- Кому пишешь? – начал издалека Андрей.

  - Да домой пишу, матери.

  - Правильно, давно пора. А она знает, что тебе сюда посылки слать можно?

  - Конечно, знает.

  - Ну вот и хорошо. А то ведь без обуви зимней ходишь, да и шапку тебе надо. Так что пиши, братан, пусть шлет. А главное чаю побольше и конфет пускай присылает.

  - Да я вообще-то знаю, что писать, не впервой вроде.

  - Это ты знал, что в тюрьму тебе надо, а здесь ведь другие правила. Так что слушай лучше меня: чай, конфеты шоколадные…

  - Подожди-ка, - прервал я Андрея, - я обычно карамель прошу, она дешевле и хватает надолго.

  - Не, Юрок, проси шоколадные, я карамель не люблю, и еще, самое главное, пусть пришлет четыре фарфоровые кружки темного цвета.

  - Это почему же четыре?

  - Ну, чтобы у нас были одинаковые, двумя пользоваться, а две про запас.

  - Блин, Андрюша, а ты у своих родных не можешь попросить кружку и шоколадные конфеты? - резко спросил я.

  - Нет, Юрок. Понимаешь, я не хочу от них зависеть. Ведь, если я у них что-нибудь попрошу, значит, дам слабину, а я человек гордый и не нуждаюсь в подачках.

  -Н у да, ты значит гордый, а я значит лох. Так понимать? – ошалел я от такого расклада. - Тебе стыдно, значит, просить, а мне нет. А ты знаешь, что моя мать стоит на рынке зимой и летом, работая на хозяина, который платит ей столько, что хватает только на пожрать после работы? И то, что я если о чем-то ее и прошу, то постоянно извиняюсь за каждое такое письмо? И ты, значит, такой ушлый и продуманный хуеплет решил прокатиться на шее у моей матери? Нет, так не пойдет, браток.

  - Да ладно, Юрок, успокойся, я пошутил, - попытался угомонить меня Андрей.

  - Пошел ты в жопу, шутник!

  Так я в первый раз встретился в этой зоне с фальшивым семейством.

  С Андрюхой пришлось расстаться, но я продолжал, что называется, семейничать с Валеркой и Курбаном. Валера Терских был тридцати с лишним лет, картавил, изо рта у него пахло помойкой, а на груди красовалась красная бирка, которая означала «склонен к побегу». Почему я стал с ним общаться? Да потому что в клубе приходилось вместе работать, плюс ко всему, он был одним из первых, кто помог мне устроиться в отряде. На воле Валера занимался тем, что учился на актера в каком то Саратовском университете. У него был поставлен голос, он очень хорошо пел. Читал много литературы, знал много анекдотов и умел их рассказывать так, что никто не оставался равнодушен. С ним было интересно общаться, и было чему у него поучиться. Была у Валерки и хреновая черта, он был слишком жаден до продуктов. Курил больше всех, постоянно скуривая наши запасы. За чай готов был горло перегрызть. Постоянно садясь вечером за стол в пищкомнате, он делил бутерброды с топленым жиром между нами троими, чтобы всем было поровну. Мне казалось, что если бы у него были аптекарские весы, он вешал бы бутерброды на них. Из-за такого подхода к желудку они постоянно ругались с Курбаном. Курбана на самом деле звали Бабамурат, он был родом из Туркмении, что мне не особо нравилось. В клубе этот туркменский юноша играл на домбре в ансамбле русских народных инструментов. Поговорить с ним было не о чем, но он считался другом Валеры. Такое семейство меня не особо прельщало, но больше в бараке я пока никого не знал.

