Оказывается, все это время он собирал на нас компромат с помощью козлов, сук и других заряженных для этой цели зеков. Он обо всем, что мы делаем в клубе и в бараке.

  Как-то заехал в барак парнишка из Москвы. Познакомились, он оказался неплохим человеком. Вовка, так звали нашего нового приятеля, неплохо играл на гитаре и мы решили подтянуть его к себе. Разговорившись, я узнал, что Вован на воле поддерживал НС-движение и играл в группе правого толка[31], что в свою очередь очень меня порадовало.

  И вот сидим мы как-то вечером в локалке: я, Мишаня, Андрюха и Вован. Курим, разговариваем о музыке, спорим о том, о сем. В этом момент из барака выходит наш таджик бригадир и зовет Вовку убирать дальняк.

  - Остынь, Саид, - говорю я ему, - парень только что заехал, не трогай его.

  - Да, успокойся, пока мы тебя не успокоили, - поддержал Андрей, - есть график дежурства, поэтому есть люди для уборки, иди гуляй, короче.

  - Карашо, карашо, - озверел бугор, - я найду людей, но вы пожалеете об этом.

  - Ладно, пиздуй отсюда, - не выдержал я, - не буди зверя, Саид.

  Саид помнил, как я однажды я прижал его на продоле и чуть не задушил, поэтому спорить не стал. А на утро мы узнали о том, что нас раскидали по баркам. Оказывается, Ерема написал на нас бумагу, в которой говорилось о том, что в нашем бараке есть компания, которая наворачивает свои правила. Что якобы мы не соблюдаем режим, наезжаем на бригадиров. В клубе заставляем всех плясать под нашу дудку, не давая коллективу проявлять инициативу, не слушаем председателя СКК. Этой компанией были мы вчетвером. По приказу хозяина меня и Мишаню перевели в другие отряды: меня в первый, его во второй. Андрей с Володькой остались на прежнем месте, только Андрюха был переведен работать на свинарник. Это был удар ниже пояса.

  Так как меня постоянно видели в клубе, сидящим за синтезатором, менты решили заменить мною Андрея. Все мои отмазки, что я не умею ничего, кроме барабанов, никого не переубедили. Я встал перед выбором: или на свинарник к Андрюхе, или осваивать новый инструмент. Почему я выбрал второе? Во-первых, свинарник – это самоубийство, а во-вторых, все настолько привыкли играть под фанеру, что практически разучились играть сами. И если прекратить писать фонограммы, то мусорам станет известно о том, что коллектив у нас никакой и вживую они играть не умеют. А это значило, что около сорока человек попадут за это под жесткий пресс и угреются на промку. Вот и выбирай: солидарность с Андреем или спасение нескольких десятков зеков. Поэтому я стал осваивать инструмент с помощью Вована, который, в отличие от меня, знал ноты и неплохо разбирался в гармонии.

  Теперь участь «бодаться» с Еремой выпала мне, так как, сев за синтезатор, я автоматически стал художественным руководителем. Близился август, и, зная любовь нового босса к русскому року, я предложил ему сделать концерт памяти В. Цоя, годовщина смерти которого приходилась на 15 число.

  - Отличное предложение, Юра. Просто замечательно, у меня ведь все диски есть.

  Так я нашел слабое место Еремы. А почему не Цой? Ведь все эти шансоны уже так всех достали, а после нашего концерта с Ивановым ничего путевого в зоне не игралось.

  Но я недолго радовался своему предложению. Ерема сходил к хозяину, получил одобрение на концерт. Только решением начальника песни группы «КИНО» должны были исполнить все коллективы. Мы, конечно, подготовили этот концерт, только вместо программы памяти В.Цоя у нас получилось нечто угарно-развлекательное. Только представьте, как на сцену выползает весь ансамбль народных инструментов с балалайками и гармошками и поет «Восьмиклассницу»! А духовой оркестр, исполняющий «Группу Крови», представили?! Акробаты под композицию «Муравейник» кувыркаются и делают всякие сальто. Короче, «полый аншлаг». Зона давно так не угорала. Это было что-то, покруче любого КВНа.

Помимо клуба, я  все также читал радиогазету, ежедневно приходя на пульт ОД.

  И вот в один прекрасный день пультовик сказал мне, чтобы я шел в штаб.

