярно излагать мне свои достаточно нездоровые физические фантазии. Правда, только словесно – на то, чтобы попробовать осуществить их на практике, у него не хватало духу. Но я подозревала, что это было только делом времени. И мне становилось все неприятнее и неприятнее его общество – несмотря даже на наши с ним увлекательные беседы на политические темы.

Через неделю после моей той встречи с Ойшином поздно вечером у меня запищал телефон – пришла эсэмэска. От Дермота. Наверно, опять одна из его неприличных фантазий!

«Тебе нравится кто-то другой?” – засветились буквы на экране моего телефона.

Я похолодела.

«О чем это ты?”- быстро набрала я на своем мобильнике.

Хотя я прекрасно поняла, о чем это он. Не поняла только, откуда он это узнал. И ни за что не собиралась в этом сознаваться. Даже под пытками. Вовсе не потому, что я боялась рассориться с Дермотом – просто это была моя священная тайна, которой никто не должен был касаться грязными руками. Даже самому Ойшину я не собиралась в этом признаваться – только намекнуть. Ну, а уж Дермот, с его плотским взглядом на вещи, не смог бы даже понять, что Ойшин значил для меня. Он подумал бы что угодно – что Ойшин моложе его или лучше его выглядит, – но он никогда не понял бы, что даже если бы Ойшин выглядел как Квазимодо, это ничего в моем отношении к нему, Дермоту, уже не изменило бы. Ойшин был мне не просто другом – он был моим соратником, моим боевым товарищем, человеком, разделявшим мои взгляды и разделявшим со мной опасности и трудности… Все мечты мои соединились в нем в одном лице.

Дермот же опасностям себя подвергать больше не хотел – и вообще как-то проговорился о своих фрустрациях: «Я мог бы быть уже директором школы, а я… уже скоро на пенсию, а у меня еще ничего нет за душой… другие в моем возрасте….»

Вот тебе и вся революция. И все объяснение того, почему они выбрали такой курс, который они выбрали. Годы поджимают. Хочется успеть пожить всласть.

Дермоту было всего-то 49. Хоть он и так любил называть себя стариком. Вы можете представить себе Ленина сожалеющим, что он не сделал карьеру адвоката в царской России?…

Ойшин был не таким. Он не жалел, что не сделал карьеру, не стремился наверстать упущенное на этом поприще – и не боялся, что о нем подумают американцы. А еще… еще он не воображал себе, как сделает со мной что-нибудь гадкое – а если даже и воображал, что трудно себе представить, то никогда ни словом об этом не заикнулся. В то время как Дермот почему-то ожидал, что меня его бред сивого жеребца должен приводить в восторг. И мое отвращение к нему из-за этого росло поминутно – с такой скоростью, как поднимается вода у нас в местной рыбацкой гавани, когда начинается прилив….

314
{"b":"108871","o":1}