— По твоему слову восстанет мёртвый?

— Он не умер, — поправил Лодак и подумал: «Убьёшь такого, как же». — Он просто уехал домой.

За всю историю Весна не знала подобного скандала. Ведьма вступилась за честь мужа. Конечно, напрямую в совет она не пошла, равно как и не замыслила покушение на Даэа. Получив аудиенцию уванга Штирии, она пересказала догадки полковника и не поленилась повторить их главе Стрел.

Главнокомандующей некогда стало заниматься поездом и летнями. Она готовилась в суде отстаивать свою честь и биться за сохранение власти. Многие области и ментальные роды также оказались вовлечены в эту кутерьму.

Эрлих приехал в Весну с единственной надеждой, в которой не признавался ни Чанакье, ни, тем более, Хину Одезри: надеждой застать или вызвать раздор в стане превосходящего врага, и тем воспользоваться. «Разделяй и властвуй» — идея была не нова, но шанс — неповторимым.

Пока Одезри отсутствовал, Эрлих как мог присматривался к важным весенам, расспрашивал о них. Его эмоциональная слепота сильно затрудняла дело. Человеку, — пусть не человеку, а потомку мифических существ, — у которого нет интуиции, слишком легко ошибиться, как бы ни был обширен его жизненный опыт.

Накануне возвращения союзника, ставшего теперь неудобным, Эрлих сделал выбор. Он подождал бы ещё немного, но появление на сцене Одезри не позволяло тянуть. «Промедление смерти подобно», — как говорил другой правитель, нездешний.

Эрлих поставил на Дол.

Два дня отряд Таруша уходил от динзории срединного владения, возглавляемой Оруром. Мчаться к Разьере короткой дорогой — об этом не могло быть и речи. Отряд пустился в бегство на едва передохнувших ящерах, преследователи — на свежих. Таруш ясно понимал: если сразу устроить гонку на скорость, живности её не выдержать.

Превосходство врага в числе позволяло ему высылать большие отряды разведки, не рискуя сильно ослабить основную группу. Однако и затаиться такому полчищу было намного труднее. Орур понимал, куда бежит Таруш, зато наместник лучше знал родные края. «Мы почти в равном положении, — тешил он себя. — Помоги нам небеса». Слишком многое зависело от удачи — не меньше, чем от искусности воинов и командиров.

Хорошо хоть в крепости удалось захватить свежих ящеров: по крайней мере, не дрожали теперь над каждым. Захромавшего отпускали на все четыре стороны, пересаживались на нового.

Много времени теряли, пряча следы, но оставить противника с носом, конечно, не удавалось. Временами Орур терял беглецов, но, зная, куда они стремятся, он вскоре находил их. Что и говорить, ума старейшине было не занимать — Таруш куда как легче обставил бы самого уана. Несколько раз разведчики поднимали тревогу поздно, и отряду приходилось, словно вспугнутому монстру, мчаться наперегонки со смертью — лучники были у обоих противников, но Таруш запретил своим стрелять. Выбить достаточно воинов, чтобы потягаться с преследователем в бою, удалось бы лишь героям сказки. И куда разумней виделось ему прилагать все силы, чтобы оторваться и сохранить в своём отряде как можно больше людей.

Сколько раз во время бешеной погони он про себя возносил хвалу не одной Дэсмэр и небесам, но и прежнему уану с его интересом и удивительными знаниями о разведении новых пород, обладавших улучшенными качествами. Вот хотя бы этих, спасавших сейчас Тарушу и его воинам жизнь, более выносливых, маневренных и быстрых ящеров.

Третий день клонился к закату. Наместник, немолодой и смертельно усталый, готов был целовать родные белые пески. Уже скоро все они окажутся в безопасности за стенами Разьеры, если только он не падёт раньше, сражённый случайной стрелой.

Как бы ни был умён и изворотлив Орур, как бы ни жаждал власти, как бы ни превосходил силой, он не мог изменить одного: время работало против него.

— Я вас слушаю, — снизошёл маг из Дол, разглядывая ухоженные ногти.

Хотя он ещё стоял на пороге, но всем своим видом сообщал, что уже в коридоре, а не в зале, где Мегордэ Небели давала приём. Он собрался уходить и лишь ожидал свою спутницу. Не поняв его намерений до конца, Эрлих счёл удобным заговорить сейчас. Он всегда испытывал трудности с выбором удачного момента.