  - А что я там забыл-то?

  - Да говорят, что адвокат к тебе приехал.

  - Какой нахер адвокат, - удивился я, - у меня их никогда не было.

  - Не знаю, сказали, Соломина к адвокату. Значит иди.

  Придя в штаб, я зашел в приемную. Это была небольшая комната, в которой сидел начальник моего отряда и незнакомый мне мужчина.

  - Вызывали?

  - Да, заходи, Соломин, - пригласил меня отрядник, - вот познакомься, адвокат к тебе.

  - Здравствуйте.

  - Да ты присаживайся, не стесняйся, - мужчина показал жестом на стул, - меня зовут Андрей Николаевич, я приехал ходатайствовать о твоем условно-досрочном освобождении.

  - С чего это мне такая честь? – удивился я.

  - Эдуард Вениаминович за тебя волнуется, просил помочь.

  Тут до меня дошло. Лимонов, после освобождения периодически писал мне письма, даже присылал посылки несколько раз, но о том, что он замутит мне УДО, я никогда не думал. Да, он писал в письмах, что пытается решить вопрос в отношении меня, но, зная его занятость и правила колонии, я не верил в то, что что-то получится.

  - Понятно, - поддержал я разговор, - огромное спасибо ему передавайте за заботу.

  - В общем так, Юрий, по закону тебе можно претендовать на досрочное освобождение, что мы и будем делать. Обещать я, конечно, ничего не буду, но то, что в моих силах, организую. Теперь мне надо знать о тебе все.

  Последовал ряд вопросов, на которые я без замедления ответил.

  - Я напишу ходатайство, - продолжал Андрей Николаевич, - от твоего имени и привезу тебе. Ты ознакомишься, подпишешь, и мы отправим его в суд города Энгельса. Через неделю я к тебе приеду.

  Адвокат уехал, а у меня сорвало колпак. «Неужели получится? Ну Эдуард, ну молодец! Блин, начальник наверное залупится, мне ведь еще два с лишним года сидеть. Такие срока тут никто не оставляет.»

  - Если Лимонов впрягся, то получится, – успокаивал Мишка, когда мы встречались с ним в клубе.

  - Что, на УДО собрался? Да кто ж тебя отпустит? – обламывали мусора.

  Вот и думай теперь. Все, что я пережил в эти дни, никакими словами не передать. У меня пропал сон, я постоянно представлял себе волю, мать, друзей. Ведь если все получится, то где-то месяца через полтора я буду дома. А если нет…

  Через неделю приехал адвокат и привез ходатайство, которое я сразу подписал. Наступило время ожидания. Я за весь срок столько не думал, как в эти дни. Чем бы я себя не заморачивал,

время словно остановилось и тянулось, как резина.

  - Соломин, а ты не можешь адвокату сказать, чтобы он подождал с ходатайством месяцок? – спросил меня как-то начальник воспитательного отдела. - А то смотр на носу, кто тебя заменит?

  - Борис Алексеевич, Вы когда-нибудь видели зека, который хочет задержаться в зоне?

  - Вообще-то нет.

  - Ну и адвокат, как мне кажется,  тоже не видел. Я не хочу выглядеть в его глазах дебилом. Да и вообще, я, если честно, хочу домой. Смотр и без меня пройдет. Там все отрепетировано уже. И рано об этом говорить, меня еще никто не отпускает.

  - Если честно, то ходят слухи, что насчет тебя начальнику ходатайство пришло, подписанное несколькими депутатами Государственной Думы. И если это, и правда, так, то я думаю, что тебе пойдут в колонии навстречу.

  «Ничего себе замута! Депутаты. Вот это да…»

  Помимо этого, я узнал, что Лимонов погасил за меня иск. В зоне было правило, не отпускать людей с непогашенным иском на УДО, о чем писатель, как я понял, не забыл. Через некоторое время меня выдернули на комиссию:

  - А, Соломин? Заходи, – пробурчал хозяин, - ну что тут у нас?

  Каждый мусор, ответственный за какой-нибудь отдел давал мне характеристику. Особую рекомендацию дал, конечно, Неведов, так как непосредственно являлся моим начальником. В принципе, он ничего плохого обо мне не сказал, только упомянул, что я читаю новости, пишу фанеры и исполняю обязанности худ. руководителя в клубе.