Когда наша машина была очищена, приведена в культурный вид, мы пошли искать хозяйку ближайшего от оврага дома. Сразу за поворотом оврага стоял небольшой, но аккуратный домик с ухоженным двором и цветником, но дверь была закрыта, а мы уже знали, что жители днем прячутся в окопах за селом, боятся самолетов. Стало темнеть, пришла хозяйка, она нас приветливо встретила, накормила и говорит: «Завтра встанем пораньше, я сварю завтрак и опять уйду в поле, в свой окопчик, так что прошу долго не задерживаться». Ребята остались в хате, я пошел, осмотрел самоходку, заглянул во двор, а там копна стеблей из кукурузы переместилась и имеет лохматый вид. Подхожу ближе, а это ночью подъехали танкисты и, зная, что сильно бомбят, укрыли танк стеблями прошлогодней кукурузы. Люк водителя был открыт, там сидит, как оказалось, мой коллега и земляк с Полтавской области и прикладывается к бочонку.

— Ты что пьешь?

— На, попробуй, — передает в люк красивый бочонок литров на 10–15.

Попробовал — что-то сладкое, приятное и хмельное. Передал ему, он приложился и передал мне, я ему, он мне, и так продолжалось, что уже хмельной вспомнил про завтрак. Пока дошел до хаты, совсем опьянел и скорей завалился спать на припечку между печью и стенкой. Уснул мгновенно, сколько спал, не помню, проснулся от жажды и чувствую: какой-то на мне мусор. Слышу голоса товарищей. Попросил: «Дайте воды». Они обрадовались и говорят: «Так он живой!» — и принесли мне воды, я выпил кружку и тут же снова уснул. Проснулся только назавтра утром, как раз к завтраку. Осмотрелся — в доме крыши уже нет, кукуруза во дворе вместе с танком сгорела, а я был тут и ничего не видел! Оказывается, немецкие авианаводчики из г. Сороки танк обнаружили и навели на него самолеты, а так как дом был недалеко от танка, то и ему досталось.

(В 80-х годах были встречи однополчан, вспоминались эпизоды из военного времени, были в Знаменке, которую я «нечаянно освободил», написал письмо в Цекиновку. Старики этот эпизод хорошо помнят, школа и сельсовет приглашали приехать, но было некогда, там встреча однополчан не намечалась, и я не поехал.)

Стояли там в 1944 году несколько дней, войск было много, и вином уже особо не потчевали. Но при разговоре с хозяевами заходила речь об «огненном танке» (так называли мою самоходку жители). Я из скромности помалкивал, но кто-нибудь из экипажа указывал на меня: «Так ведь это он на нем ездил», — и вот после этого нас всегда угощали вином. Жители называли меня героем, танкисты — дураком: то бы какое-то время еще протянул, отдохнул без самоходки, а так вскоре поедешь смерть искать. И прав-да — подтянулись резервы, собравшись с силами, мы вскоре двинулись вдоль Днестра на юг.

Шли в основном без боев километров 100, если не больше, а у Рыбницы, верней, напротив нее на крутом изгибе реки, был бой. Название деревни не помню — она растянулась в 2 улицы вдоль реки. Что-то мы замешкались, чего-то ждали, а немец начал подтягивать силы. С горы, что справа и спереди нас, начали спускаться немцы — пехота, и собираются у сарая под горой, мы выстрелили из пушки осколочным и без колпачка,[10] снаряд разорвался, не долетев до сарая. Стали бить с колпачком. Снаряды рвутся в сарае. (Как после нам говорили жители, в сарае было убито более 90 немцев.) Но и немцы не зевали и где-то справа из пушки ударили по нам. Один их снаряд сделал вмятину в стволе нашей пушки, второй пробил правый борт и бак с горючим. Горючего было мало, но хватило, чтобы нас осмолить. Выскакиваю с огнем и дымом через верхний люк. Наводчик без бровей и ресниц остался, заряжающий тоже, больше всего досталось командиру — ему выбило правый глаз, все лицо мелкими осколками иссечено в кровяное месиво, и он сильно обгорел. Я не пострадал — защитила от осколков и огня своя пушка и снаряды. Немцы от нас были через дорогу метрах в 20–25, но, как и мы, боялись поднять голову.

Отошли на нижнюю улицу- ведем раненого командира, а я все смотрю на свою «СУ-85»: сначала горела с пламенем, затем шел один дым, но взрыва снарядов не последовало. Танк, который от нас находился в сотне метров, был тоже подбит, экипаж спрятался в доме, но немцы подползли и забросали его гранатами.