— Как быстро всё может измениться, — негромко заметил он. — Нет выгоды вести дела с тем, кто себя скомпрометировал. (Маг мученически поднял веки.) Или с тем, кто утратил власть.

Беспрестанно меняющееся лицо собеседника ничего не подсказало весену. Он предпочёл опустить взгляд на шнуровку чужой рубашки. Шнуровка не шевелилась сама по себе, выглядела вполне обычной, и это успокаивало.

— История с Даэа всех нас очень удивила, — утомлённо ответствовал маг, словно отвечал заученный урок.

— Перемены происходят не только в Весне, — мягко подсказал ему потомок эльфов. Шнуровка ничего не добавила. — В вашем договоре с увангом Онни стояло имя?

— Каком договоре? — на лице весена мелькнула откровенная неприязнь, но он и не подумал оставить жеманный тон.

Дама уже возвращалась, со всеми простившись. Эрлиху оставалось надеяться, что собеседник заглотил наживку:

— Если вспомните, я рад буду продолжить разговор.

Маг из Дол при всём желании не мог бы забыть о странном летне — на следующее же утро он получил объяснение его намёкам. Прежние договорённости ничего больше не стоили: Онни пал, уванг утратил власть. Впрочем, и Даэа теперь оказывалась не у дел. Подумав, весен рассудил, что всё складывается даже благополучно. Конечно, прибыль с птиц получить уже не удастся, но тем большее значение обретала возможность, не привлекая ни светских, ни военных, взяв в долю лишь Трав — увы, без этого никак не выходило обойтись — договориться с новым властителем Онни о развёртывании под его охраной и на его земле весенних мануфактур. Для начала. Долы и Травы будут снабжать их сырьём, но и получать весь товар, а значит, всю прибыль. В обмен Онни гарантируют защиту от военного вторжения: если половина ментальщиков в совете Гильдии всякий раз будет голосовать против, по нынешним законам Даэа не сможет поднять армию. И все довольны.

Как только из Лета потекут выращиваемые материалы, положение Стрел серьёзно пошатнётся. Там можно будет вспомнить про намечавшееся сотрудничество Дол с Льером. Нет ничего милее заигрывания с чужими непомерными амбициями. А Даэа… А что — Даэа? Раз есть победители, должны быть и проигравшие. А громоотвод никогда не лишний. Народу спокойней, если принести ему жертву, свалив на неё все грехи.

Лишь бы только летень подписал договор на весенних условиях, и тогда с него останется лишь пылинки сдувать и бережно переправить домой, раз уж ныне мир прибыльней войны.

Накануне отъезда, отослав Чанакью с поручением, Эрлих постучал в дверь комнаты Хина. Потомок эльфов знал, как следовало поступить: молчать о заключённом договоре, о бунте во владении Одезри и о захвате Онни своими войсками. В Лете тотчас взять бывшего союзника под стражу, а затем казнить на главной площади, на потеху толпе и в назидание двум — или трём: кто знает, преуспеет ли Орур с осадой — оставшимся соседям. Следовало. Но Эрлих не находил себе места и не чувствовал радости от редкой своей удачи, потому что отчаянно не желал поступать так, как следовало. В конце концов, он убедил себя, что казни одного уванга Онни вполне хватит. Однако зайти в самообмане так далеко, чтобы уверовать, будто Хину Одезри можно сохранить жизнь, он не мог.

Своего мягкосердечия Эрлих не понимал, знал, что и Чанакья его не поймёт, а скорее даже осудит, потому и отослал племянника. Во взгляде Хина с самого его возвращения невесть откуда читалось затаённое безразличие. Потомку эльфов казалось, что само желание жить угасло в бывшем союзнике, и это упрощало дело.

Он плотно притворил за собой дверь, вытащил кинжал из ножен, пряча его под одеждой — на всякий случай. И сделал то, за что, не задумываясь, всего лишь воздавая за слабость, убил бы своего повелителя: рассказал правду. Хин молчал. Эрлих не был уверен, что он понял. Поэтому потомок эльфов добавил, снимая с себя груз ответственности, успокаивая растревоженное сердце: