-Сам как-нибудь разберусь, - огрызнулся я и, выбрав себе место, завалился спать.

  Всю ночь в хате стоял гомон, было такое впечатление, что я попал на барахолку: зеки предлагали друг другу разные шмотки, копошились в своих сидорах и делали обмены. Меня постоянно будили и спрашивали то курить, то чай. «Нет уж, хуй вам! Мне еще в зону ехать, а вас тут таких ушлых дохера за чужой счет в рай въехать».

  На следующий день я разговорился с одним парнишкой, не помню даже, как его звали. Он ждал этапа на Киров. Узнав, что я нахожусь в транзитной хате, я вновь обрел надежду доехать до Коми. Парень этот пытался доказать мне обратное:

  -Вас, москвичей, если сюда завозят, значит на тринадцатую. Там обычно «ломают» московских. Говорят, что это самая «красная» зона в России, сидеть там страшно. Я сам, правда, не был, но все рассказывают, что мусора там дико лютуют.

  -Да я, может, в Коми еще поеду.

  -Не надейся, брат, я тут уже третий месяц этапа жду, и всех, кто с Москвы приезжал, на лагеря местные отправляли. Единственное, что может спасти, если на семерку попадешь, там тоже общий режим, но пацаны говорят, сидеть можно.

  -Ладно, поживем – увидим.

  А еще меня поразило то, что на какой-то сраной Саратовской пересылке кормили в сто раз лучше, чем на Москве. Я то и делал, что ел да спал. А что еще делать, когда ты находишься на барахолке? Поэтому я целыми днями валялся на шконке и наблюдал за всей этой барыжной суетой. Через четыре дня меня заказали на этап.

  -Ну все, пацаны, попали! Сегодня этап на тринадцатую, - поведал тот, что был за главного.

  Я сразу раздал все свои вещи, которые были в моем сидоре, оставив только ту, которая была черного цвета. За свою куртку «adidas» взял рубаху х/б и вышел из хаты. В зоне мы были спустя час.

Нас выгрузили на большую площадку, с клумбами по бокам, чем-то напоминающую дворы городских администраций, в конце которой стояла небольшая церковь. Поперек этой площадки в ряд стояли зеки с наглыми рожами и многообещающими ухмылками. Одеты они были во все черное, единственный контраст чему добавляла красная повязка на рукаве у каждого.

  «Вот они козлы»,- сделал я заключение.

  По другую сторону стояли мусора с папками наших личных дел. Мои данные сначала проверил мусор, после чего их записали в свои блокнотики несколько зеков. Нас построили и повели в баню. Там сначала нас сразу стали шмонать порядка десяти мусоров. Мы разделись до трусов, после чего были обриты наголо, а потом каждый из нас вываливал содержимое сидора на пол. Забирать назад можно было только то, что разрешит мусор. Многое из того, что у меня было, перекочевало в кучу вещей и предметов, название которым было: «НЕ ПОЛОЖЕНО!». Таким образом, у меня почти ничего не осталось.

  Выйдя из помывочной, я получил робу: черный лепушок[22], фуфайку, толщиной с байховую рубашку, х/б штаны на три размера больше моего, и феску[23], которая накрывала мою башку полностью, включая лицо. Еще мне выдали ссаный матрац, «картонное» одеяло и пару простыней для детских кроваток. Пока мы одевались, рядом нарезал круги мусор и бил нам по головам дубиной для «профилактики». Позже мы оказались во дворе небольшого барака (локалке), где нам приказали подождать. Ждали мы довольно долго, часа два, наверное, то и дело прикуривая сигареты. Наконец из барака вышел ухоженный зек:

  -Ну че, уроды, расселись! Думаете, в сказку попали? Ни хуя! Короче, вот вам три иголки и нитки с тряпочками. Пишите на каждой тряпке свою фамилию и инициалы и пришивайте к матрацу, подушке и одеялу. Вам понятно?

  -А что, на улице что ли? -  поинтересовался один из нас.

  -Ты че, гнида, внутрь захотел, да?! Ну пойдем. А вам, гандоны, времени на все это дело 20 минут. Кто не успеет – пожалеет.

  В барак нас пустили только после того, как зек, который не захотел шить на улице, выдраил мочалкой все полы внутри. Зайдя, мы подверглись еще одному шмону, только теперь его проводил зек, который назвался завхозом карантина. После данного мероприятия я лишился спортивной обуви.

  -Понимаешь, браток, - говорил завхоз, - я не знаю, каким ты образом пронес кеды через шмон, но если мусора тебя с ними попалят, тебе будет очень хуево. А вот конвертиков у тебя много, придется делиться.

  -Нет, конвертов у меня ровно столько, сколько мне надо отписать писем, и поставить в курс людей, что я здесь.

  -Ты смотри, а? Ты че дерзкий такой, мальчик? Ну ладно, иди, мы позже поговорим.

  После шмона нас стали учить заправлять шконку. Сначала показали, как это делается, а потом стали нас дрочить на время. Кто не укладывался за две минуты, получал по башке. Таким образом заправлялись мы до отбоя. Единственное, что меня радовало, так это чистая постель, которую я не видел уже больше года.

  Утром нас разбудили до подъема и вывели на улицу убирать лужи. Убирать надо было тряпками, а на дворе стоял октябрь. Я отказался выполнять данную процедуру. Меня отвели в кабинет завхоза. Завхозом был мужик лет тридцати пяти по кличке Аркаша. Он был здоров, как бык, было видно, что он любит потягать железки.

  - Ну и что? Ты отказник, что ли?- последовала серия ударов по моим почкам, и я осел на пол. - Пойми, друг, тут отказников нет. А если и бывают, то их переводят в петухи. Это красный лагерь, и как хозяин скажет, так и будет. Никому не дано здесь идти наперекор режиму. Я вижу, ты с Москвы приехал, знаю, какие там понятия, но поверь мне, здесь тебя эти понятия приведут только к потере невинности. Не хочется, чтобы ты страданул, парень нормальный вроде. Не то место, чтоб права качать, понимаешь?

  - Ну тут же зеки сидят, неужто им нравится прогибаться под режим?

  - Тут система, и отточена она до мелочей, а сидят здесь в основном маменькины сынки, которым нахуй ничего не надо. Будешь возмущаться, тебя сгноят здесь, а перед этим выебут.

  - Но это же беспредел!

  - Тут все беспредел, и мой тебе совет, забудь это слово. Если сомневаешься в моих словах, можешь идти в отказную, но даю сто процентов, что буквально через месяц я встречу тебя в столовой за пидорским столом. Поэтому, собери все гавно, какое в тебе есть и живи с ним. По-другому никак.

  -Но ведь должны же здесь быть люди?

- Люди есть везде, ты поймешь это, когда посидишь тут побольше, а сейчас иди-ка лучше работай, я тебе и так дохуя рассказал, хотя ты этапник, которому нельзя знать ничего. Пойми, в этом лагере ты – никто!

  Целыми днями в карантине мы занимались уборкой и заправкой кроватей. Убирать полы надо было мочалками и душистым мылом. Все убиралось до такой степени, что не возможно было найти и пылинки. По вечерам приходили мусора с дубинами, и заводя нас по одному в комнату НЭВ[24], пиздили, пока мы не падали на пол от потери сознания. Делалось это, как они говорили, в целях профилактики.

  Как-то утром один из нас не встал по подъему. За это его сначала отпиздили завхоз и бригадиры, а потом пришли мусора и заставили его мыть унитазы, предварительно в них посрав. Парень этот отказался, у него сдали нервы, и он послал всех на хуй, сказав, что будет жаловаться. Его увели, и встретил я его спустя полгода, уже в зоне, он был в петухах.

  «Ну и че тут пыжиться, - размышлял я, - кто я по жизни? Музыкант. Если начать гнуть блатную романтику, я загублю себе жизнь. А за что? За то, что я набрался в тюрьме верхушек черного хода? Но ведь по жизни своей я был далек от преступного мира. Так за что страдать? Тварью я никогда не был и не стану ей. Буду жить, по своим человеческим понятиям, не делая говна окружающим. Главное здесь остаться человеком. И пусть мне кто-нибудь потом предъявит, что я был не прав. Каждый, кто окажется здесь, это поймет, а то, что в книжках пишут, это все шняга. Будем жить, как сердце подскажет. По-другому не получится».