  Каждый новый день в колонии был похож на предыдущий, и казалось, что время просто остановилось. Единственной радостью в этом существовании было получать письма, которые, как назло, приходили крайне редко. Мать в основном писала мало, все письма были о том, что ей без меня тяжело и как она ждет моего возвращения. Друзья писали, что помнят и ждут. Девушки у меня не было, и я завидовал ребятам, которые получали весточки от любимых женщин. Хотя у меня не то чтобы не было девушки, она была вроде, но после приговора стала писать письма не от себя лично, а ото всех друзей сразу. Все ее послания заканчивались следующей фразой: «Мы все тебя любим и ждем!». А всех мне не надо было, мне хотелось одну единственную, и я очень сильно переживал по этому поводу, представляя, сколько мне еще придется быть одному. Я не знал, куда себя деть от этого одиночества, и незаметно для себя самого, создал себе образ любимой девушки и стал писать для нее стихи:

Сегодня получил твое письмо,

Оно, как вдох, той

Чистой жизни – Вольной!

Наполнено душевной теплотой,

Любовью, лаской и заботой!

Я взаперти – живу одной мечтой:

Пройдут года – ты снова будешь рядом

Ты пишешь, что все будет хорошо,

Что ждешь меня,

Что встрече будешь рада.

Все твои письма помню наизусть,

Храню их в сердце,

Как «зеницу ока».

А время пролетит, и я вернусь

И за спиной останутся ворота.

Сегодня получил твое письмо

Поверь для зека с праздником сравнимо,

Когда он в этом мире не один,

Когда приходят вести от любимой!

  К моему удивлению, это средство мне очень помогло. Вроде никто не ждет меня на воле, и в то же время я пишу ей стихи, люблю ее, ту единственную, которую я не знаю, но которую встречу, когда освобожусь и буду ей читать все это.

Я все чаще просыпаюсь в холодном поту,

Ожидания счастья позабыть не могу,

Как встречались с тобой, и все было прекрасно,

Сколько было надежды в мечтах моих ясных!

Что такое Любовь? Объяснить невозможно

Захлестнет, как волна, захлебнуться в ней можно

На движенья вокруг не обращаешь внимания,

Особенно, когда это минуты расставания

Расставание, горечь,

Ожидание, надежда,

Печаль в глазах твоих,

Ты смотришь – взгляд твой милый и нежный.

Когда увидимся вновь?

Не знаю я.

Может даже

Не будет встречи совсем

Ведь Мир порочен и грязен.

Но я пройду этот путь,

Путь унижений, страданий.

Переступлю через грязь

За годы тяжких скитаний,

Вернусь и произнесу:

«А вот и я! Что не ждали?»

тебя к груди своей прижму,

Не допущу расставания,

Больше с тобой,

Моей любимой и нежной.

Тебя малышка Люблю!…

Здравствуй, я вернулся… что сказать?

Сам не знаю, пересохло в горле.

Слезы радости в твоих глазах,

Солнца луч и свежий запах воли!

Сколько ждал я этой встречи день,

Снился он мне зимними ночами.

В письмах перечитывал не раз:

«Любим, ждем, надеемся, скучаем!»

  И еще множество рифмоплетства на эту тему.

  Постепенно я вникал в жизнь колонии. Я узнал, что в лагере руководствовались системой самоуправления. Проще сказать, всеми движениями руководили зеки, под контролем мусоров. Здесь вовсю процветала деятельность самодеятельных организаций осужденных (СОО), которая контролировала каждый шаг зека. Существовало несколько видов СОО:

  СДП – Секция дисциплины и порядка;

  СПБ – Секция противопожарной безопасности;

  СД – Секция досуга;

  СПП – Секция психологической помощи;

  СПЗ – Секция профилактики заболеваний;

  СОК – Секция общественных корреспондентов;

  СФСР – Секция физкультурно-спортивной работы;

  СП – Секция производства;

  ССЗ – Секция социальной защиты;

  СОПО – Секция общественно-профессионального образования;

  ШРМ – Школа рабочей молодежи.

  Члены СДП (козлы) занимались тем, что бегали, как ошпаренные по зоне, и искали нарушения осужденных. Найдя за кем-нибудь из зеков косяк, они писали докладную записку о нарушении режима содержания. Так же по периметру колонии стояли посты СДП, контролирующие пропускной режим, т.к. без пропуска по зоне пройти было не возможно.