– Поменьше надо читать и побольше за машиной ухаживать! – недовольно бросил он Аркадию. Мне показалось, что я ослышалась. И это говорит Шурек, который сам себе испортил зрение в 17 лет, потому что читал по ночам под одеялом? В советское время, будучи главным экономистом завода, он не относился так даже к уборщицам.

Что это стало с людьми?

Аркадий даже не взглянул на него, сделал вид, что ничего не слышит и продолжал свой рассказ о прочитанном.

Подобно большинству неглупых, думающих наших мужчин, Аркадий в постсоветское время начал медленно убивать себя алкоголем. Нет, за рулем он не пил, но в выходные напивался почти каждую неделю до чертиков – чтобы хоть ненадолго не думать о том, что творится вокруг. Мысли об этом грызли его днем и ночью. Он постоянно вспоминал, как ездил в советское время в Азербайджан, как работал в Эстонии с вычислительными машинами на практике, какие и там, и там были замечательные люди, какая удивительная была жизнь, и как мы этого не ценили….

Если бы я все время думала об этом, не научившись отключаться, я бы тоже запила!

Сонни, конечно, не подозревал, какие бурные нас обуревали чувства и почему. Вместо этого он с любопытством смотрел за окно. Трасса, на моей памяти такая красивая и пустынная, теперь была облеплена по всей ее длине какими-то киосочками, избушками, палатками, развалами. Знакомый мне по дороге коровник перепрофилировали в магазин запчастей. Куда дели коров, неизвестно. На всех избушках и коровниках гордо красовалось «супермаркет». Иногда даже латинскими буквами. Более абсурдного зрелища мне еще видеть не доводилось. Все, кому не лень, пытались хоть что-то продать. Отовсюду, чуть ли не с деревьев в лесу, свисали какие-то идиотские рекламы. Из придорожных кафе гремела пошловатая «новорусская» попса с ее ритмом «умпа-умпа-умпа-па» вперемешку с душещипательной тюремной лирикой, которую нормальному человеку просто стыдно было слушать. Диапазон ее содержания колебался от «я сел – она обещала меня ждать- не дождалась» до «я сбежал и показал им всем, где раки зимуют!»

Сонни, судя по лицу, нравилось то, что он видел: это мало чем отличалось от того, с чем он вырос у себя на острове, не считая погоды. Другой жизни он не знал и представить себе не мог. Я могла ему только посочувствовать.

И все же многое у нас для Сонни было в новинку.

На базаре он первым делом пришел в ужас от кубанских помидоров сорта «бычье сердце» – огромных, красных и сладких. Он привык к голландским – выращенным в теплице, мелким и почти зеленым.

– Надя! Почему помидоры такие? Чернобыль? – воскликнул он, обращаясь к моей маме так, словно она несет личную ответственность за несоответствие кубанских помидоров принятым в Голландии стандартам.

Какие- такие? Они такие и должны быть – натуральные! Забудь уже ты о своей голландской химии!

Натуральные наши помидоры так понравились Сонни, что на голландские он с тех пор и смотреть не хотел.

За день до начала практики Сонни почему-то решил попробовать нашу водку. Для храбрости? Мамы дома не было, он прошел на кухню, достал из холодильника бутылку и налил себе полный стакан. Я тем временем занималась Лизой, но увидела краем глаза, что происходит, и посоветовала ему не пить без закуски: у нас никто так не делает.

Сонни залпом опрокинул стакан и гордо на меня посмотрел:

– А все говорят: водка, водка… Я ничего даже не чувствую!

И потянулся за вторым.

– Не говори потом, что я тебя не предупреждала, – только и сказала я. В конце концов, западный человек привык к свободе, не буду мешать ему своими коммунистическими запретами.

Я вышла с кухни. Через две минуты оттуда послышался страшный грохот. Я бросилась обратно. Сонни лежал на полу и стонал.

Перепугавшись, я кое-как волоком дотащила его до ванной. Он не мог даже приподняться. Я налила в ванну теплой воды и, ругаясь на него, что он меня не послушал, с большим трудом втащила его в ванну. Он лежал там, отмокал и стонал.

Тем временем вернулась с работы мама.

