— Конечно, — послушно согласился Лодак.

От довольства скука у Ларана на время прошла. Пользуясь этим, его брат попытался выведать:

— Кто бунтует?

— Крепость сцепилась с Разьерой, — отмахнулся уан, вестям о побоищах внимавший хоть с каким-то интересом.

«Таруш и Орур, — отметил Лодак. — Одезри глупец. Всё ожидаемо».

— А что восток? — спросил он, вполне догадываясь об ответе.

— А что: восток? — развеселился Ларан, глядя на брата, как на круглого дурака. — Кому там было бунтовать — тех ещё старик Каогре вырезал. А новые вожди, значит, покамест, не уродились. Вот так и выясняется, на чьи методы равняться. Нет ничего надёжней страха.

— Зачем Вы это сказали? — засуетился представитель Льера, едва маг из Дол запер все двери и установил звуковой барьер.

Даэа смерила его тем взглядом, каким смотрят на жука, попавшего в угощение, и холодно ответила на морите:

— Ах, прекрати мельтешить. Так ты похож на торговца.

Маг поддержал её:

— Разве не ясно? Предложи мы объявить конкурс на разведение тяжёлой птицы сейчас, нужного числа голосов не собрали бы. Они не готовы.

Уванг Льера прекратил бегать. На глазах обретая достоинство, он напомнил:

— Однако, вы обещали, что…

— Моя память в порядке, — надменно перебила Даэа.

Уванг, тем не менее, позволил себе усомниться:

— Если они не готовы даже одобрить идею с птицей, то войну уж точно не объявят.

Он думал, с ним станут спорить, но маг молчал, а Даэа, тонко улыбнувшись, сотворила согласный жест.

— Непонятно, — признал он тогда. — Ведь если летни уедут с миром… Что нам это даст?

— Ничего не даст, — холодно сказал глава Дол. — Провал.

— Значит, мы всё-таки летней не отпустим?

— Отпустим, — отрубила Даэа.

Уванг Льера опасливо покосился на женщину. Та улыбнулась вновь, на сей раз вкрадчиво:

— Почему бы тебе не перестать спрашивать? Доверься союзникам.

Уванг не стал говорить, что союзники с их змеиными улыбками и ледяным спокойствием, не особенно к тому располагают. Вместо этого он уточнил по-деловому сухо:

— Значит, Льер получит контракт?

— Выиграете конкурс и получите контракт, — подтвердила Даэа.

Уванг не посмел больше спорить. Маг проводил его, запер двери, прислушался, а затем спросил, глядя на женщину испытующе:

— Ты понимаешь, что придётся развязать войну?

— Понимаю ли я? — насмешливо.

Глава Дол озабоченно нахмурился:

— И как мы заставим их всех проголосовать «за», если сейчас большинство «против» или сомневается?

— Не думай об этом, — снисходительно посоветовала Даэа. — Не усложняй. Летни получат гарантии мира, сядут в поезд. Всё честно. Просто никто не мог предвидеть несчастье, которое случится недалеко от границы. Там как раз опасный горный перевал. Дикари нападут на поезд, тот испугается и сорвётся в пропасть. К сожалению, летни вероломны и других подозревают в том же, так что вряд ли поверят в случайность случайности. Решит ли совет ожидать их новых послов, чтобы тем всё объяснить? Но зверь не возвращается туда, где его опалил огонь. Или совет сам направит гонцов — да только куда и к кому? Я боюсь, как это ни ужасно, но после долгих прений мы поймём, что сама судьба лишила нас возможности обрести понимание и сделаться союзниками.

— Судьба? — с сомнением хмыкнул маг. — Это покуда Тайны не спросят Основателя.

Женщина лишь отмахнулась:

— Не спросят. А с судьбой не поспоришь. Летни отомстят, ведь и мы бы мстили за убийство. И что нам будет делать, как не готовиться к войне?

Ветряные дудочки в кабинете стонут и плачут, их свист то усиливается, то стихает. Они прогоняют тишину, и воспоминания не смеют показаться. Мелькают и прячутся в колеблющихся тенях от занавесей, дожидаясь, пока стихнет ветер. А ветер над Анцьо, над пятью холмами, исчезает только в дни трагедий.

Сегодня тихо. Джевия давно притворяется спящей. Пятеро старейшин входят в кабинет. Проницательные, настроений земли и воздуха они не понимают.