Меня не покидала мысль, а как же наша «СУ-85»? После небольшого боя наши войска заняли это село, я с пехотой иду к своей машине, она стоит там, где и стояла, я быстренько взобрался на машину, хотел залезть внутрь, а житель говорит: «Не лезь, туда что-то немцы закладывали!» Подождал, когда подошли саперы, и сообщил им, что «СУ-85» заминирована. Под сиденьем водителя немцы заложили фугас. После разминирования сапер и говорит: «Молись этому деду — он тебе жизнь спас». Наш танк немцы отремонтировали (заменили несколько траков в гусенице) и уехали на нем, а с «СУ-85» что ни делали, завести не сумели и заминировали. Мы ее быстро исправили, но т. к. пушка была повреждена, из «СУ-85» сделали «жучку» — мощный тягач. Выбрали большое дерево, в развилку загнали пушку, привязали ствол к дереву, открутили болты маски, сдали самоходкой назад- и «жучка» готова!

С тех пор я был «безлошадный», меня перевели в ремвзвод и с «жучкой» вступил в Румынию — шли без боев, сначала Хырлеу, затем город Ботошани. Недалеко от этого города есть (было) поместье — большой парк, двухэтажный особняк и много служебных построек. Все имение обнесено темным забором, внутри имения — наш полк — самоходка, несколько танков и пехота. Так вышло, что никто не ожидал немцев, а они окружили имение и начали бой. На «СУ-85» наводчиком был Гена, а заряжающим Розма-нов. Самоходка стояла внутри имения, а «Тигр» подошел снаружи, стоял около забора и бил по нашим танкам. Гена увидел в щель «Тигра», подвернули самоходку и в упор расстреляли его, но их подожгли другие «Тигры». Много было жертв, наши солдаты отступили в здание и там оборонялись. В здании в подвале оказалось 28 человек (в том числе четыре раненых наших бойца, среди них наш Гена и командир пехотного полка). Четверо суток 28 бойцов оборонялись, не было еды, и, главное, воды. Но ночью шел дождь — и Гена набрал дождевой воды. Кончались боеприпасы — Гена ночью пополз к убитым немцам и забрал их оружие.

На четвертые сутки решили прорываться, разбились на четверки и вперед! Командир полка взял с собой Гену как самого храброго. Когда переходили передовую, то немцы решили, что с их тыла могут идти только свои, и подпустили близко. Гена прикладом убил одного, командир полка — другого немца, оказалось, напоролись на пулеметное гнездо. Сложней было перейти свою передовую, еле доказали, что свои. Перед уходом Гена зарыл в подвале комсомольский билет, другие — партбилеты, и когда освободили имение, забрали свои документы. Лыков на все уговоры пехотного командира полка представить Гену к званию Героя Советского Союза, не представил, даже никакой награды не дал, мотивируя, что он не Герой, а трус — зачем герою прятать свой комсомольский билет?

Это вам не 41-й!

Вскоре при строжайшей тайне грузимся в вагоны и едем, никто не знает куда. Выгрузились под Смоленском. Обустроились в лесу и стали ждать танки, самоходки и прочую матчасть. Меня с ремвзвода перевели на летучку: у настрехдиферный «Студебеккер», кое-какое оборудование и нас с шофером 6 человек. Командовал летучкой лейтенант Межевский.

Летом 44-го началась операция «Багратион» — это освобождение Белоруссии, Прибалтики и Пруссии частично. В боях мы непосредственно не участвовали, но иногда приходилось, главная же работа у нас была спасать, восстанавливать боевую технику. Вот один эпизод. Когда мы крепко потрепали немцев в Белоруссии, то целые роты и полки фрицев крутились по лесам и иногда создавали нам много неприятностей. В одной маленькой деревушке у нашего «СУ-85» полетела коробка передач, и наша летучка занялась ее заменой. Уже вот-вот «СУ» будет готова, как из леса вышел батальон фрицев и пошел на деревушку. На наше счастье, подошла «Матильда» (плохой американский танк), а с другой стороны в лесу остановилась пехотная часть наших войск, и мы схлестнулись с немцами на небольшом поле между деревней и лесом. Я с карабином шел за «Матильдой» со своими ремонтниками, пехота цепью пошла во фланг немцев, и от батальона немцев мало что осталось. Запомнилось: нами раненный немецкий офицер сидя отстреливался из пистолета до последнего патрона. Когда мы подошли к нему, у него уже не было ни одного патрона в «парабеллуме» и он пялил на нас глаза со зверским выражением на лице, да все впустую. На одной ноге у него был сапог, на второй ботинок. Это им не 41-й год!