– Что это у вас тут? Как Мамай прошел! – удивилась она, заметив на полу кухни следы Сонниных подвигов.

Я начала ей объяснять, что произошло, а Сонни тем временем стонал из ванны:

– Не говорите по-русски, вы меня раздражаете…

С тех пор он у нас больше водку никогда не пил. Даже когда ему наливал муж моей тети с традиционным нашим «Ты меня уважаешь?»

…Когда я только что приехала домой- впервые за 5 лет,- народ к нам неожиданно повалил валом. Вплоть до работников ОВИРа, к которым пошел было регистрироваться Сонни – они… тут же прибежали к нам домой: захотелось посмотреть, в каком «богатстве» мы живем! Знакомые и незнакомые: все они считали, что я “сделала свою жизнь “, и им интересно было посмотреть на человека, приехавшего с такого “свободного” Запада. А может, и пользу какую-то можно бы было из этого извлечь…

Представления о жизни на Западе у них, правда, мягко говоря, весьма своеобразные…

– Ну как они там, веруют? – спросил у меня с уважением в голосе про голландцев троюродный брат Гриша – из тех, которые вешают на шею кресты с гимнастом.

– Во что? – не поняла я. А когда поняла, у меня глаза полезли на лоб: я вспомнила пустые голландские церкви, открывающие двери раз в неделю – для голландских стариков да иностранцев.

– Ну как же, а нам говорили…

…Сегодня они уже не приходят. Интерес пропал – когда не услышали от меня подтверждения сказок, в которые им так хочется верить (ну, надо же ведь верить хоть во что-нибудь!).

Страдают этим, впрочем, не только «новорусские» Гриши, но и многие из самых что ни на есть жертв «свободного рынка». Когда я им честно говорила, что жизнь при капитализме похожа на детскую присказку: «вытянули хвостик – клюв прилип» (все забастовки в рамках «свободного» общества подобны бегу белки в колесе: рост зарплат не поспевает – и никогда не поспеет!- за вечно растущими ценами, и продолжать бастовать людям придется до конца своей жизни), они впадали в ступор. А ведь я не возводила на жизнь эту поклепа, я просто описывала ее такой, как она есть – не с «молочными реками», текущими среди «кисельных берегов», а с приходящими по почте нескончаемыми счетами: не успеешь заплатить по одному, как уже пришел какой-нибуль еще! (у нас а СССР было только 2 счета – за квартиру и за электричество, причем это был такой мизер, что никому не приходилось опасаться, а сможет ли он погасить все счета в этом месяце!) и с церквями, которые предоставляют наркоманам наркотики Но от этого ограбленные гайдарами и чубайсами только готовы были заткнуть уши и затопать ногами: «Замолчи! Этого не может быть!»

Ведь тогда оказывается, что впустую они все это время затягивали на себе пояса, ожидая, когда же истекут обещанные Явлинским 500 дней …

– Это просто что-то ты там не так поняла… вот у нас по телевизору показывали!…

Да у вас и по радио говорят, что вы с Гитлером первыми войну начали… и что быть проституткой – это мечта всех московских школьниц… И даже у «Аум Синрике» своя передача есть …

Позднее я заметила на Западе совершенно такую же «страусиную» реакцию среди обывателей, когда рассказываешь им о том, о чем им не сообщают их собственные СМИ.

Неправда, что Цвангираи не участвовал во втором туре выборов в Зимнбабве, потому что зимбабвийская ЦИК отказалась его с выборов снимать ? Правда, что ельцинский лагерь запугивал и подкупал избирателей в 1996 году? И на Западе никто и словом об этом не обмолвился, признавая его переизбрание вполне законным? А-а-а-а! Заткнись! Не хочу тебя слушать! Не может этого быть!

… А перед глазами все стоит и стоит худенький солдатик, который позвонил в дверь маме в 1996 году – пришел собирать подписи за выставление Ельцина кандидатом в президенты. Его послали из части.

– Извините, молодой человек, но я не буду это подписывать, потому что я не буду за Ельцина голосовать!- сказала ему с порога моя мама.

И тут вдруг солдатик заплакал, размазывая по полудетскому лицу слезы.