Это называется «с молчаливого согласия». Ещё одна сделка: мы возведём тебя на трон, а ты забудешь, кто — убийцы твоего брата. Осудишь и казнишь их врагов.

И Лодак вновь остаётся один: вслушиваться в безмолвие спящего города, смотреть на портрет отца. Ларан больше похож на него, а художник явно льстил. Но за посмертной маской портрета — наверное, это чудится — виден тот, кто послужил вдохновением. Никогда Ларану не обрести его роскошное изящество, непринуждённость, а не вульгарность позы. Время не способно украсть чарующую тёплую улыбку вечно юного героя — потому, что на портрете её нет. Лодак помнит её и видит, если смотрит, как Джевия, сквозь картину.

«Мы возведём тебя на трон». Неслыханной щедрости дар — тридцать, сорок и более лет назад. Но не сейчас. Всё меняется, и даже Лета коснулись перемены. Что такое титул уана нынче? Несколько дней горького торжества и, если повезёт, он превратится в титул вассала, верноподданного одного из тех троих, кто сейчас в Весне. На тёмную фигуру соседа с юга Лодак делал ставку, доверяя симпатии.

Если бы ему дали выбор, когда жить и править, он устремился бы в прошлое, самое дикое и кровавое. В то время, когда непревзойдённые мастера только работали над бронзовыми дверьми, а зодчие — только строили погребённый храм. Задолго до рождения отца, может быть, ещё во времена владычества древних Богов. Как скоро его убили бы там — не имело значения. Он не хотел терять то, что чувствовал: гасить звёзды фонарями, прокладывать дороги через саванну, подменять вечно привирающих сказителей книжными выдумками. Не хотел жить в том краю, где выжить станет нетрудно. Пустыне не нужны сады, иначе не станет пустыни и её детей.

Тайная дверь в стене вновь отворилась. Начальник личной стражи простёрся ниц, вытянув перед собою скрещенные руки.

— Подбрось окровавленное оружие, драгоценности и тряпки, — распорядился Лодак. — Пусть люди узнают, что старейшины убили их повелителя. Часть стражников пускай наденут простую одежду, смешаются с толпой и подбивают горожан на расправу.

«Иначе, — подумал он, — воинов, верных мне, не хватит сладить с охраной».

— Я хочу видеть их головы, — докончил он. — И ни один из старейшин не должен пережить эту ночь.

— И куда она упадёт? — спросил один из очень важных и таинственных людей в плащах, треугольных шляпах и вуалях.

Стоило ответить, как подал голос другой:

— Так куда её сбросят?

— Смотрите, — устав давать разъяснения каждому в отдельности, отговорился квартен-командир из Льера.

Долгое время ничего интересного не происходило. Цели из камней и шкур стояли себе на месте, и важные люди, узнавшие друг-друга, несмотря на тщательную маскировку, увлеклись сплетнями, перемыванием костей знакомым и совсем пустой болтовнёй. Командир не мог отвлекаться. Он внимательно наблюдал за далёким холмом, с которого должны были подать флагом сигнал.

— Внимание! — окликнул он развеселившееся общество. — Птицы вышли. Грохот может оказаться неприятным. Пройдёмте за барьер.

Пернатых как раз стало видно. Они вынырнули из облаков и быстро снижались.

— Красиво летят! — оценил кто-то.

Ответить ему не успели. Грянул гром, пусть и сильно приглушённый, а над землёю там, где стояли цели, теперь бушевал ад из молний и пламени. Это длилось всего секунду, но потрясённым весенам показалось, что намного дольше. Когда же всё стихло, от шкур не осталось и следа. От каменной мишени — мелкие обломки, изъеденные язвами.

Важные люди больше не болтали о пустяках. В молчании, послушные, словно откормленное стадо, они опасливо подошли ближе. Вот кто-то первым ступил на землю, над которой пронеслась прирученная смерть. За ним второй. Следом — остальные. И тут они ощутили себя героями, преодолевшими страх гибели. Изумлённые возгласы хлынули рекой, перемежаясь смехом. Люди осмелели до того, что принялись разбирать осколки на память.

— Заметьте, многоуважаемые гильдар и гильданьэ, — торжественно воззвал к ним квартен-командир. — Ни почва, ни даже трава — не повреждены. Мы можем не опасаться гнева Стражей. Да, в общем-то, — он улыбнулся, сам опьянённый восторгом от нового оружия, — мы можем уже ничего не опасаться.